Шла Великая Разведка; наш корабль — один из многих, в ней участвовавших, — исследовал окрестности двух огромных светил — альфы и беты Южного Креста. Если смотреть с Земли, мы находились в созвездии Волка, но какая там Земля? Солнце давно превратилось в крохотную, неприметную искорку, а теперь — на расстоянии в двести семьдесят восемь световых лет — и вовсе исчезло; сверкавшие в бездонной черноте космоса звезды располагались странными, непривычными узорами.

За эти три года мы очень устали, не обошлось и без потерь. Нет, мы не утратили способности удивляться — разве может она исчезнуть, когда перед тобой раз за разом открываются все новые и новые миры? Но нам встречалось их так много, иногда они были восхитительны, иногда — ужасны, а чаще всего — и то и другое одновременно (наша Земля — она ведь тоже такая), и не было среди них даже двух, похожих друг на друга, и все они были загадочны. Их образы расплывались, путались и смешивались.

И все же открытие новой, разумной расы обязательно вызывало радость, радость, по правде говоря, большую, чем при открытии новой планеты, пригодной для колонизации. К моменту, о котором я рассказываю, Али Хамид год уже как погиб от укуса ядовитой твари, а Мануэль Гонсалвес не успел еще залечить проломленный череп — на последней нашей стоянке некий излишне темпераментный абориген приласкал его дубиной. Так вот и вышло, что главным нашим ксенологом оказался Вон Уэбнер, с которым и связаны все последующие неприятности.

Он их, конечно же, не хотел, да и кому же такого захочется? Вселенная сконструирована без особой заботы об удобствах человека, в ней быстро научаешься ходить на цыпочках — либо отправляешься в иной, лучший мир, третьего не дано. Мы подошли к этой последней звезде потому, что нас буквально манил каждый карлик G-типа. Однако мы не вставали на орбиту вокруг планеты, наиболее похожей на Землю, пока нейтринный анализ не подтвердил, что эта система еще незнакома с атомной энергией. И, лишь исчерпав до дна все возможности своей аппаратуры, мы послали на посадку первый беспилотный зонд.

Звезда принадлежала к типу G9, имела золотистый оттенок и светимость примерно в половину солнечной. Планета, нас заинтересовавшая, располагалась достаточно близко к своему светилу и получала примерно столько же лучистой энергии, что и Земля. Она была чуть поменьше Земли, имела поверхностную силу тяжести в три четверти земной, а также более разреженную и сухую, чем у нас, атмосферу. Однако воздух этот был вполне пригоден для дыхания, а аэросъемка выявила водные бассейны, которые заслуживали — правда, с некоторой натяжкой — названия океанов. Очень красиво выглядел этот шар, вращавшийся на фоне усыпанной звездами черноты, — синий, желтовато-зеленый, ржаво-коричневый, окутанный белыми облаками. Вокруг него неустанно кружили две маленькие луны.

Биопробы показали, что химические основы здешней жизни такие же, как и у нас. Ни один из собранных и высеянных микроорганизмов не представлял собой какой-либо необыкновенной угрозы, с которой не смогут совладать самые обычные предосторожности и имеющиеся у нас лекарства. На снимках с малой высоты виднелись леса, озера, широкие равнины, уходящие к подножиям гор. Мы прямо зудели желанием прогуляться по этому миру.

Только вот туземцы…

Не забывайте, насколько новая штука — гипердрайв и насколько огромна Вселенная. Организаторы Великой Разведки обладали достаточным количеством здравого смысла и не воображали, будто немногие близкие к Земле системы, кое-как нами изученные, дают материал, достаточный для формулировки серьезной доктрины. Наша служба имела один-единственный закон, заключавшийся в гордом лозунге: «Мы пришли, как друзья». В остальном каждая команда получала полное право разрабатывать собственную свою систему процедур. Ну а через пять лет выжившие встретятся и поделятся опытом.

Мы, на «Ольге», придерживались решения капитана Грея — не беспокоить софонтов*[1] до времени видом нашей техники. Насколько это, конечно, возможно. Мы старались направлять свои зонды в необитаемые районы. После посадки мы не прятались, а выходили к туземцам открыто. В конце концов, форма тела значит гораздо меньше, чем форма заключенного в этом теле разума. Такое вот было у нас кредо.

Само собой, мы учли все данные, полученные с орбиты, и при более близких, вплоть до верхних слоев атмосферы, облетах планеты. Не слишком-то информативные из-за большой высоты, наши снимки все же показали наличие на двух континентах нескольких небольших городов — если можно назвать этим словом кучки зданий без всяких там оборонительных стен и даже без настоящих улиц, совершенно терявшиеся в беспредельных, почти ненаселенных просторах. И располагались эти города обязательно рядом с примитивными шахтами. По нашему впечатлению, здешние культуры варьировались очень широко — от каменного века до железного. И каждый раз кроме маленьких этих общин отмечались поселения из одного или очень немногих зданий, стоящие совершенно отдельно; никогда не ближе десятка километров друг от друга, а чаще всего — еще более уединенные.

— Скорее всего плотоядные, — сказал Уэбнер. — Примитивные экономики базируются на охоте, рыболовстве и собирательстве, сельское хозяйство — признак более высокого развития. Обширные пространства, выглядящие обработанными, скорее всего, просто обеспечивают кормом дичь, они не похожи на настоящие фермы. Должен признаться, — он задумчиво подергал себя за подбородок, — для меня остается загадкой, каким образом цивилизованные — ну, заменим это слово на «металлургические» — существа — каким образом они все это организовывают. Такой уровень технологии нуждается в торговле, связи, быстром обмене идеями. А если я верно разобрался в этих снимках, дороги практически отсутствуют. Так, кое-какие грунтовые тропы между городами и шахтами, иногда — к немногочисленным гаваням, где стоят корабли и баржи. Ничего не понимаю, ведь водного транспорта явно недостаточно.

— А может, вьючные животные? — предположил я.

— Медленно это все, — покачал головой Уэбнер. — Чересчур медленно. Откуда возьмется прогрессивная культура, если немногим индивидуумам, способным оригинально мыслить, нужны месяцы, чтобы хоть как-то пообщаться? Так они, скорее всего, никогда друг о друге не узнают.

На какой-то момент с ксенолога слетел весь обычный его педантизм.

— Ну что ж, — сказал он. — Поживем — увидим. Величайшая сентенция, какую только можно придумать — вне зависимости от используемого языка.

На первоначальный контакт мы всегда высылали трех человек, минимальную группу, способную справиться с такой работой. Чтобы — в случае чего — и потери были минимальные. На этот раз троица состояла из Уэбнера, ксенолога, Арама Турекяна, пилота, и Юкико Сачанской, стрелка. Приставлять к оружию женщину — это тоже одна из идей Грея. По его мнению, они превосходят мужчин в искусстве наблюдать и ждать, а также не столь охотно открывают пальбу при первом же опасении.

Место мы выбрали в металлургическом районе, хотя и не в городе — зачем усложнять себе все без особой к тому необходимости? Располагалось оно на неровной, изрезанной возвышенности, на многие километры поросшей непролазным лесом. К северу круто вздымался горный склон — снизу лес, затем, выше пояса растительности — голые скалы и, наконец — венчающий их ледник. На юге возвышенность спускалась к огромному плато, где на открытой местности стада животных щипали какие-то красноватые подобия травы и кустов. Домашние это животные или дикие — судить было трудно. И в том и в другом случае туземцам явно приходилось много заниматься охотой.

— А может, потому они и живут такими редкими поселениями, — предположила Юкико. — Для обеспечения питанием каждого индивидуума требуется очень большая площадь.

— Если так, они должны иметь очень ярко выраженный инстинкт защиты территории, — сказал Уэбнер. — Так что не отвлекайся от своих пушек.