Линда склонилась вперед, прильнув щекой к мягкой шерстке пекинеса. Волосы ее по-прежнему были подвязаны красной тесьмой, но одна выбившаяся прядь упала на глаза, как короткая вуаль.

— Ник, мне страшно! Мне страшно, как никогда в жизни.

— Наверное, нам всем страшно. И мне тоже, — ответил он откровенностью на откровенность. — Но нужно держаться. Я думаю, что здесь, если потеряешь самообладание, ты пропал.

— Да, вот этого я сейчас и боюсь больше всего. Ник, они — Джин… миссис Клэпп, леди Диана — им словно бы все нипочем. Миссис Клэпп — она старая, и думает, что это вроде как испытание ее веры в то, что если ты совершаешь хорошие поступки, то тебе это помогает. Она мне рассказывала. И леди Диана, она всю жизнь за что-нибудь боролась — миссис Клэпп мне о ней тоже говорила. Она многое сделала для деревни, в которой жила. Она чуть ли не силой заставляет людей делать то, что они должны. Не; могу представить, чтобы ей было страшно. А Джин… ты знаешь, Ник, она влюблена в Барри. Пока она рядом с ним и с Барри все в порядке, остальное ее не волнует. Единственное, отчего у нее душа болит, — что ему по-прежнему нужна Рита… Но никто из них не боится, как я. А я так боюсь, что однажды сломаюсь у всех на виду, и тогда они будут меня презирать. — Линда склонилась еще ниже, и выбившаяся темная прядь почти совсем скрыла ее лицо.

— Никто тебя презирать не будет! — Ник попытался найти нужные слова. — Ты ошибаешься. Если бы ты могла читать мысли, я готов поклясться, ты бы увидела, что у каждого из них есть предел самообладанию. Может быть, они его еще не достигли, но он есть. Ты хочешь сказать, что нам следует от них уйти? Но здесь у нас больше шансов выжить, по крайней мере сейчас.

— Наверное, ты прав, — согласилась она печально. — Но мне бы хотелось… Нет, я не могу позволить себе хотеть, верно? Я должна мириться с тем, что есть, и исходить из этого. И все же, Ник, мы ведь на самом деле не можем тут оставаться и умереть в конце концов с голоду. Что нам делать?

Прежде чем он успел одуматься, с языка сорвалось:

— Существует город…

— Город? Что ты имеешь в виду?

— Там действительно безопасно — по крайней мере, в отношении летающих тарелок. Мы сами видели тому доказательство. — Теперь он хотел знать, как Линда отнесется к его смутному, недозревшему плану. — Предположим, нам удалось бы проникнуть в город…

— Запросто. Заключить сделку с Герольдом, как Рита. Ник, но они так об этом говорят — должно быть, тогда происходит что-то ужасное.

— Нет, Линда, сделку не надо. Но представь, что мы смогли бы как-то пройти туда вслед за Герольдом. Или узнать от него самого, как это сделать. — План Ника так и оставался всего лишь предположением, но не выходил у него из головы.

— Я не верю, что ты сумеешь. — Линда заявила это столь категорично, что Ник мгновенно утратил всякую надежду на успех. И затем так же быстро преисполнился решимости по крайней мере попробовать. Однако он не доставит ей удовольствия тем, что примется возражать. Вместо этого он начал есть.

— Ты собираешься попытаться? — Похоже, его молчание раздосадовало ее.

Ник пожал плечами.

— Как? Пока что я не вижу никакой возможности.

— Конечно, нет! Да и не было никогда таких возможностей! — С этими словами Линда поднялась и подошла к миссис Клэпп, которая ощипывала вклад Джеремайи в общие запасы продовольствия.

Ник доел похлебку, вымыл миску в ручейке, который начинался в одной из вырубленных в стенах пещеры маленьких ниш и вытекал наружу по вырезанному в полу желобку. После чего, однако, он не вернулся в центральную часть пещеры, а поставил миску рядом с ручьем и протиснулся в узкую щель, которую ему в свое время показал Крокер. Действительно, настолько узкую, что Страуд, например, в нее бы не прошел. Она вела во вторую пещеру, за которой был проход, и в конце его — крошечное оконце во внешний мир. Сейчас Ник не хотел никого видеть, ни с кем говорить, только спокойно подумать. Перед ним стоит задача. Возможно, решения у нее нет, а может быть, и есть. Как бы то ни было, он должен попытаться с ней справиться.

Ник взобрался наверх к глядящей в мир щелке, оперся рукой о ее край, и тут же под его тяжестью посыпалась земля и подался камень. Ник включил висевший на поясе карманный фонарик и в его ярком свете увидел, что когда-то дыра здесь была гораздо шире, но затем ее заложили камнями. Кладка пострадала от времени, и при некотором старании ее можно было развалить.

Ник принялся за работу, пристроив зажженный фонарик на выступ стены. Дел-то всех — немного расшатать камни… Он выберется наружу, чтобы это доказать, и затем сложит камни обратно более надежно.

Ник упирался, проталкивался, извивался и наконец оказался на воле. И только теперь, когда достиг своей цели, он вспомнил, что пора оглядеться вокруг. Сидя на корточках, упершись ладонями в землю, Ник посмотрел вниз, на подножие холма.

Набежавшее облако пригасило сияние солнца, однако не смогло затемнить яркое цветовое пятно на земле. Медленно поднявшись на ноги, Ник увидел, что его, возможно опасное, желание исполнилось. Там стоял Герольд.

В первое мгновение Ник чуть не нырнул обратно в пещеру, но было уже поздно. Он знал, что Герольд успел его заметить, и к тому же совсем не хотел открывать ему потайной лаз. Поэтому он двинулся навстречу незнакомцу.

Насколько Ник мог судить, перед ним был тот же самый Герольд, которого он видел раньше. Человек (если только он таковым действительно являлся) был одного роста с Ником, но гораздо стройнее. Джинсы и футболка американца казались тусклыми рядом со сверкающим великолепием камзола, украшенного богатой вышивкой серебром и золотом.

Камзол был разделен на четыре квадрата, расшитые каждый своим затейливым орнаментом, а на короткой пелерине[5] в миниатюре повторялись те же узоры. Его четырехугольная шапочка, ниже которой волосы так плотно прилегали к голове, что казались нарисованными, имела тонкий золотой ободок, похожий на маленькую диадему.

Лицо Герольда было непроницаемым и бесстрастным: кожа — очень белой, так что опускающиеся к уголкам губ усы тоже выглядели словно нарисованные чернилами. Сперва он не тронулся с места, но едва Ник сделал три или четыре шага прочь от лаза, он тоже легкой скользящей походкой двинулся ему навстречу.

Они остановились друг против друга на расстоянии вытянутой руки. За все это время Герольд не проронил ни слова, и лицо его хранило все то же спокойное, застывшее выражение. И когда он наконец заговорил, это было неожиданно, словно дар речи обрела раскрашенная кукла.

— Я — Авалон.

Он снова замолчал, и Ник сделал вывод, что теперь его очередь представиться.

— Я — Николас Шоу. — Он назвался полным именем, чувствуя, что этого требуют обстоятельства.

Герольд слегка наклонил голову.

— Добро пожаловать, Николае Шоу, в страну Авалона, Тары, Броседианды и Карнака,[6] если на то будет твоя воля.

Итак, вот оно — ему предлагают сделку. Ник лихорадочно соображал: нельзя нее отказываться сразу, он должен тянуть время и постараться узнать как можно больше. Однако он понимал, что вести подобную игру с этим незнакомцем будет крайне трудно.

— Эта страна не встречает добром пришедших в нее. — Ник старался подыскать такие слова, в ответ на которые Герольду пришлось бы сказать то, что Ник желал знать. — Передо мной вставали здесь опасности, что не ведомы людям моего мира.

Ник сам слегка удивился тому, какие слова произносит. Он точно пытался говорить на иностранном языке, однако слова принадлежали его родной речи — просто он никогда не стал бы так говорить в обычной беседе.

— Это земля чужестранцев. Те, кто примет эту землю, будут приняты ею, и им не будут грозить опасности, что ты видел.

— И каким же образом это происходит?

Авалон извлек из-под камзола маленькую шкатулку, которую со щелчком открыл. Она была круглой, а внутри лежало одно-единственное золотое яблоко — точнее, почти все золотое, и слегка розоватое с одного бока. То ли от него, то ли от шкатулки исходил аромат, столь же соблазнительный, как и вид яблока.