Марат поставил кружку и решительно подошел к стойке. Тут же из подсобки показался хозяин, легким поднятием бровей осведомившись о принятом решении…Пас меня, гаденыш, через щелочку… Марат кивнул - да, мол, подписываюсь, и слегка перегнулся через стойку к вампиру:

– Я внимательно слушаю Вас, господин Тепешоара.

Вместо ответа вампир поманил Марата за собой. За кисло воняющей кухней оказался темный каменный коридор, концы которого терялись во мраке. Пройдя мимо нескольких одинаковых дверей, вампир тормознул возле очередной, сдернул со стены факел и сунул Марату, звеня в темноте ключами.

– На одиннадцатой ступеньке зажжется сам, будьте осторожны.

Дверь отворилась без скрипа, и Марат последовал за вампиром вниз по крутой изогнутой лестнице, отсчитывая шаги. Предсказанное возгорание показалось нестерпимо ярким; когда же глаза адаптировались, Марат вспомнил о своих догадках по поводу ушедших в землю этажей. Теперь получалось, что трактиру еще больше - сворачивая за вампиром, он заметил, что лестница продолжала уходить вниз.

– Вы как-то упомянули, что трактир постарше и этого села, и многих других, господин Тепешоара. Сейчас мне начинает казаться, что он немногим моложе Вонючегорска.

Вампир снисходительно хмыкнул:

– Когда я принимал этот бизнес, тот, кто его сдавал, упоминал о счетах, оставшихся от сотников, гнавших рабов на строительство его предшественника.

– Надо же, какие неаккуратные плательщики дослуживались в старину до сотников. - ляпнул, чтоб замаскировать замешательство, Марат.

– У нас не остается незакрытых счетов, господин Бугульма. Вам ли не знать, что Свет можно и поменять, не правда ли? Счет же можно только закрыть… Однако мы пришли. Позвольте факел…

Ловко прижигая свечи в настенных шандалах, вампир обошел просторный кабинет. Да, именно кабинет - конторка, единственный стул с готической спинкой, открытый шкаф с одинаковыми фолиантами in quarto, стол из венге. Устремляясь к конторке, хозяин предложил Марату стул:

– Присаживайтесь, sir Inflexible. Я правильно интерпретирую Ваш ник? Если был бестактен - прошу простить. Здесь как-то забываешь о круговерти мимолетностей наверху, и из памяти всплывает приобретенное в юности - а я распевал Gaudeamus у Бычьего Брода, Trinity тогда еще строили… Здесь оживает даже давно, казалось, забытое. Вы чувствуете? - копаясь в конторке, обернулся вампир. - Куда же я дел…

– Вы совершенно правы, володарь. - стараясь не показаться дубиной, Марат вставил услужливо подсунутое памятью обращение, принятое у валашской братвы в Дракуловы времена.

– Как? Нет, Вы определенно не Копье у Мяо, господин Бу-Ху-Лим… Ага. Вот он!

Вампир водрузил посреди стола крошечный поставец черненого серебра и распахнул лепестки крышки. У Марата внутри екнуло - если верить описаниям, этот мини-сундучок здорово смахивал на каньдан царя Яо, при посредничестве которого Веера больших тонков заключали договоры, соблюдавшиеся тысячелетиями. По слухам, в случае кидалова душу фуфлыжника утягивает в этот самый каньдан, ведущий в место с невеселым прозванием Смерть Для Мертвых, а тело выгорает, словно набитое угольями…Ой, мля. Интересно, откуда у этого деревенского кровососа такие серьезные девайсы… - поежился Марат, кося глазом на поставец, внутри которого чернел кусок тьмы, чернее беззвездного неба.

– Господин Бугульма, Вы знакомы с ритуалом?

– Да. - ответил Марат, тут же спохватившись: теперь точно будет держать не за того, кем являюсь; объяснять, что "так сложились обстоятельства" - глупо, да и не время.

– Позвольте каплю Вашей крови, Меч.

– Я не Меч, господин…

– Неважно. - извинительно улыбаясь, перебил вампир напряженным, едва ли не срывающимся голосом. - Скорее, господин Бугульма, негоже надолго его отворять - кто знает, что сейчас глядит оттуда на нас.

Марат довольно осклабился внутри - не всякий может похвастать, что видел вампира, да еще и явно бздящего. Достал акинавский кинжал, прикоснулся полуобнаженным лезвием ко лбу, и легонько провел жалом по подушечке левого мизинца, уронив выступившую каплю в каньдан.

– Тот, кто оставил это, обещает хранить доверенное и служить честно.

Настала очередь второй договаривающейся стороны, и Марат с интересом уставился на контрагента - у вампиров нет своей крови, чем же они отвечают каньдану? Вампир вытянул палец, и от него сама отделилась небольшая часть, неуловимо превратившаяся в маленького паучка. Паучок тут же вскарабкался на породивший его палец и замер, не пытаясь скрыться, пока вампир стряхивал его в поставец.

– Тот, кто оставил это, обещает хранить доверенное и честно вознаградить за службу.

Закончив, хозяин с нескрываемым облегчением захлопнул поставец и вернул его в конторку.

– Ну вот и все… - с видимым облегчением выдохнул вампир. - Вас, я вижу, лицезрение Глаза Шиввы оставляет равнодушным? Простите за нескромность - что это, гоподин Бугульма? Природное свойство, либо все же… привычка?

Марат тормознул, подбирая подходящий ответ, но вампир, похоже, истолковал паузу как данное в качестве ответа молчание, и сболтнул лишнего:

– А я-то, как трехсотлетний мальчишка, не счел нужным лишний раз проверить… Вы знаете, когда мне сообщили о татуировке на Вашей спине, опознанной свидетелем Вашего купания как знак Копья из тонка Мяо, я прикинул: тридцать-пятьдесят смертных лет как раз для Копья, и более не задумывался… Мне даже в голову не пришло, что эти Ваши водные процедуры с сончасом в рощице - по-восточному тонкое оповещение о прибытии. Вот почему Вы молодо выглядите - частенько заглядываете в Глаз Шиввы… Однако, прошу извинить, я немного разговорился от волнения - открываю Глаз впервые. - вампир, проявив завидно отработанную технику самообладания, собрался, снова став прежним неуловимо перетекающим хищником. - Господин Бугульма, прошу Вашего позволения перейти к сути нашего контракта…

в которой наш герой появляется на Мусорскве, и сводит знакомство с одним авторитетным зыганом. Зыган ему делает братский подгон, и еще намекает там за всякие такие штучки, но герой тормозит.

Человек в небогатом дорожном плаще не торгуясь заплатил за верхнее место в дилижансе и отбыл. Видимо, человек был стеснен в расходах - на постоялых дворах, где меняли лошадей, безразлично проходил мимо разложенных поселянами съестных припасов. А там было, было чем порадовать день-деньской трясущуюся по колдобинам утробу: Хубань совершенно заслужено слывет сытным краем, не хуже хлебного Шашкенда…

К вечеру равнина избавилась от последних напоминаний о близости Вонючих Гор, радуя взор путешественника яркой палитрой макушки лета. Пассажиры на верхней площадке менялись часто, и никто не успевал досадить человеку, мирно трясшемуся на краю последней лавки. Вторая ночевка пришлась на Грыстов, и если бы кому-нибудь пришло в голову понаблюдать за человеком, то версию его скаредности либо бедности пришлось бы отставить - человек ночевал в номере на одного, да перед отходом ко сну поужинал аж на ползолотого - постэффект от пользования каньданом ослабел, и снова захотелось жрать.

С каждым днем дороги пейзаж становился все более невзрачным, ухудшилась погода. Редкие деревеньки, вросшие в расплывающуюся под вечно моросящим дождем грязь, казалось, стыдились приближаться к проезжей дороге, чередуясь с жидкими, как волосы больной старухи, березовыми перелесками…Ну че, посмотрел? Блин, понимаю теперь, почему тут всю жизнь веселие - пити. Н-да. Поживи тут и не чокнись. Вот где буттизм самый реальный, не то что у нас в Похинхине… Орки на придорожных станциях выглядели классически - разорванная до пупа рубаха, прикольные тапочки из коры, да обосранные сзади шаровары из разбредающейся домоткани. Что в жопу пьяные - упомянем, пожалуй, для иностранцев; нам и так понятно. Человек грустно курил трубку, глядя на этот проплывающий мимо дзен под вечно серым небом, которое здесь даже небом не выглядело; если бы местному обитателю вздумалось поднять взгляд, к источнику вечно сыплющейся на темечко мороси, то ничего нового для себя он бы не обнаружил - тот же дождь, только вид снизу… М-да. Как там пел, в той жизни, этот, блеет который: "…нигде нет неба ниже, чем здесь; нигде нет неба ближе, чем здесь". Сюда б его.