- Конечно, конечно же. Когда мы только познакомились, ты уже знал правду, не так ли? Если так, это многое, многое объясняет.

Выражение лица Хоро изменилось: теперь она походила на волчицу, которую загнали в угол и которая не видела выхода из этого угла.

- Хехех, в конце концов, ты… ты любишь слабых овечек, которых можно пожалеть. Как тебе нравится смотреть, как я строю планы о возвращении в мой давно разрушенный город, ничего не зная об этом? Ты, должно быть, считаешь меня прелестно глупенькой. И тебе меня жалко до боли в сердце, да? Даже когда я упрямлюсь, тебе хочется меня простить и быть со мной ласковым, да?

Лоуренс попытался ответить, но Хоро не дала ему этого сделать.

- И то, что ты тогда сказал мне, чтобы из Ньоххиры я дальше шла сама, – это потому что ты устал от меня, да?

Сейчас Хоро улыбалась улыбкой человека, потерявшего все. Даже сама она не могла не понимать, что слова ее сочились злобой и неправдой.

Лоуренсу показалось, что даже если он сейчас выйдет из себя и даст Хоро пощечину, она лишь радостно завиляет хвостом.

- Ты в самом деле так думаешь?

При этих словах Лоуренса Хоро вперила в него свой пылающий взор.

- Именно так!

Хоро поднялась на ноги и изо всех сил сжала кулаки. Пальцы ее побелели, ладони дрожали.

Оскаленные острые зубы стучали друг о друга, хвост полностью распушился.

И все же Лоуренс не стал пятиться; он понимал, что гнев Хоро проистекал из нахлынувшей на нее тоски.

- Именно так я и думаю! Ты всего лишь человек! Люди – единственные создания, которые разводят животных! Поэтому ты воспользовался Йойтсу как приманкой, чтобы посмотреть, как я отреагирую, ты наверняка радовался, глядя…

- Хоро.

Хоро, казалось, окончательно потеряла самообладание: она кричала, безумно размахивая руками. Лоуренс кинулся к ней и изо всех сил стиснул ее руки своими.

Хоро казалась перепуганной, как пойманная бродячая собачонка. Она пыталась вырваться, но ее сердитые попытки были столь же слабыми, как ее девичья фигурка.

Когда Лоуренс сжимал ее руки со всей своей силой, Хоро ничего не могла сделать.

Постепенно Хоро прекратила попытки вырваться. Теперь она была совсем другая, она смотрела на Лоуренса умоляюще.

- Я… я осталась совсем одна. Что… что… мне делать? Никого не осталось, кто ждет моего возвращения, никого, нигде… я… осталась совсем одна…

- Но ведь у тебя есть я?

Это была правда, и исходила она из самого сердца Лоуренса.

И такие слова были не из тех, что произносятся небрежно и по любому поводу.

Однако в ответ Хоро лишь насмешливо улыбнулась и тут же ответила вопросом:

- А что ты для меня… нет, что я для тебя?

- Ухм!

Лоуренс не нашелся что ответить и погрузился в размышления.

Уже мгновение спустя он осознал, что должен был ответить немедленно, даже если бы ему пришлось солгать.

- Я так больше не хочу! Я больше не хочу оставаться одна! – громко выкрикнула Хоро и замерла.

- Ты, слушай… ты так и будешь меня держать?

Лоуренс чуть было не выпустил руки Хоро.

Он взглянул прямо в ее лицо, на котором застыла ледяная улыбка. Сейчас Хоро смеялась над тем, как только что потеряла самообладание.

- Я и так одна. Но если бы у меня был ребенок, нас было бы двое. Смотри, я сейчас в человеческом обличье, значит, для меня не будет невозможным быть вместе с тобой, человеком, ведь так? Ты…

- Пожалуйста, не говори больше ничего.

Лоуренс сам испытывал боль, чувствуя, какие эмоции сейчас бушуют в сердце Хоро и не могут найти иного выхода наружу, кроме как через ядовитые, злые слова.

Но и Лоуренс был не в силах более держаться так же мягко, как прежде, ожидая, пока Хоро успокоится.

То, что он мог сказать, он сказал – он выжал из себя все возможное.

Хоро улыбнулась еще шире, слезы вновь хлынули у нее из глаз.

- Хехех… аха… хе-хе-ха-ха-ха, ну конечно же. Ты ведь такой добряк. Таких надежд я с тобой не связываю, но сейчас это не важно, я вспомнила. Есть еще кое-кто… да, есть кое-кто, кто меня любит.

Поскольку Лоуренс по-прежнему удерживал руки Хоро, она не могла вырваться резким движением, поэтому, чтобы получить возможность высвободиться в любой момент, она внезапно разжала стиснутые до того кулаки, а затем и все ее тело обмякло. Лоуренс отпустил ее руки, и она вновь заговорила слабым голосом, точно раненая бабочка.

- Поэтому и тот договор тебя совсем не беспокоил, так ведь? Ты наверняка думаешь, что если ты и вправду получишь тысячу серебряных монет, тебе будет уже безразлично, с тобой я или нет, так ведь?

Лоуренс понимал, что что бы он ни сказал сейчас, все пойдет впустую, поэтому он лишь молча стоял и слушал.

Хоро тоже умолкла, словно пылавший в ней огонь полностью догорел.

Шли минуты, молчание висело. Лоуренс наконец решился было вновь протянуть руку, когда Хоро вновь раскрыла рот и слабым голосом произнесла:

- Прости.

Бам! Гулкий звук достиг ушей Лоуренса. В этот момент Хоро с силой захлопнула дверь в свое сердце.

Лоуренс окаменел; самое большое, на что он был способен, – это шагнуть назад.

Хоро опустилась на кровать и сидела неподвижно, повесив голову.

Лоуренс, отступив на несколько шагов, не мог теперь стоять на месте ни секунды. Он подобрал письмо Дианы, которое обронила Хоро, и поспешно прочитал – его взгляд словно пытался убежать.

В своем письме Диана сообщала, что вспомнила одного монаха, который собирал сказания севера; жил этот монах в деревне на пути в Реноз – город, куда когда-то наведалась Хоро. Она советовала Лоуренсу нанести визит этому монаху. На обороте письма было написано его имя.

Лоуренс закрыл глаза; сердце его переполняло сожаление.

Если бы только он прочел это письмо раньше, крутилось у него в голове.

Внезапно на Лоуренса накатило желание разорвать письмо на мелкие клочки, но он, конечно, понимал, что не может позволить своим чувствам взять над ним верх.

Это письмо было важной зацепкой на пути к Йойтсу.

Лоуренс не мог выбросить из головы мысль, что письмо окажется и той тонкой ниточкой, которая все-таки будет связывать его с Хоро; именно поэтому он сложил письмо и спрятал у себя на груди.

Затем он вновь перевел взгляд на Хоро, но та по-прежнему не желала поднимать глаза.

Слово «прости», которое Хоро проговорила, когда он уже собрался протянуть к ней руку, вновь прозвенело у него в ушах.

Лоуренсу оставалось лишь одно: молча выйти из комнаты.

И потому он сделал шаг назад, потом еще шаг.

Через окно в комнату ворвалась волна радостных криков, и Лоуренс воспользовался этой возможностью, чтобы развернуться и выйти.

На какое-то мгновение Лоуренсу почудилось, что Хоро подняла голову, но он сказал себе, что ему показалось, – просто он выдал желаемое за действительное.

Закрыв дверь, он привалился к ней спиной и зажмурил глаза, словно не желая ничего больше видеть.

Однако все случившееся не могло просто взять и исчезнуть.

Он должен был найти решение.

Лоуренс прекрасно понимал, что должен каким-то образом найти выход, но все, что он мог, – это спрашивать себя: «Что же мне теперь делать?»

Лоуренс вышел с постоялого двора.

И влился в полный чужих людей город.

Выйдя на улицу, Лоуренс тут же понял, что деваться ему сейчас некуда.

Теперь, после заката, праздничное действо абсолютно не походило на то, что было днем; от прежней радостной атмосферы не осталось и следа.

Не только ряженые, но и чучела из соломы и дерева все были вооружены и непрерывно сражались друг с другом. Самые большие чучела, которые не могли держать оружия, тоже участвовали в сражениях – они сами были оружием.

Под яростные вопли соломенные чучела сталкивались друг с другом. Всякий раз, когда по сторонам разлетались ошметки, толпа разражалась криками радости. Музыкальные инструменты вокруг площади издавали безумные звуки, вполне сочетаясь с диким духом сражения; люди в черном орали какой-то боевой гимн, от которого кровь стыла в жилах.