Мальчишки явно усекли. Гиацинт их отпустил, и они припустили прочь, напоследок бросив пару испуганных взглядов на Жослена.

Сам Гиацинт его не сразу рассмотрел, но приглядевшись, пока Жослен убирал меч в ножны, недоверчиво моргнул:

– Кассилианец?

Жослен криво усмехнулся и склонил голову:

– Принц Странников.

– Благословенный Элуа, я-то думал, тебе нельзя обнажать меч… – Гиацинт встряхнулся, словно пытаясь пробудиться ото сна, и решительно сказал: – Идемте. Отведу вас в дом. Вы правы, показываться на улицах вам небезопасно.

Я обреченно закрыла глаза.

– Неужели все думают…

– Да. Вас судили и приговорили заочно, – неожиданно тихо ответил Гиацинт. – За убийство Анафиэля Делоне и его домочадцев.

Гиацинт жил все в том же доме на рю Куполь, но теперь – увы! – один. К моему сожалению, пресловутая лихорадка унесла жизнь его матери. Тсыганка сжалилась над семьей соплеменников с больным ребенком, пустила их на постой и заразилась; сейчас в доме уже не было жильцов и Гиацинт не намеревался сдавать комнаты до окончания эпидемии. Мы узнали от него, что первыми признаками болезни являлись белые пятнышки на языке; очевидно, именно поэтому городские стражники у ворот велели нам показать языки и только.

Знакомый дом ощущался странно пустым без матери Гиацинта, что-то бормочущей у плиты. Гостеприимный хозяин подогрел воду для ванны и отправил одного из своих посыльных в «Петушок» за едой, сказав, что проведет вечер дома.

Возможность вымыться и переночевать в тепле показалась невиданной роскошью. Мы расселись вокруг кухонного стола и набросились на тушеных с розмарином голубей, запивая их неплохим красным вином. Жадно поглощая ангелийскую пищу, мы с Жосленом наперебой рассказывали Гиацинту о том, что пережили. К его чести, тсыган ни разу не перебил, внимая неаппетитным подробностям испытаний, выпавших на нашу долю. Услышав об измене д’Эгльмора и о грядущем нашествии скальдов, он аж побелел.

– О нет, – выдохнул Гиацинт, – герцог не мог!

– Еще как мог! Он же хочет победить, хочет сесть на трон. – Я отхлебнула вина и поставила бокал на стол. – Но даже не представляет, какое огромное у Селига войско. Нам нужно с кем-нибудь поговорить, Гиацинт. С дофиной или с кем-то еще, имеющим к ней доступ.

– Погоди минутку… – пробормотал друг, беря свой кубок. – Если кто-то узнает, что вы заявились в город, можете распрощаться с жизнью. Вас уже приговорили к смертной казни.

– Но как… почему? Почему вдруг решили, что это мы? – Жослен тоже выпил вина, отчего слегка разгорячился. – Какая нам-то с этого выгода?

– Могу рассказать самую распространенную версию. – Гиацинт покрутил кубок, глядя, как плещется темно-красная жидкость. – Ходят слухи, будто Баркель л’Анвер отвалил вам кучу денег за то, чтобы ты, красавица, предала своего хозяина, а ты, кассилианец, – свою клятву, за то, чтобы вы, впустив в дом аккадианскую гвардию л’Анвера, позволили ему наконец поквитаться с Делоне. Отомстить за Изабель. А впоследствии вас обоих якобы увезли в Хеббель-им-Аккад. Конечно, доказательств тому нет никаких и герцогу не было предъявлено официальное обвинение, но толки об убийстве Доминика Стрегацца отнюдь не обеляют его репутацию.

– Я бы никогда… – начала я.

– Знаю. – Гиацинт поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Я знаю, что это все неправда, и твержу это всем, кто готов слушать. Кстати, у вас и помимо меня нашлись защитники. Каспар Тревальон и Сесиль Лаво-Перрин. А префект Кассилианского Братства особым письмом отстаивал невиновность своего ордена в твоем лице, – тсыган кивнул Жослену. – Но Парламент жаждал поскорее найти и осудить преступников. Сами понимаете, никуда не годится, если люди вдруг начнут думать, что можно вот так внаглую убить ангелийского лорда и не понести наказания.

– А Мелисанда? – спросила я, уже предвидя ответ.

Гиацинт встряхнул смоляными кудрями.

– Если она за этим и стояла, ей удалось остаться в стороне.

– Ну конечно. Роль безвинной свидетельницы она уже разыгрывала на суде над принцем Бодуэном; Мелисанда слишком хитра, чтобы пользоваться одной и той же схемой дважды. – Я рассеянно повертела в пальцах бриллиантовую подвеску и кисло добавила: – Ее прямое вмешательство выглядело бы подозрительно.

Гиацинт принялся молча убирать со стола, складывая тарелки в лохань для мытья.

– Все, что мое – твое, Федра, – наконец сказал он, вернувшись за стол и подперев руками подбородок. – Поэты и игроки вхожи повсюду и водят знакомство со всеми; через них я могу передать твою весточку кому угодно. Вот только не могу поручиться, что у них не развяжутся языки.

Я невольно посмотрела на хмурого Жослена.

– Говоришь, префект ограничился письмом? – спросил он у Гиацинта, который в ответ кивнул. Кассилианец покачал головой и неохотно сказал: – Нет, я в нем не уверен. Если он защищал невиновность ордена, а не мою… если прислал письмо, а не приехал лично… Нет. Не исключу, что префект может наслать на нас королевскую гвардию. Лучше я для ясности обойдусь без курьеров и сам наведаюсь к нему на поклон. – Жослен снова глянул на Гиацинта: – Одолжишь коня?

– Да, конечно.

– Нет. – Я прижала пальцы к вискам. – Это небезопасно и отнимет драгоценное время. Должен быть какой-то другой путь, покороче. – Внезапно меня осенило, и я подняла голову: – Гиацинт, сможешь найти кого-нибудь, способного доставить письмо Телезис де Морне?

– Да раз плюнуть, – ухмыльнулся тсыган. – Любовную записку? Послание от почитателя? Нет ничего легче. Единственное, не могу обещать, что печать по прибытии окажется целой и невредимой.

– Неважно. – Мысли приходили в голову одна за другой. – Бумага есть? Я напишу то, что действительно важно, на круитском. Если кто-то из твоих знакомых поэтов и игроков умеет читать на языке пиктов, я съем этот стол.

Покопавшись в комоде, Гиацинт принес мне бумагу, чернильницу и перо, кончик которого очинил своим острым ножом. Я быстро набросала игриво-любезную двусмысленную пустышку по-ангелийски и добавила несколько строк на круитском, расположив их так, чтобы сошли за стихи.

Я зачитала написанное вслух, сначала на ангелийском, затем, запинаясь, на подзабытом языке пиктов.

– Круитский, – прошептал Жослен, которого я, похоже, снова удивила. – Ты и по-круитски говоришь?

– Не слишком хорошо, – призналась я, умолчав, что, не зная, как будет по-круитски лебедь, назвала Исандру де ла Курсель «птенцом длинношеей водной птицы». Но Телезис де Морне прекрасно владела этим редким языком, и именно она давным-давно сказала мне, что Делоне наверняка стал бы придворным поэтом, не помешай ему роковые обстоятельства. – Ну как, сойдет?

– Еще бы, да это куда лучше, чем просто сойдет. Нет, оставь без подписи. – Гиацинт, до того лениво покачивавшийся на стуле, выхватил у меня письмо и достал печатку, чтобы как следует запечатать его сургучом. – Сегодня народ ломанется в «Лютню и маску». К завтрашнему полудню твое послание окажется в руках у Телезис де Морне, даже если мне придется умаслить половину прохвостов из Сеней Ночи, чтобы его доставить.

В считанные секунды тсыган накинул плащ и выскочил за дверь.

– Что ж, ты была права, решив ему довериться, – тихо промолвил Жослен. – А вот я ошибался. – Я посмотрела ему в глаза через стол; кассилианец криво ухмыльнулся. – Мне хватает мужества это признать.

– Что ж, а ты был прав насчет Таави и Данели, – признала я. – Как-то к слову не пришлось, но, по правде, когда ты попросил у них убежища, я готова была тебя убить. Но ты оказался прав.

– Они хорошие люди. Надеюсь, у них все благополучно сложится. – Он встал. – Если на сегодня от меня больше ничего не нужно…