Равновесие нарушилось. В города стекались Люди с Холмов, Рита, другие — кто принял причастие Авалона. Стоял Герольд, носивший имя этой страны, и позади него четыре помощника — Дуб и Яблоко, Боярышник и Бузина, и на камзоле у каждого был вышит символ его имени. Впереди всех стоял Герольдмейстер Логос. Могучий, он был облачен не в сверкающий камзол Герольда, но в темно-синюю мантию, по которой сбегали серебряные руны. Они изгибались, поворачивались, сплетались, слагая слова высшей мудрости, и затем разбегались, чтобы вновь сойтись. В руках Герольдмейстер держал огромный меч, вонзившийся острием в землю Авалона, из металла которой он был когда-то выкован. На лезвии также были начертаны руны, на сей раз неподвижные, выбитые в металле способом, утраченным давным-давно — даже по понятиям мира, где время очень мало значит.

Он держал меч, положив на эфес обе руки, горделиво развернув богатырские плечи. Лицо человека, в силах которого вызывать бури, подчинять своей воле ветер и воду, при этом считающего ниже своего достоинства употреблять власть для удовлетворения собственных желаний. Седые волосы отливали таким же серебром, как бегущие руны. Герольдмейстер носил очень древнее имя, известное в Авалоне и вошедшее в легенды также в другом мире…

Мерлин.

Взор Герольдмейстера Логоса был устремлен за пределы городских стен. Он с легкостью поднял огромный тяжелый меч до уровня груди, направив острие вперед. Губы его шевелились, но слов не было слышно — они не предназначались для слуха менее значительных людей или духов. На мачте с веерами на верхушке полыхнуло багровое пламя, и заклубился черный дым, который начал опускаться на землю. Там, где землю покрывали темные пятна, появлялись Слуги Тьмы, и полчища их подступали к городам. Вражеская мощь подавляла мощь Авалона, под гнетом ее жизнь увядала и замирала.

Но…

Произошел чудовищный выброс энергии, поглотившей весь видимый мир. Все вокруг сделалось багровым, затем белым. Исчез мир, исчезло зрение. Не осталось ничего.

— Ничего… ничего… — услышал Ник. Сознание медленно возвращалось к нему.

— Ничего… ничего… — повторял его собственный голос.

Он… он — Ник Шоу, и он жив. Но он не желал открывать глаза — и вновь увидеть то жуткое ничто, в которое превратился Авалон. Как может он еще жить, когда погибли все, погиб весь мир?

— Все погибли… — произнес он.

— Нет!

Он этого не говорил. Кто здесь? Кто спасся, когда Авалон погиб?

— Кто? — спросил он.

— Ник! Ник, пожалуйста, посмотри на меня!

Кто-то… кто же?

— Кто? — повторил он. Вряд ли это важно — он устал, смертельно устал. Авалона больше нет. Страшная тоска стиснула ему сердце. Он почувствовал, как слезы наполняют глаза, просачиваются из-под век, которые он не желал поднимать. Он очень, очень давно не плакал… Мужчины не плачут, мужчины не умеют плакать. Им может быть больно, как сейчас ему, но они не должны плакать.

— Ник! Ну пожалуйста, помогите же ему. Сделайте что-нибудь…

— Лишь он сам в силах себе помочь.

Когда-то давно он слышал этот голос. В Авалоне. Но Авалона больше нет. Ник сам видел, как он погиб. Нет, хуже — Ник его погубил. Он принялся мучительно складывать вместе обрывки воспоминаний, создавая ужасную картину. Он выстрелил по мачте с веерами из странного оружия охотников, взятого в летающей тарелке. Последовал чудовищный взрыв. И еще был Герольдмейстер Логос — Мерлин — с мечом. Но с гибелью мачты, вероятно, нарушился энергетический баланс, за счет которого существовал Авалон. Авалона больше нет, и где он сам теперь находится, Ник не знал. Да и не хотел знать.

— Ник! — Чьи-то руки держали его за плечи, трясли его, и это было больно, но еще больнее было сознавать, что он, сам того не желая, наделал.

— Открой же глаза, Ник, ну посмотри, посмотри!

Он открыл их. Как он и ожидал, вокруг ничего не было. Ничего.

— Ничего нет. Авалона больше нет, — сказал он в пустоту.

— Что он говорит? Он… он слепой? — В доносившемся из пустоты голосе слышался ужас.

— Он по-своему слеп, — снова этот второй голос из прошлого.

Герольд! Авалон! Но его страны больше нет, она превратилась в ничто. Почему же Герольд все еще существует?

— Авалон, Тара, Броселианда, Карнак… — Ник произнес эти имена, когда-то исполненные великого смысла, которые теперь, благодаря ему, всякий смысл утратили. — Дуб и Яблоко, Бузина, Боярышник и Герольдмейстер Логос — все погибли.

— Он… он сам не знает, что говорит… — Первый голос прервался, словно кто-то пытался сдержать рыдания. — Что с ним такое?

— Он верит, и то, во что он верит, для него есть, — ответил Авалон.

— Ты — Авалон, — медленно проговорил Ник. — Но этого не может быть — ведь Авалона больше нет. Я мертв? — Он уже не испытывал страха. Возможно, что ничто и есть смерть.

— Нет, да конечно же, нет! Ник, ну пожалуйста, очнись! Вы же можете ему помочь! Я знаю, вы можете, если захотите.

— Он должен поверить.

— Ник, послушай меня! — Кто-то так низко над ним склонился, что Ник почувствовал на щеке чужое дыхание. Дыхание означало жизнь — этот другой жив. Но как можно жить, если кругом пустота?

— Ник, мы здесь, с тобой. Ты как-то взорвал энергетический столб, или что там у них было. А потом — все это и случилось. Пленники оказались на свободе. А охотники все погибли. Барри говорит, от взрыва. И тарелки летающие взорвались… А потом… потом пришел Герольд. Ник, ты должен видеть!

Что-то в нем шевельнулось. Это же Линда. Он узнал ее голос. Рядом с ним Линда и Авалон. Он ощущал ее прикосновение; когда она прислонила к груди его голову, даже слышал биение ее сердца. Биение сердца тоже означало жизнь.

И если Авалон существует для Линды, то почему он исчез для него? Ник снова открыл глаза и опять увидел пустоту. Но пустоты не должно быть — должен быть Авалон1

Ник сосредоточился. Авалон — да будет Авалон1

Зрение вернулось не так, как пропало при ослепительной вспышке — медленно. Сперва в белой пустоте, куда загнал Ника его собственный отчаянный поступок, появились смутные тени. Они обретали четкую форму, превратились в фигуры людей. Подобно тому, как Ник сосредотачивался, создавая иллюзии, сосредоточился он на том, чтобы вернуть себе окружающий мир. Может быть, он — тоже иллюзия? Нет, подобные сомнения надо гнать прочь.

Вот Линда, бережно поддерживает Ника, и лицо ее исполнено участия. Джеремайя, не мигая, глядит на Ника, а за ним — Нику пришлось приподнять голову, чтобы лучше его разглядеть — в радужном сиянии одежд стоит Герольд.

Словно разгораясь, заливаясь красками, все более отчетливый и реальный, мир возвращался. В самом ли деле Ник потерял способность видеть и потому решил, что лишился заодно и всего остального? Ник не знал. Главное, что он ошибался.

Он увидел, что лежит на краю поля боя, в котором, очевидно, сошлись не люди — это была битва энергий. Прямо перед ним, свалившись с трех тонких опор, лежала, накренившись, тарелка, и один край ее глубоко зарылся в землю. При виде ее Ник позабыл о себе и вспомнил о других. Он высвободился из рук Линды, с трудом сел и огляделся.

Линда была цела и невредима, и Джеремайя, и Ланг — пекинес так жался к хозяйке, словно боялся, что их могут разлучить. Но Хадлетт, миссис Клэпп… пленники?..

— Остальные, — требовательно обратился он к Линде. — Что с остальными?

Линда не ответила, на лице ее читалось страдание.

— Викарий… миссис Клэпп?

Какова судьба тех двоих, что были рядом с ним в этом приключении?

— Вон… Вон там. — Девушка хотела было его удержать, но Ник отстранил ее руку и кое-как поднялся.

«Вон там» оказалось у второй летающей тарелки. В ее верхней полусфере зияла дыра, аппарель была вся искорежена. Рядом Ник увидел Крокера и Джин; миссис Клэпп и леди Диана стояли на коленях подле лежащего на земле человека. Превозмогая головокружение и дурноту, Ник побрел к ним.

— Ник! — Его догнала Линда и прежде, чем он успел воспротивиться, схватила его руку и положила себе на плечи. На сей раз он не стал ее отталкивать. Если с ее помощью он скорее доберется до остальных, то эту помощь он примет.