Ей не пристало не только присутствовать на святотатственном пиршестве, но и ступать по земле острова. Святой запретил женщинам бывать здесь, и многие сотни лет монахи чтили его завет. Но она попала сюда не по доброй воле…

Ранульф распростерся на алтаре. Еще одно кощунство — язычник на святом месте. Но сюда положил юношу его отец. Ранульф спит. Когда сны беспокоят его, шевелится только левая сторона тела. Правая половина мертва. Рядом с ним покоится меч, положенный норвежцами. Может быть, Ранульф уже никогда не поднимет его. Юноша время от времени просыпался и смотрел на нее затуманенным взглядом. Он оказался во власти той, с кем обошелся так жестоко, и не мог ни позвать на помощь, ни защитить себя. Несомненно, он ждал, что ему отплатят той же монетой.

Бриджит теперь не боялась его. Она ухаживала за ним так, как ухаживала бы за любым беспомощным существом.

Воздух в часовне с земляным полом был холодный и сырой. Тут пахло плесенью и ладаном, но эти запахи не могли перебить запахов болезни. Если Ранульф доживет до завтра, нужно будет собрать травы и корни, чтобы продолжить лечение. Может быть, Бог внял ее молитвам?

У костров снова кричали. Она выглянула. Девушка не говорила на языке врагов и все эти дни ощущала себя глухонемой. Только Халдор обращался к ней с несколькими словами.

Кто-то стукнул в дверь часовни. Дверь открылась, впустив ночь и покачивающегося Халдора. На его лице запеклись капли лошадиной крови. Халдор сделал несколько шагов и схватил ее за руку. Запах дыма, пива, кожи и мужского пота ударил ей в ноздри. Она не могла вырваться, хотя была сильной и даже слишком высокой для женщины, но голова ее едва достигала его подбородка. Бриджит боялась встретиться с ним взглядом и старалась смотреть на блестящую пряжку ремня — такую носил ее дядя. Вероятно, чужеземец украл ее.

Дыхание Халдора участилось.

— Мой сын спит?

Бриджит молча кивнула. Он обнял девушку за талию. Она напряглась.

— Ухаживай за ним, заботься о нем. Больше ничего не бойся. Я сказал всем, что ты принадлежишь только мне.

Бриджит повернулась к алтарю. А она-то вообразила, что свободна, — дура! Снова тошнота подступила к горлу.

— Я не могу принадлежать мужчине, — ровным голосом сказала она. — Я обещана Христу.

Халдор мог убить ее за такие слова. Она очень надеялась на это. Но он расхохотался. Бриджит поняла, что он пьян.

— Твой Христос ничтожество, если не смог защитить тебя. Такая женщина, как ты, должна принадлежать сильному мужчине. — Он отпустил ее талию и схватил обе кисти огромной рукой, а другой рукой повернул ее голову к себе. Она закрыла глаза: страшно было заглянуть в это лицо, увидеть его выражение.

— Смотри на меня, женщина! — Пальцы его схватили подбородок, и те царапины, что нанесли Ранульф и его друзья, снова стали кровоточить. Ничто не поможет ей. Он слишком силен. Бриджит смотрела на него с тупым равнодушием жертвы.

Морщины вокруг голубых глаз Халдора говорили о долгой жизни, годах скитаний. Сколько морей и стран видели эти глаза? Он совсем не выглядел жестоким. Просто пьяный и удивленный. Должно быть, женщины редко сопротивлялись ему. Несмотря на сломанный нос, он был по-своему красив — светловолосый, загорелый, обветренный. Но он так похож на Ранульфа. И Бриджит содрогнулась, вспомнив боль, издевательства, грубый смех. И это воспоминание придало ей сил. Она гордо выпрямилась.

— Ты слишком соблазнительна, чтобы лежать одной в узкой постели, — улыбнулся Халдор. — Я не буду брать тебя насильно. В этом мало радости. Разденься! — Он отпустил ее руки.

Бриджит стояла спокойно. Ей не убежать, вокруг полно грязных грабителей и убийц. И сопротивляться бессмысленно — он намного сильнее и в гневе может лишить ее покровительства. «О Боже, ты поймешь меня!» На удивление спокойно она сняла крест, поцеловала его и положила на пол. Затем скинула верхнюю одежду, рваную и грязную, а за ней и нижнее полотняное белье. Верная обычаям своей родины, она аккуратно сложила всю одежду.

Наконец она выпрямилась, нагая и дрожащая. Тело ее казалось совсем белым в свете лампы: маленькие упругие груди, плоский живот, узкие бедра, покрытые царапинами и синяками, нежный пушок внизу живота. «О Боже, лучше бы ты сделал меня безобразной!» Она стиснула кулаки.

Взгляд Халдора был полон восхищения.

— Ты прекрасна! — Грубый палец пробежал по синякам и царапинам, задержался, коснувшись золотого пушка на холмике Венеры. Девушка вздрогнула. — О, ты очень страдала. И теперь боишься меня. Этим юнцам еще многому нужно учиться.

Бриджит стояла, не двигаясь, пока Халдор раздевался. И вот он встал перед ней, сильный, мускулистый. Грудь и живот покрыты рыжеватыми волосами. Там, где его кожи не касались солнце и ветер, она была белой. Он совсем не стыдился наготы.

Бриджит и раньше видела раздетых мужчин, но больных и раненых, а за последние дни узнала о мужчинах слишком много. Но Халдор не был ни больным, ни насильником. Девушка вздрогнула и закрыла руками грудь.

— Тебе, наверное, холодно, — сказал Халдор. — Моя постель теплее, чем эти монашеские тряпки. — Он положил руку на ее маленькую ягодицу и легонько подтолкнул к своему ложу. Бриджит не противилась.

«Великий Боже, разбуди Ранульфа, пошли что-нибудь, пожалуйста!» Но она молила напрасно.

Девушка опустилась на грубую шерсть. Халдор прилег рядом с ней. Его руки царапали нежную кожу.

— Ты действительно прекрасна.

Бриджит молчала, стараясь не думать о руках, ласкающих ее тело, прикасающихся к самым тайным местам. Но не думать было очень трудно — то и дело сладкие судороги пробегали по ней. С тех пор, как она оказалась во власти этих зверей, много рук касалось ее, но прикосновения Халдора были совсем другими, они приводили в смятение, рождали незнакомые ощущения. «Уж лучше бы он убил меня! Что ему еще надо?» И когда Халдор вошел в нее, она прикусила губу, чтобы заглушить рвущийся крик боли. Ранульф и его друзья не слишком нежно обходились с ней. «Скоро это кончится. Я достаточно сильна, чтобы вытерпеть это. Во всяком случае, шестеро других не ждут своей очереди за ним».

Она старалась удержать в себе боль, но боль постепенно уходила, хотя Халдор еще был в ней. Она старалась удержать боль, чтобы не пустить то восхитительное наслаждение, которое начинало овладевать ею.

Бриджит боролась с наслаждением, но потихоньку уступала ему, уступала себе. Наконец Халдор громко вскрикнул, по телу его пробежала судорога, пальцы впились ей в плечи. Он лежал неподвижно, полностью опустошенный, а затем откатился в сторону и повернулся лицом к ней. Бриджит не отрывала взгляда от потолка. Она была и рада, что все кончилось, и разочарована. Но затем она подумала, что он слишком тяжел и она едва не задохнулась. Это помогло ей снова ощутить радость от того, что все кончилось.

Халдор глубоко вздохнул. Он оперся на локоть и, не прикасаясь к ней, натянул одеяло на плечи.

Только услышав его храп, Бриджит позволила себе заплакать, впервые за время ее пленения. «Я ничего не добилась, излечив Ранульфа. Он не убьет меня, но и не оставит в покое. Сам Бог оставил меня. Нет, Бог простит мне невольный грех». Она со стыдом вспомнила волну наслаждения, накатившую на нее, но так и не захлестнувшую.

Задрожав, она встала с постели, набросила на себя белье, чтобы Халдор не застал ее голой, и посмотрела на алтарь, где под распятием спал Ранульф. Христос-мученик был где-то очень далеко. Когда Бриджит нашла ощупью свою жалкую постель, мрак мгновенно опустился на нее.

Викинги ушли перед рассветом. Они не оставили никого, кроме тяжелораненых — Ранульфа и двух других. На острове было безопасно: ирландцы не могли нагрянуть сюда неожиданно. Тем не менее Халдору очень не хотелось оставлять беспомощного сына под надзором девушки, с которой тот так жестоко обошелся. Но будь что будет! Бездействие еще хуже.

Поднявшись по реке, норвежцы ограбили еще несколько ферм. Добыча их была невелика — только пища и домашний скарб. Они не встретили никого: крестьяне скрылись в лесах, которые обступали берега реки, хмуро глядя на пришельцев.