Бет хотела вертеть мужчинами, но ей также хотелось выйти замуж, принадлежать человеку, который бы любил ее и заботился о ней всю жизнь. А потом она бы завела ребеночка, который бы принадлежал ей, и тоже любила его и заботилась о нем всю жизнь. Иногда ей даже снилось, как она идет по проходу в церкви под руку с отцом. И такая красивая. Одна девушка привела бы в порядок ее лицо, наложив косметику, другая бы сделала маникюр. Бобби бы тоже был там. Причесал бы ее, надел фату. У нее было бы длинное красивое платье в стиле ретро – с высоким воротом и старинными кружевами ручной работы вокруг шеи и на манжетах. И еще длинный шлейф. Очень длинный шлейф. Она слышала органную музыку, видела белые банты, украшающую все скамейки в церкви, нарядных гостей. Пол ждет ее у алтаря в серых в полоску брюках, черном фраке с веточкой белого подмаренника из ее букета в петлице и в сером шелковом галстуке. Рядом с ним стоит шафер и волнуется, что забудет в нужный момент подать кольца. Она не хотела сосредотачиваться на лице шафера, чтобы представить его себе позже. Однако как-то само по себе получалось, что там возникало лицо Дарби. Она решила, что это неизбежно. Обычно шафером становится лучший друг жениха.

А когда няня принесет ей в первый раз малыша, он будет в голубом одеяльце. Она посмотрит ему в личико, и он откроет свои голубые глазенки, а на щечках появятся ямочки. Она погладит его по светлым волосенкам, а он вцепится в ее палец своей очаровательной крохотной ручонкой. Она спустит лямку своей нарядной ночной рубашки и почувствует, как он своим нежно-розовым ротиком сосет ее грудь, а Пол стоит у кровати с гордостью и любовью на своем красивом смуглом лице.

Все тяжелые времена останутся позади. Приедут его родители. И они будут гордиться и им, и ей. И своим внуком-первенцем. И еще Диана. Она тоже будет здесь и со слезами умиления будет смотреть на своего племянника. Иногда она даже представляла себе, что ее подружкой на свадебной церемонии будет Диана. И от этого испытывала некоторые угрызения совести, потому что это должна бы быть Линда Мэри, с которой они вместе росли и были очень близки. Но кого бы она ни выбрала на роль подружки, все равно все будет прекрасно, и самое главное, что никто не будет злиться, и все будут счастливы.

Об этом мечтали многие здесь в «Секретах» – и посетительницы, и девушки, работающие в салоне. Все они хотели найти какой-то ключик, который бы открыл дверь к счастью, пытались найти формулу, которая сделала бы их любимыми навеки.

Сегодня в салоне было так тихо, что ей даже стало не по себе. Женщина, стоящая у кассы, рыдала, вытирая слезы кружевным платочком.

– Что случилось? – спросила она девушку в регистратуре – глаза у той тоже были красными и опухшими от слез. Бет почувствовала, как по спине пробежали мурашки от страха услышать что-нибудь ужасное.

– Это Норман. С ним произошел несчастный случай. Он умер.

Норман был симпатичный паренек, постоянно крутившийся по залу. Он всегда отпускал довольно двусмысленные шуточки, но над ними невозможно было не смеяться. У него причесывалась Ширли Бут. Не может быть, чтобы он умер.

– О Господи, – произнесла Бет. – Автокатастрофа?

– Его убили, – сказала девушка едва слышно, смаргивая слезы с век.

Убили? Но ведь людей убивают только в кино. Этого не может быть.

Потом темнокожая девушка вымыла ей голову, и Бет села в кресло Бобби, который и рассказал ей о том, что произошло, своим приятным голосом, в котором, однако, чувствовалось какое-то возбуждение, как будто ему доставляло удовольствие пересказывать эту историю. Он ей сказал, что Норману нравился грубый секс и он часто фланировал по голливудскому бульвару или Айвару до большого газетного киоска, иногда крутился возле мужских туалетов в открытом кино для автомобилистов. Но на этот раз он подцепил не тех, кого следовало. Скорее всею, это были солдаты, решившие поразвлечься. Вообще-то полиции ничего неизвестно. Они знают только, что их было четверо. Потому что осталось пять грязных стаканов. Может быть, они просто переусердствовали, потому что Норману нравилось, когда его связывали и избивали. Во всяком случае, они избили его до смерти вот этой самой штукой, которой ворочают дрова в камине, – кочергой.

Они, кроме того, еще ограбили дом. Они всегда так делают. Забрали прекрасное столовое серебро, оставленное Норману его матерью, шесть наручных часов и все его золотые запонки. И еще угнали машину, что уж совсем глупо.

– Ну подумай сама, у кого хватит мозгов угонять автомобиль МДЖ-ТК 1948 года, у которого колеса со спицами? – спросил Бобби. – Фараоны найдут его за пять минут.

– Не понимаю, почему ты решил, что это солдаты, – сказала Бет. – Разве в армию берут таких?

И тогда Бобби объяснил ей, что вообще-то солдаты мальчиков не любят, они предпочитают девушек. Возможно, у них не было денег, чтобы заплатить девушке, или не было денег, чтобы купить и девушку, и выпивку, и травку. А педик сам платит, да еще и угостит и даст травки, если она у него есть. А секс он и есть секс. Плохо только, когда ситуация выходит из-под контроля. Как у Нормана.

– Ну, их поймают, – сказала Бет. – Их отправят в газовую камеру.

– Фараоны ничего не станут делать, – сказал Бобби. – Обычное убийство очередного педика. Это происходит на каждом шагу.

– Ну что ты, Бобби, – усомнилась Бет. – Такого не может быть.

– Ты знаешь хоть одного фараона, которому было бы дело до педиков? – спросил Бобби. – Вот, например, фараоны из полиции по борьбе с проституцией. Знаешь, что они делают? Они идут в мужской туалет и стоят над писсуарами, держа его руками. И ждут, когда кто-нибудь станет с ними заигрывать. Тогда они его избивают. То же самое они проделывают в барах для голубых. И в мужских туалетах открытых кинотеатров для автомобилистов.

– Какое им дело? – спросила Бет, чувствуя себя неловко, даже немного виноватой за то, что она тоже когда-то говорила или делала. – Почему люди не могут делать то, что им хочется? Кому они мешают?

– Это считается незаконным, – с озадаченным видом произнес Бобби. – «Приставание к прохожим».

– Но все же? – смущенно пробормотала она. Тогда Бобби стал рассказывать ей о всяких других случаях. О том, как между кабинками в мужских туалетах проделывают дырки и мужики просовывают туда свою штучку, а с другой стороны другой мужик сосет, и они даже не видят друг друга. Или о том, как по выходным они все собираются на бульваре Санта-Моника позади «Сейфуэй» и занимаются этим прямо на газонах, а окрестные жители просто бесятся от возмущения и звонят в полицию.

Чем больше Бобби рассказывал ей об этом, тем противнее ей становилось. Глядя на него в зеркале, она не могла себе представить, что он способен на подобное. Но ведь он же наверняка рассказывает о себе, решила она. А иначе откуда ему знать обо всем этом?

Их глаза встретились.

– Ты неправильно обо мне думаешь, – сказал он, покраснев.

– Я ни о чем не думаю, – быстро ответила она, тоже залившись краской. – Я просто не понимаю, зачем они это делают, чего хотят.

– Настоящей любви, – ответил он.

– Таким способом? – спросила она.

– Да, – ответил он.

Вечером, Бет, стучась в двери дома на Голливудских холмах, все еще думала о том, что произошло с Норманом. Бедняга – весь в крови, с головой, раскроенной кочергой. Еще она думала и о других мужчинах, которые, как сказал ей Бобби, были голубыми. Среди них немало кинозвезд, которых студиям приходится защищать. Рок Хадсон, например. Этому невозможно было поверить. Такой высокий, красивый, мужественный. Бет где-то читала, что он когда-то водил грузовик. Ребята в салоне действительно были женственными, особенно некоторые из них, такими же женственными, как и многие девушки, посещающие его. Но Рок Хадсон? И еще ходили слухи о некоторых других. Рандольфе Скотте и Кэри Гранте. Тайроне Пауэре. Джеймсе Дине, который, как уверял Бобби, любит, когда о его кожу гасят сигареты. Уолли Коксе и Марлоне Брандо. Он рассказал ей о всех тех гадостях, которые они делали друг с другом, о том, что они только не запихивают друг в друга. Откуда только становится все известно! Одна мысль о том, как два мужика целуются, вызывала у нее тошноту.