Домой он вернулся к двенадцати. Таня сидела над ворохом писем. Это были, в основном, ответы на викторину, которую Р.М. второй год вел в детском журнале. Читать письма было удовольствием, до чего же некоторые дети были умны, до чего любили фантазировать! Но удовольствие это отнимало много времени, и часть работы Р.М. переложил на Таню.

— Вот, — сказала она, когда муж, переодевшись в домашнее, сел рядом на диван. — Послушай, что пишет Ия Карпонос, шестой класс, между прочим. «Ваша задача о грузе очень легкая. Я ее решила за пять минут. Нужно увидеть, что противоречие такое: груз должен падать, потому что должен быть удар, и груз не должен падать, потому что удар может разрушить основание. Значит, груз нужно разделить в пространстве. То есть — на две части. Нижняя должна падать, а верхняя должна оставаться на месте и поддерживать установку.»

— Доподлинно, — пробормотал Роман Михайлович. — Девочки почему-то лучше мальчиков усваивают приемы. Систематичнее они, что ли? Должно, вроде, быть наоборот?

— Ты всегда недооценивал девочек, — Таня улыбнулась.

Р.М. промолчал. Надю Яковлеву он тоже недооценил? Не шла она у него из головы, лицо так и стояло перед глазами, он был уверен, что правильно угадал фотографию.

Однако нужно было работать. До обеда он подбирал новые задачи к предпоследней главе. В запасе у него было штук двадцать пять — по разным наукам и даже по философии. Лучше всего получались задачи астрономические, причину Р.М. понимал, и она была не в пользу его теории: в астрономии проще предсказывать и труднее проверять.

Он отобрал две задачи, но дальше дело застопорилось. Таня ушла куда-то по хозяйственным делам, Роман Михайлович сидел за столом, думал. И понял, наконец, что думает не о задачах и не о книге, а о некоей Надежде Яковлевой. Отчего может добровольно уйти из жизни молодая девушка? Несчастная любовь? В таком возрасте это воспринимается с такой острой пронзительностью, что кажется: если он изменил, зачем жить?

Зазвонил телефон. Р.М. подождал, пока Таня поднимет трубку, вспомнил, что жена ушла, и, ругнувшись, вышел в прихожую.

Звонил Женя Гарнаев. Голос у него был громким и бодрым, но звонок в неурочное время свидетельствовал о каком-то происшествии.

— Что случилось? — спросил Роман Михайлович. — Тебя уволили?

— Нет, — сказал Гарнаев, — но к тому идет. Пока получил строгача.

— За что?

— Сказал этим подлецам, что они подлецы.

— Понятно, — Р.М. вздохнул. — Ты еще не усвоил, что когда у подлеца власть, ему нельзя говорить, что он подлец?

— Разве я не должен говорить правду?

— Должен, — согласился Роман Михайлович.

История была давней и началась с ошибки, чуть менее масштабной, чем поворот сибирских рек, но для десятков людских судеб не менее драматичной. Лет двадцать назад надумали в республике построить обсерваторию. Однако место для нее выбрали наспех и неудачно, да и коллектив был подобран вовсе не из энтузиастов своего дела. Сотрудники половину времени тратили на работу, а половину — на склоки. Евгений уверял Романа Михайловича, что это типично для многих обсерваторий: оторванность от города, необходимость почти всегда быть вместе и на виду, а люди ведь разные, и многие психологически несовместимы… Перспективной и единой программы исследований не существовало. Началось многотемье, все были недовольны всеми и, прежде всего, директором.

Р.М. плохо представлял себе, что там, в обсерватории, происходило. Знал, что на директора писали анонимки. Жалобы, которые сотрудники подписывали, годами лежали без движения. Точно такие же жалобы, но без подписи, вызывали немедленную проверку.

Анонимки директора и доконали. Р.М. не знал точно, за что его в конце концов сняли. Вовсе, однако, не за то, что не сумел создать научной школы и плодил мелкотемье. Что-то было, с наукой не связанное, какие-то хозяйственные упущения. И тогда назначили астрономам в начальники физика, специалиста по монокристаллам. Ни одной работы по астрономии, но зато — апломб: «Астрономия? Понадобится — через десять дней буду знать назубок!» И желание сделать карьеру. Руководил лабораторией в физическом институте, перспектив роста никаких, несмотря на то, что был «национальным кадром». Стал директором и был уверен, что выговорами заставит людей делать все, что он захочет.

С Женей Гарнаевым Роман Михайлович познакомился как-то во Дворце пионеров — обоих пригласили рассказать ребятам о космосе и фантастике. Евгений был моложе всего на несколько лет, но из-за непрошибаемого оптимизма казался юнцом. К Петрашевским он заходил довольно часто, увлекся теорией открытий, хотел даже помогать в разработке, но все же настоящим помощником не стал — достаточно у него было и своих проблем. Вот снимут директора, — говорил он, — и можно будет работать. Р.М. живописал ему, что, с точки зрения науковедения, произойдет, когда директора снимут: полный хаос, развал и взаимное озлобление. Нет, — уверял Евгений, — тогда-то все и придет в норму.

А пока, впрочем, Гарнаев получил очередной выговор. Все по прогнозу. Р.М. предсказал этот выговор еще месяц назад, потому просто, что Евгений старался держаться в стороне от склок, воображал, что если он никого не трогает и занимается своей диссертацией, то и его трогать не станут. Это было ошибкой. Если склока захватила коллектив, то неучаствующий приравнивается дезертиру.

— Я загляну к тебе, ты не занят? — спросил Евгений.

— Заходи, — согласился Роман Михайлович.

Все сегодня шло кувырком, книгой придется заниматься вечером, когда стихнет уличный шум и придет второе дыхание. Если придет. А завтра — идти в институт, и неизвестно, удастся ли вырваться хотя бы после обеда. Плохо.

Все же до прихода Гарнаева удалось немного подумать. Задача об излучении квазаров в конце концов получилась. Он применил обходное решение, систему стандартов, и задача поддалась. Во всяком случае, то, что получилось в результате, вполне могло существовать и в природе. Оставалось главное — обсчитать идею. Все, что делал Р.М. до этого момента, наукой почти никем не считалось. Наука — это идея плюс математика. Идея — вот она, а считать Р.М. не собирался. Пусть этим действительно занимаются специалисты. Попросить Евгения? Не возьмется. Его тема — туманности и молодые звездные комплексы. Ну хорошо. Пусть читатель-астрофизик, если какой-нибудь астрофизик эту книгу прочитает, наводит математику сам. А ведь, скорее всего, пока книгу будут печатать — целый год впереди! — кто-нибудь из реальных специалистов по квазарам задачу эту решит, ведь задача настоящая, кто-то наверняка над ней бьется. Опубликует решение, причем почти наверняка то самое, о котором Р.М. напишет в книге, не имеющей к астрофизике прямого отношения…

Гарнаев ввалился в квартиру и поволок на кухню две тяжелые сумки, за ним шла Таня.

— Слушай, — сказал Евгений, который всегда говорил подлецам, что они подлецы, — почему ты разрешаешь своей жене таскать такую тяжесть? Своей я не позволю. Если женюсь.

— Ничего-ничего, — поторопилась Таня, — я шла за хлебом, а это просто случайно. Помидоры выбросили по тридцать копеек государственные, да еще в гастрономе мясо без талонов давали. И потом, Женя, кто же у нас тяжести таскает, если не женщины? Мужчины тащат на своих плечах страну, а мы, женщины…

— …Мужчин, а с ними и всю страну, да? Вот только, почему не в ту сторону?

Р.М. повел Евгения в кабинет, Гарнаев был громогласен, перебить его могла лишь сирена воздушной тревоги, и Роману Михайловичу пришлось безропотно выслушать рассказ о том, как Евгений потребовал протокол заседания аттестационной комиссии, постановившей, что он, Гарнаев, не соответствует занимаемой им должности младшего научного сотрудника. Сначала ему сказали, что протокол в сейфе, а ученый секретарь болен. Тогда Евгений нашел ученого секретаря на его личном огороде и потребовал либо протокол, либо сатисфакцию. Ученый секретарь предпочел выдать протокол, видимо, не зная, что означает иностранное слово «сатисфакция». И что же? Вопросы в протоколе были сформулированы иначе, чем на самом деле. А ответы перефразированы или сокращены до неузнаваемости. Гарнаев заявил, что отправит эту фальшивку в Отделение Академии. Тогда началась небольшая потасовка: ему отказались выдать копию, после стычки он и обозвал всю директорскую мафию подлецами. Сказано это было во всеуслышание, немедленно составили акт, и директор заполучил на Евгения компромат.