Зак не хотел продолжать разговор, но любопытство пересилило.

— И что же я говорил?

— Очень смешные вещи. Однажды вы сказали, что на потолке сидит паук, и вы звали мою маму, чтобы она его убила. — Миранда наклонилась к нему. — И мама наконец взяла щетку и сделала вид, что убила его. Только она не велела ничего говорить вам. Потому что вы расстроитесь.

Зак представил себе, что она имела в виду, и промолчал. Он был смущен.

— Кажется, я вел себя очень плохо. Ты говоришь, я кричал?

— И очень громко. Вы говорили, — она поджала губы, — я не могу этого повторить.

— Почему?

— Если мама услышит, она рассердится. А на вас она не рассердится, потому что вы больше нее. Но вы все равно не должны так говорить.

Зак был уничтожен. В плохом настроении он обычно не слишком сдерживался, но старался никогда не ругаться при детях. И при женщинах тоже.

— Прости меня, если я говорил что-то, чего нельзя говорить.

— Мама мне не велела слушать. Я затыкала уши пальцами, но когда вы думали, что вас может схватить паук, то кричали очень громко. — Она отвела глаза. — А когда мама постучала по потолку, вы подумали, что паук упал на вашу кровать. И с вами чуть не случился припадок.

Зак предпочел бы всего этого не слышать. Она промолчала, а потом добавила:

— Но я не испугалась.

— Паука? Она засмеялась.

— Нет. Там не было паука. Я не испугалась ваших криков. Знаете почему?

Зак не знал.

— Потому что Ноузи не испугался. Мама говорит, что собака не может разговаривать. Но Ноузи может. Он говорил с вами когда-нибудь?

— Ну, не так, как люди. По-другому.

— Но ведь все равно понятно.

Зак знал, какой выразительной может быть морда Ноузи. И понимал, что имеет в виду девочка.

— И что он тебе говорит?

Она снова наморщила носик, на тот раз задумчиво.

— Много всего. — Ее взгляд задержался на Заке. — Я привыкла думать, что вы такой большой, сердитый, но Ноузи говорит, что это не так.

— В самом деле?

Она кивнула, не вдаваясь в подробности.

— Вот почему я не испугалась, когда вы все время кричали, чтобы мама пришла и убила этого проклятого паука.

Ее глаза расширились, и она прижала ручку ко рту. Бросив испуганный взгляд на дверь, она перешла на шепот.

— Ну вот, сказала.

Зак порадовался, что говорил только это. Зная свой выразительный словарь, он ждал чего-нибудь худшего. Очевидно, Кэйт никогда не общалась с мужчинами, способными выражаться так, что воздух сгущается. Ему надо последить за собой.

— Я тебя не выдам.

— Обещаете?

Усталый, Зак все же попытался улыбнуться.

— Обещаю. Я думаю, мы оба постараемся больше ничего такого не говорить.

— Вы снова засыпаете?

Только сейчас Зак заметил, что у него слипаются глаза.

— Кажется, что да.

Он почувствовал прикосновение маленькой ручки.

— Не беспокойтесь насчет пауков. Мы с Ноузи не позволим им сюда пробраться. А если кто-нибудь проберется, то я схожу за маминой щеткой и размажу это дерьмо в лепешку.

Зак помнил это обещание, проваливаясь в глубокий сон.

Стоя перед дверью в комнату больного, Кэйт придумывала разнообразные предлоги, чтобы не входить туда. Нужно посадить хлеб в печь, вымыть тарелки, приготовить обед. Но если Закария действительно пришел в себя, как сказала Миранда, она не может не навестить его.

«Подумай-ка лучше о хорошем, Кэйт. Окрепнув, он покинет твой дом». Ей казалось, что по ряду причин это случится не так скоро. Целые дни напролет Миранда часами просиживала у постели Зака, не сводя огромных глаз с его потемневшего лица. Ее глаза горели от возбуждения. Кэйт знала, что она способна на пылкую привязанность. Закария Мак-Говерн спас Миранде жизнь, девочка считала его героем, человеком, которого она могла полюбить и на которого могла положиться. Все это прекрасно, будь Миранда обычной девочкой, но это не так. Нет, Кэйт не сомневалась, что Мак-Говерн не способен причинить вред ее ребенку. Просто Миранда ждет от него больше и нуждается в большем, чем он может себе представить и чем может дать ей.

Глубоко вздохнув, она вошла в комнату. Больной действительно не спал, хотя его глаза были закрыты. Кэйт не смогла бы объяснить, откуда она знает, что он не спит. Ритм его дыхания был ровным, темное лицо казалось спокойным, как во сне, огромные руки, вытянутые на простыне вдоль тела, были полусогнуты. И все же она знала, что он бодрствует.

Кэйт показалось, что в комнате изменилась атмосфера. Напряженная и тяжелая, как перед грозой, она угнетала ее. Недоумевая, почему он не обращает на нее внимания, она тихо подошла к кровати.

Тихий звук шагов Кэйт и шорох ее юбки стали такими же привычными для Зака, как и его дыхание. Взволнованный нахлынувшим на него чувством, он не открывал глаз, стараясь не показывать, что реагирует на ее появление.

Способен ли человек влюбиться, находясь на грани жизни и смерти? Еще месяц назад он уверенно отрицал бы это. Но его собственные чувства противоречили этому. Кэти, милая, нежная, прекрасная Кэти! Во время болезни он впитывал ее обаяние, как губка воду.

Сейчас от нее пахло лавровым листом и стиральным порошком. Значит, сегодня утром она стирала. Не понимая, как, но Зак точно знал, что сегодня вечером в доме запахнет горячим утюгом и накрахмаленным бельем. Она обычно старалась успеть выгладить белье в день стирки. Как странно, что он знал это. Откуда?

Начав об этом думать, он понял, что это далеко не все, что он знает о ней. Чтобы растянуть подольше запас картошки, она часто запекала корни квамассии, дикой тыквы, которая в изобилии росла в этих местах и составляла основную пищу местных индейцев. Она готовила лосося, пойманного в Умпкве, гораздо чаще, чем оленину или свинину. Еще она любила лук и добавляла его почти во все блюда. И часто пекла сладости.

Откуда он мог все это знать? Зак пытался вспомнить и не мог. Он решил, что скорее всего он запоминал кухонные запахи, и они откладывались в его памяти.

Но обоняние разрешало только некоторые загадки, Однако оставалось и множество других. Например, он не сомневался, что лед привозили лишь раз в неделю, и даже летом она могла позволить купить себе всего два куска, а их никогда не хватало. Она делала вид, что терпеть не может Ноузи, но почесывала у него за ушами всякий раз, как он попадался ей на пути, и позволяла ему носиться по всему дому. Она обожала читать, и предавалась этому занятию при каждой возможности, ночь за ночью перелистывая одни и те же газеты и журналы. Видел ли он, как она ласкает собаку? Читала ли она, сидя у его постели? Зак не знал. Но был уверен, что все эти сведения о Кэйт, неизвестно откуда взявшиеся, хранятся в его памяти. Если она была огорчена или расстроена, то издавала неопределенный тихий гортанный звук и шептала: «Ах, мамочка», словно украдкой. Казалось, она не хотела, чтобы кто-нибудь ее слышал. Где-то в доме у нее постоянно было под рукой перловское мыло. Скорее всего, рядом с кухонным рукомойником. И она так часто мыла руки, что его резкий, но приятный запах всегда исходил от ее кожи. Она ненавидела дождь, любила цветы и экономила каждый грош, чтобы сшить Миранде школьное платье. Ее гроши… Их было до обидного мало, и она складывала их в баночку, которую они с Мирандой называли копилкой. Кэйт пользовалась этими монетками, чтобы научить Миранду считать. По вечерам их голоса разносились по всему дому. Они считали от одного до двадцати до тех пор, пока Миранда не начинала отвечать правильно.

«Почти» было одним из любимых слов Кэйт, когда дело касалось ее дочери. Миранда почти умела писать свое имя. Она почти заправляла за собой постель. Она пила молоко, почти не проливая на подбородок. Кэйт была одной из тех редких матерей, которые не замечают недостатков своих детей и преувеличивают их успехи.

Да, он много знал. Вот и сейчас он знал, что она стоит в ногах его кровати в сером или черном платье. Ее огромные карие глаза смотрят настороженно. Когда он поднимет ресницы, ее щеки слегка зарумянятся, а руки начнут теребить фартук, серый или белый, потому что у нее их только два.