Но больше всего медсестер приводило в возбуждение появление пациента в одной из специальных палат. Обычно это бывали кинозвезды с припадками белой горячки, которые, упившись до последней степени, крушили ресторанные столики, или бегали с ружьем за женой, или же глотали целую упаковку снотворных таблеток из-за несчастной любви к другой кинозвезде. Господи, медсестры вели себя в этих случаях как свихнувшиеся поклонницы.

Однако еще сильнее они волновались, когда появлялся психиатр, интересный мужчина, у которого когда-то была большая практика на Бедфорд-Драйв, там имели свои кабинеты почти все местные психиатры. Медсестры в шутку называли это место «Кушеточное ущелье». У него лечилось множество киноактеров, директоров и продюсеров, других всевозможных шишек и просто богатых дам, навещающих своих психиатров между посещениями салона красоты и ресторана. У него была красивая жена, двое детей и дом с бассейном в Беверли Хиллз. Один из его пациентов как-то ухитрился приподняться на кушетке во время консультации и увидел, что его психиатр сидит в большом кожаном кресле и рыдает.

Пациент был необыкновенно растроган, решив, что этот парень действительно сочувствует и сопереживает ему. Потом это случилось еще раз, уже с другим больным. И еще, и еще. Наконец психиатрическому обществу стали известны его странности, так он очутился здесь, в клинике.

Медсестры были возбуждены до предела. Они только о нем и говорил. Как они объяснили Бет, дело было в том, что врачи обращались с ними как с людьми третьего сорта. Они должны были вставать при их появлении, открывать для них дверь, ну и выполнять всякие прочие обязанности, казавшиеся им унизительными. И поэтому они испытывали что-то вроде злорадства, но Бет это не нравилось, поскольку психиатры как боги. И все это знают. Они не имеют права разваливаться, как простые смертные. Это нарушает порядок вещей.

Но как бы там ни было, чувствовала она себя прекрасно. Покой, сон, хорошее питание сделали свое дело. У Бет налились груди, бедра, в глазах появился живой блеск, и когда она смотрела на свое отражение в зеркале, то видела в них что-то новое. Возможно, жажду жизни. Что-то такое…

Пол тоже это заметил. О, он был таким внимательным. Приходил к ней каждый вечер после ужина и приносил великолепные розы на высоких стеблях, над которыми ахали и охали медсестры и из-за которых ее немного поддразнивали. Он сказал, что ей не о чем беспокоиться, потому что он нашел деньги, чтобы заплатить за ее пребывание в больнице. От этих слов у нее мурашки пробежали по спине, поскольку это, возможно, означало, что он снова стал торговать наркотиками. Но он, конечно, мог занять деньги и у Дарби. Скорее всего, у Дарби, поскольку, похоже, у того неплохо пошли дела.

Каждый день в больницу приходили добровольные помощники, они приносили больным различные газеты и журналы. Их звали «карамельками», потому что на них были бело-розовые полосатые переднички. В основном это были пожилые дамы, хотя попадались и молодые девушки из богатых семей. Бет была рада, когда приходили пожилые дамы, их сочувствие ее не унижало, чувствовалось, что их родная дочь может оказаться в таком положении. Но когда приходили девушки помоложе, многие из которых были незамужними, несмотря на зрелый возраст, в основном принадлежавшие к богатым и известным семьям, вроде семьи Пола, из тех, что устраивали благотворительные балы или посещали больницы, когда не были заняты покупкой дорогих и роскошных туалетов, или верховыми прогулками, или еще чем-нибудь в этом роде, то Бет чувствовала большую неловкость.

Но тем не менее она с интересом просматривала журналы мод, приносимые «карамельками», и однажды, сидя в кресле у окна, обратила внимание на несколько страниц со снимками, сделанными Дарби. И как она ни ревновала Пола к Дарби, не могла не признать, что его снимки были самыми лучшими. Еще пристрастилась к чтению газет. Особенно колонок, рассказывающих о светских новостях. Ей доставляло удовольствие произносить имена Доэни, Доквейлера, Хотчикса, Дугласа, Чандлера. Она старалась заучить их наизусть.

Ей также нравилось просто сидеть и смотреть в окно. Прямо внизу был небольшой парк, где детей катали на пони, карусели и еще кое-какие аттракционы, а еще буфет, где родители могли купить горячие сосиски, гамбургеры, коку, сахарную вату и воздушные шарики.

Забавно, думала Бет, когда санитар вез ее вдоль коридора. Она сбежала из дома, чтобы не попасть в подобное место, и все же она здесь. И тут совсем неплохо. Медсестры очень милые. К ней нередко забегают молодые врачи и ординаторы просто поболтать. И одна из врачей была даже девушка, что казалось странным не только ей, но и сестрам, которые испытывали некоторое смущение, общаясь с ней. А еще вкусная еда, забота. Медсестры рассказывали, что некоторые пациенты просто приходят сюда, когда чувствуют, что жизнь на воле слишком сложна. Так что можно было сказать, что она попала в добрую и заботливую семью, и здесь совсем не страшно, совсем не так, как она раньше думала. Иногда ей даже приходило в голову, что было бы не так уж плохо остаться здесь навсегда.

Санитар остановился напротив двери с табличкой «Доктор медицины Марк Росс», исполненной золотыми буквами. Ага, значит, это кабинет заведующего отделением, ей придется впервые встретиться с ним. Бет с трудом сглотнула, чувствуя в животе неприятный холодок. Интересно, что он о ней подумает? Одна из медсестер причесала ее и завязала волосы розовой лентой. Губы она покрасила помадой такого же розового цвета. На ней была красивая розовая ночная рубашка и такого же цвета кружевной пеньюар, который ей принес Пол. Ногти были покрыты лаком такого же розового цвета, что и помада, и лишь в последнюю секунду Бет заметила, что сломала ноготь большого пальца. Вид этого сломанного ногтя так расстроил ее, что она как-то не сообразила взять пилочку и придать ему хоть какую-то форму. Он был отвратительным, с неровными зазубринами, и она зажала его другими пальцами, все время думая о том, чтобы его не показывать.

Это была большая угловая комната с шестью окнами, три из которых выходили на Голливудские холмы. На полках было множество медицинских книг в кожаных переплетах, а на низеньком датском журнальном столике разбросаны многочисленные медицинские журналы. Еще стоял низенький диван, несколько стульев, расставленных вокруг другого столика современного дизайна, над ним на стене висело множество дипломов и грамот в рамках. Полуденное солнце заливало комнату и почти ослепило ее, и она могла различить лишь силуэт человека, стоявшего перед ней. Он повернулся, прошел несколько шагов, сел в кожаное кресло у стола и широко улыбнулся. Бет услышала, как закрылась дверь.

Она с некоторым испугом посмотрела на него и увидела его доброе открытое лицо, веселые искорки в синих глазах, почувствовала исходящую от него доброжелательность и понимание. Она сразу же прониклась к нему симпатией, как будто была знакома с ним всю жизнь, как будто они уже миллион раз бывали в подобной ситуации, и он всегда помогал ей.

– Меня зовут доктор Росс, – сказал он, положив локти на стол и соединив пальцы рук. На нем был белый пиджак, белая рубашка и темно-бордовый галстук в полоску.

– Меня зовут Бет Кэрол Барнз, – робко произнесла она, пожимая протянутую ей руку и не желая отпускать ее никогда. Ей хотелось думать, что он не заметит сломанного ногтя.

– Так сколько вы уже у нас? Пять дней? – спросил он, листая находящуюся перед ним историю ее болезни. Она была просто огромная, забитая какими-то бланками разных цветов. Похоже, здесь страниц пятьдесят – шестьдесят, в которых занесено каждое ее слово, каждое яйцо всмятку, которое она съела. Она почувствовала, как пересохло у нее во рту. Интересно, думала она, что же еще написано там про нее.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

– Намного лучше, спасибо, – пробормотала она.

– У вас был сильный приступ, – сказал он спокойно. Бет напряглась, видя, как он ждет ее ответа, просматривая свои бумаги.