– И о чем там речь? – наконец спросил он.

Я покачала головой.

– Мне не представилось возможности прочитать послание, но, судя по репликам Селига, она написала, что д’Эгльмор ничего не подозревает и собирается придерживаться плана, который предложил скальдам.

– Полагаешь, это правда?

Таким вопросом я не задавалась, слишком ошеломленная, чтобы толком рассуждать. Но да, Мелисанда вполне способна солгать кому угодно. Я хлопнула себя по лбу.

– Не знаю. Она может таким образом заманивать Селига в руки д’Эгльмора. Не исключено. – Мы посмотрели друг на друга. – В любом случае, – прошептала я, – усилиями кого-то из них наш королевский дом падет, а эта гадина останется в выигрыше. Жослен, ты мог бы убить голыми руками?

Он побледнел.

– К чему этот вопрос?

И я посвятила его в свой план.

Когда я закончила, Жослен принялся мерить хижину шагами, кружа по ней, насколько позволяла длина цепи. Видимо, он напряженно думал.

– Ты просишь меня нарушить мой обет, – наконец произнес он, не глядя на меня. – Напасть первым… убить без повода… Это идет вразрез со всеми принципами, которые я поклялся чтить. То, о чем ты просишь, Федра… это подлое убийство.

– Знаю.

Я много чего могла ему сказать. Например, что мы оба медленно умираем, он в цепях, а я – служа Вальдемару Селигу в окружении всеобщей ненависти. Или что мы сейчас на войне и во вражеском плену, а значит, не обязаны подчиняться правилам честного боя. Я могла бы это сказать, но не стала. Жослен и так все знал не хуже меня.

А убийство при любых обстоятельствах все равно остается убийством.

Спустя несколько томительных минут он поднял на меня глаза и тихим безжизненным голосом пообещал:

– Я сделаю то, о чем ты просишь.

На том мы и договорились.

Весь день я не находила себе места, сердце непривычно частило, а в животе то и дело сжимался какой-то комок, вызывая тошноту. Я прятала свое волнение за улыбками и обходительными жестами, тихо выполняя поручения Селига. Я разыгрывала роль под маской послушания и, должно быть, успешно, раз Вальдемар перестал на меня подозрительно щуриться и даже благодушно похвалил перед Колбьорном. Довольные, что назавтра Селиг целиком отдастся скальдийским забавам, а не ангелийскому разврату, его тенны и Белые Братья перестали обращать на меня внимание.

Той ночью Вальдемар снова взял меня. Так получилось, что в «Трех тысячах радостей» мы как раз дошли до главы под названием «Лось в гоне», и Селиг воспринял это как доброе предзнаменование, поскольку на следующий день предстояла охота на оленей. Стоя на четвереньках, я трепетала под ним, глядя на резное изголовье и пылая ненавистью, пока скальд толкался в меня, запрокинув голову и с силой сжимая мои плечи. «Наслаждайтесь, милорд, – думала я, – ловите удовольствие. Это ваша последняя ночь со мной».

Потом он уснул, а я лежала в темноте с открытыми глазами. Уголья в очаге слабо оранжево светились и отблескивали на металле. Я уставилась на ближайший сверкающий предмет, думая о тысяче разных мелочей. И вдруг поняла, на что я смотрю. На кинжал Селига, который тот оставил на столике рядом с кроватью, когда раздевался.

«Вот он, – подумала я, и меня захлестнула волна облегчения. – Вот другой путь, самый короткий. Цена будет выше, но результат… о, результат того стоит!» Повернув голову, я посмотрела на спящего мужчину, на его лицо в тусклом свете догорающего очага. Оно казалось умиротворенным, словно ему снился хороший сон. Он глубоко дышал, могучая грудь мерно вздымалась и опадала. «Вон туда, – сказала я себе, когда глаза привыкли к темноте. – В ямку между ключицами, обнаженную под раздвоенной бородой. Воткни туда кинжал и поверни». Я мало знала об оружии, но надеялась, что этого будет достаточно.

Требовалось только завладеть клинком.

Я осторожно приподнялась и над телом спящего потянулась к столику.

Кровать скрипнула, на моем запястье мигом сомкнулись сильные пальцы. Опустив взгляд, я увидела открытые глаза Селига. Да, он не Гюнтер, которого из пушки не разбудишь… Вальдемар Селиг, звали его скальды, Благословенный, Неуязвимый. Мне оставалось только признать поражение. Я едва не попалась на горячем – на попытке заколоть короля скальдов. Пробормотав что-то себе под нос, я опустилась на него, приобняв, и положила голову ему на плечо.

Наверное, ему польстила мысль, что я во сне бессознательно нежно лащусь к нему. Селиг сонно хохотнул, что барабанным боем отдалось мне в ухо, и так меня и оставил. Его дыхание быстро обрело прежнюю размеренность. Я же еще долго лежала, заставляя одеревеневшие от ужаса мышцы мало-помалу расслабиться. Наконец, измученная страхом, я забылась тревожным сном.

Утро выдалось морозным и солнечным, чертог перед большой охотой кипел суматохой. Я ходила на ватных ногах не в силах отделаться от ощущения, будто в полубессознательном состоянии забрела в какой-то странный театр. После короткого ночного забытья ужас вернулся: я боялась того, что едва не случилось прошлой ночью, а еще больше – того, что случится в будущем. О том утре я почти ничего отчетливо не помню. Тенны собирались на охоту, женщины занимались повседневными делами, лошади били копытами на морозе – в моих воспоминаниях утро охоты слилось со страшным днем, когда люди Гюнтера собирались в набег и вернулись, распевая песни об убитых ими ангелийцах. Еще и Харальд Безбородый знакомо подмигнул мне, ощупывая начинающую отрастать щетину. Наверное, он еще не понял, что здешний народ меня не жалует. Все было как на хуторе Гюнтера. Только собаки лаяли по-другому, да Белые Братья тянули соломинки, жеребьевкой решая, кто из них останется меня караулить по приказу Селига. Тенн по имени Трюгве вытянул короткую соломинку и что-то проворчал под добродушные возгласы товарищей. Он резко осекся под предупреждающим взглядом короля. Я держала очи долу, не желая смотреть на человека, которому судьба короткой соломинкой подписала смертный приговор.

Охотники ускакали. Чертог почти опустел. Слуги занялись своей работой. Трюгве разлегся на скамье, заигрывая с одной из женщин. Я направилась в покои Селига. Тенн видел, куда я пошла, и кивнул, вероятно, полагая, что там я буду выполнять какое-то задание.

Оказавшись за дверью в одиночестве, я сняла фибулу со своей накидки из волчьей шкуры и зажала острый конец бронзовой булавки между зубами. Осторожно надавив, согнула крючком. Пришлось повозиться, но мне удалось отпереть сундук Селига, в котором обнаружились стопки писем, ларчик с монетами, кое-какая одежда, а на самом дне – оружие Жослена. Послание Мелисанды Шахризай тоже попалось среди бумаг, и я присела, чтобы его прочесть.

Почерк был ее – я его узнала, поскольку довольно часто видела ее письма к Делоне, пусть здесь она писала на каэрдианском. Сообщение было коротким: та фраза, что уже произнес Селиг, да многозначительная приписка: «Надеюсь, мы друг друга понимаем».

Кожаные седельные сумки, ненужные на однодневной охоте, стояли в углу. Я подтащила их к себе и сунула письмо во внутренний карман, затем набила теплыми вещами из сундука. К моей радости, там отыскалось и огниво. Покончив со сборами, я надела накидку и с трудом заколола ее фибулой. Глубоко вдохнув, вернулась в чертог и подошла к Трюгве, по-прежнему увлеченному болтовней.

– С вашего разрешения, я схожу к своему другу, милорд, – тихо попросила я. – Лорд Селиг позволил мне навещать Жослена один раз в день.

Я говорила правду, и тенн это знал, но Селига рядом не было.

– Отведу тебя туда позже, – бросил охранник через плечо и повернулся к женщине, чтобы продолжить байку с того места, на котором я его прервала.

Я, потупившись, встала перед ним на колени.

– Если вам угодно, милорд, я могу пойти туда и одна. В селении никого нет, некому меня тронуть. Не хочу вас понапрасну утруждать.

– Ой, да пусть себе идет, – нетерпеливо буркнула скальдийка – ее звали Гердой. – Чай, скоро вернется, ведь знает уже, где для нее мягкая постель да еда от пуза!