- Одна? - ужаснулась Катя.

- А что... Запрешься на все замки, крючки, щеколды... И прекрасно проведешь время... А?

- Не знаю, - Катя передернула плечами. Слова старика ее встревожили. Видела с балкона этих хмырей... Выпустили... По двору разгуливают, как ни в чем не бывало.

- Пусть, - негромко пробормотал старик. И не удержавшись добавил:

- Пусть погуляют пока. - И тут же пожалел, ругнул себя за несдержанность. Но Катя, казалось, не заметила многозначительного "пока", слишком разволновалась, узнав, что старик собирается уехать.

- А отложить никак нельзя? - спросила она.

- Рад бы, - простонал старик. - Поверь, Катя... Мне тяжелее тебя здесь оставлять, чем тебе оставаться... Если все сложится, через день буду дома.

Договорились?

- Да ладно... Чего уж там... Куда собрался-то?

- Недалеко, - уклонился старик от ответа.

***

В Москву старик приехал ранним утром. При нем была хозяйственная сумка, в которых дачники возят обычно провиант, инструмент, резиновые сапоги на случай непогоды. Там же может оказаться и бутылка водки, хлеб, молоко в пакетах. Такая сумка была у старика. И даже попади она в чужие руки, вряд ли кто смог бы обнаружить под донной подкладкой завернутые в газету доллары.

В другой руке, под мышкой, старик держал связанные вместе лопату, тяпку, грабли. Острые части были предусмотрительно обернуты тряпкой, чтобы ни в метро, ни в электричке не прицепились контролеры, не набросились бы с криками пассажиры, усмотрев в инвентаре опасность для собственной жизни.

С сумкой и свертком старик ничем не отличался от замызганного дачника, которые тысячами носятся по электричкам, автобусам, а то и пешком в безуспешной попытке приобщиться к природе, поправить собственное благосостояние, вырастить хоть что-нибудь к зиме.

Сумку старик сдал в камеру хранения, связку инвентаря оставил при себе и, настороженно посверкивая глазами из под седых бровей, - не следит ли за ним кто, вышел на привокзальную площадь. Дальше его путь лежал к электричке. Меньше часа потребовалось старику, чтобы добраться до подмосковного городка Одинцово.

Он знал, что здесь есть большой вещевой рынок, на котором иногда можно купить очень своеобразный товар.

Да, мы часто не отдаем себе отчет о глубине наших криминальных познаний. Знаем много, даже слишком много, и любое услышанное слово, цифра, имя, название улицы или города врезается, навсегда врезается в сознание, а при первой же надобности возникает вроде светящейся строки, какие бывают в больших городах над высокими зданиями. И бегут, бегут там эти строчки, заманивая простодушных людей в фальшивые банки, концерны, убеждая отдать свои деньги, чтобы получить в десять раз больше...

Конечно... Держи карман шире.

Когда-то в телевизионной передаче мелькнули слова о том, что на вещевом рынке Одинцово можно без труда... И вот уже старик сошел с поезда на платформе Одинцово.

Присматриваясь и озираясь, прошел через вокзальную площадь, мимо цветочных рядов, мимо старушек, торгующих дешевыми сигаретами, хлебом и водкой, мимо кавказских красавцев, разложивших дары южных стран - от бананов до гранатов. Дальше шли плотные ряды хохлов - с Украины везли масло, торты, сервизы, сало, инструменты, колбасы. Народ нового независимого государства уже не упрекал поганых москалей в том, что те поедают его драгоценное сало, теперь хохлы везли его сами и бывали счастливы, когда у них это сало брали. За один рубль уже давали сорок худосочных купонов, а один доллар стоил более ста тысяч этих купонов.

Миновав продуктовые ряды, старик вошел в толпу вещевого рынка. Здесь уже царил товар из Турции, Китая, Вьетнама и прочих экзотических стран, товар дешевый, паршивый, но с ярлыками яркими, блестящими, внушающими почтение простоватому российскому покупателю.

Старик не торопился, медленно передвигаясь от магнитофонов к кожаным курткам, от ковров к сервизам, но не видел, не находил того, что ему требовалось. Наконец, среди тряпья и хлама, разложенного на прилавке он заметил небольшой пистолет, небрежно брошенный, полуприкрытый ремнями, зажигалками, пряжками ремней. Он повертел его в руках - это оказалась игрушка для газовой стрельбы.

- Бери, папаша, - весело повернулся к нему парень, уминающий шашлык.

Рядом на прилавке стояла бутылка водки, на газетном листе была разложена зелень, хлеб. Тут же толклись еще несколько человек - подходя, отходя, что-то обсуждая и незлобиво переругиваясь.

- Слабовата машинка, - старик небрежно бросил пистолет на место.

- Эта слабовата?! - поперхнулся продавец в спортивном костюме черного посверкивающего цвета, но на нем в самых неожиданных местах были нашиты малиновые, желтые, ярко-зеленые полосы. - Что же тебе нужно тогда? Пушку?

- Пушку, - негромко ответил старик. - Именно так.

- Ну, ты даешь, папаша!

- Что с людьми делается, не пойму, - добавил второй продавец, тоже с шампуром в руке. - Одной ногой в могиле стоит, а пушка требуется...

- Кто одной ногой, кто уже двумя... Не твоего ума дела, - ответил старик, не заметив, как перешел на разговор грубоватый, вызывающий. Откуда-то он знал, что так его быстрее поймут, охотнее поверят, меньше у парней будет сомнений и вопросов. Да, грубоватость вызывает в наше время куда большее доверие, чем обходительность и вежливость - за ними всегда видится слабость, а то и скрытая подловатость.

И старик двинулся дальше, присматриваясь к прилавкам, где навалом лежала всякая мелочь - парфюмерные наборы, заколки, ремни, кассеты. В двух местах он увидел разложенные на мягких подстилках очень внушительные пистолеты - газовые, пневматические, большие и маленькие, итальянские, немецкие, американские. Но разговора с продавцами не получилось. Едва старик спрашивал о чем-то серьезном, к нему просто теряли интерес, подозревая в нем кого угодно, но только не того, кем он был на самом деле.

У самого выхода, когда старик решил заглянуть в хозяйственный магазин, он почувствовал, что кто-то осторожно берет его за локоть. Обернувшись, увидел парня в цветастом костюме.

- Батя, - это обращение было уже куда уважительнее, нежели панибратское "папаша", - отойдем на минутку, - и парень, ухватив старика за руку, оттащил его к железному забору, который окружал рынок. На заборе были развешаны куртки, пальто, какие-то женские балахоны, завезенные неизвестно из каких краев, и все это делало забор сплошным, непрозрачным. - Батя, который раз повторил парень, но все оглядывался, озирался, не решаясь произнести что-то внятное.