Существует так много правил, которые не должен нарушать пастор.

Пастор не может жениться. Пастор не может отказаться от своего прихода[1]. Пастор не может подвергать сомнению веру своих прихожан в него.

Правила, которые, на первый взгляд, кажутся такими очевидными. Правила, которые я никогда не забываю с тех пор, как надел свой пояс [2] . Правила, ради которых я поклялся своей жизнью, чтобы надеть казулу [3]  и столу [4] .

Я всегда следовал правилам.

Пока не встретил её.

Меня зовут Тайлер Ансельм Белл. Мне двадцать девять. У меня есть степени бакалавра и магистра богословия. Я пришёл сюда три года назад и был принят на службу, и мне здесь нравится.

Несколько месяцев спустя я нарушил целибат [5] на алтаре своей собственной церкви и, да поможет мне Бог, не прочь повторить это снова.

Я — пастор, а это моя исповедь.

Ни для кого не секрет, что прощение является наименее популярным таинством. У меня было много теорий почему: гордыня, беспокойство, утрата духовной независимости. Но в данный момент моя теория находится в этой грёбаной исповедальне.

Я ненавижу это место, и каждый раз, когда вижу его, складывается такое впечатление, словно это старомодная тюрьма, дошедшая к нам из самых тёмных дней до Второго Ватиканского собора. Пока я рос, моя церковь в Канзас-Сити немного изменилась: эти комнатки стали чистыми, светлыми и приятными, с удобными креслами и высоким окном с видом на сад.

Но эта исповедальня — полная противоположность той, о которой я рассказывал, потому что эта комнатка была ограниченной и формальной: из тёмного дерева и без всяких нормальных удобств. Вы не подумайте, я не страдаю клаустрофобией, но от такого вида могу пополнить ряды людей с боязнью замкнутых пространств. Я сложил руки вместе, благодаря Бога за наши собранные средства. Десять тысяч долларов: на эти деньги мы могли бы отремонтировать собор Святой Маргариты в Вестоне, штат Миссури, и превратить его в нечто, напоминающее современные церкви. Больше не будет этих поддельных деревянных панелей в фойе. Не будет больше этого фальшивого красного покрытия, умеющего лишь скрывать винные пятна, но, поверьте мне на слово, он угнетает здесь атмосферу. Вместо этого будут огромные светлые окна и современность. Я был отправлен сюда из-за болезненного прошлого… ради себя самого. Проходя мимо всего этого старья, я уже планировал новую постройку. Хочу показать моим прихожанам, что церковь может кардинально поменяться. Вырасти. Сделать шаг в будущее.

— Могу ли я покаяться, Отец?

Я плыл по течению. Один из моих недостатков, признаю. Я тоже молюсь ежедневно, надеясь на что-то (когда вспоминаю).

— Не думаю, что это необходимо, — отвечаю я. Хоть и не могу видеть многого через перегородку, но прекрасно знаю своего кающегося. Роуэн Мерфи — учитель математики среднего возраста и фанат полицейских. Он был моим единственным кающимся вот уже месяц, и его грехом была зависть (что отличает его от другого учителя по математике), его нечистые мысли были сосредоточены на человеке из тренажёрного зала Плат-Сити. Я знаю многих священников, которые по-прежнему следуют старым правилам, но я не один из тех, кто говорит «молись дважды Пресвятой Деве Марии по утрам». Грехи Роуэна возникли из-за его нетерпеливости, бездействия, и никакие молитвы этого не изменят, если он сам не найдёт причину.

Я знаю это, потому что сам побывал в подобной ситуации.

Но, честно говоря, мне очень нравился этот парень. Он был смешным, но лукавым, тот тип парней, которые приглашают к себе в гости автостопщиков и даже разрешают им переночевать на своём диване, если только наутро эти люди оставят полный рюкзак еды или подарят новое одеяло. Мне бы хотелось видеть его счастливым и спокойным. Я бы хотел наблюдать за тем, как он совершает хорошие дела, меняясь в лучшую сторону.

— Нет, каяться не нужно, но у меня для тебя небольшое задание, — говорю я. — Подумай о своей жизни. Да, ты имеешь сильную веру, но используешь её не в том направлении. Кроме церкви, что приносит страсть в твою жизни? Почему ты встаёшь по утрам? Что является смыслом твоей жизни?

Роуэн не ответил, но я мог услышать его дыхание. Он задумался.

Прочитав заключительные молитвы, я благословил его, и он ушёл, направляясь обратно в школу, где проведёт остаток своего дня. И если его перерыв закончился, то мой только начался. Я проверил свой телефон, чтобы быть уверенным, и когда уже собирался выйти, услышал, как дверь в исповедальню открылась и напротив меня кто-то сел. Я откинулся назад, делая глубокий вдох. Мне очень хотелось побыть немножко свободным сегодня, и я с нетерпением этого ждал. Никто, кроме Роуэна, никогда не приходил на исповедь. Никто. И вот в один из таких дней я очень хочу насладиться прекрасной погодой в одиночестве…

«Соберись», — скомандовал я себе.

Кто-то прочистил своё горло. Женщина.

— Я, эм. Я никогда не делала этого прежде, — её голос был тихим и привлекательным, словно акустическая передача лунного света.

— Ах, — я улыбнулся: — Новичок.

Я издал смешок.

— Да, полагаю, что так. Много раз видела, как это делается по телевизору. И следующее, что я должна сказать: «Прости меня, Отец, ибо я согрешила»?

— Почти. Во-первых, мы должны перекреститься. Во имя Отца, Сына и Святого Духа… — я слышал, как она повторяла слова за мной. — Теперь скажи мне, сколько времени прошло с последней твоей исповеди, если ты когда-нибудь…

— Никогда, — завершила она за меня. Её голос звучал молодо, но не слишком. Она, наверное, чуть моложе меня. Её голосу был присущ акцент, обозначавший девушку из города, но, как та растягивала слова, определяло, что она была из пригородов Миссури.

— Я, эм. Я увидела церковь, когда бродила по улице. И мне захотелось… Ну, есть некоторые вещи, которые меня очень волнуют. Я никогда не была особо религиозной, но подумала, может быть… — она замолчала на минуту, а затем резко вздохнула. — Это было глупой затеей, я такая дура. Мне пора уходить, — я услышал, как она встала.

— Стой, — резко крикнул я, удивляя самого себя. Никогда не приказывал раньше. Ну, никому, я хочу сказать.

Соберись.

Она села, и я мог слышать, как она теребила свою сумочку.

— Ты не глупая, — говорю я нежно. — Это не какое-то там соглашение. Это не обещание посещать службу каждую неделю или что-то типа этого. Это именно тот момент, когда ты осознаешь, что тебе нужно. Необходимо услышать меня… Бога… Возможно, себя. Ты пришла сюда, потому что знала, что хочешь этого, и я здесь для тебя и готов выслушать. Поэтому… Пожалуйста. Останься.

Она сделала глубокий вздох.

— Я просто… Эти вещи слишком давят на меня, и я не знаю, стоит ли мне кому-то о них рассказывать. Тем более вам.