Прежде чем приступить к рассказу о своих впечатлениях от этой поездки, я хочу кое о чем вас предупредить, рискуя при этом подорвать в ваших глазах престиж писателей. Когда писатель садится писать или начинает рассказывать о том, что он видел, слышал или переживал во время своего путешествия, существуют две опасности. Первая: писатель решает, поскольку это легче всего, быть во всем настолько точным, настолько достоверным и настолько обстоятельным, что его рассказ по форме и содержанию ничем не отличается от бухгалтерского отчета. Вторая опасность: писатель решает просто посвоевольничать и позабавить читателей или слушателей. Приведу вам один пример. Когда я был в Испании, на меня произвело впечатление то, что многие испанцы ненавидят Байрона, Шатобриана, Проспера Мериме, Александра Дюма, Теофиля Готье, Моклера, Пьера Бенуа и некоторых других писателей. Когда я спрашивал, чем это вызвано, испанцы отвечали: они создали порочащую нас легенду об Испании, окарикатурили наш народ, который столько раз доказывал, что может бороться за свободу и социальную справедливость; когда читаешь этих писателей, начинает казаться, будто Испания населена религиозными фанатиками, тореадорами, цыганками и бандитами. Я хочу не быть ни докучливо объективным, ни отталкивающе субъективным. В перелете от Софии до Праги не было ничего примечательного. Он показался нам пустячной экскурсией по сравнению с той дальней дорогой, которая нам предстояла. В Будапеште, впрочем, нам пришлось прервать путешествие, чтобы оттуда съездить в Вену за чилийскими визами, так как уважаемый чилийский консул отказался выдать их, если мы не явимся к нему лично. Итак, мы приехали в Вену и явились к консулу – весьма важной персоне, – который держался с нами так, словно был в ранге посла. Оглядев нас с брезгливой досадой, всем своим видом подчеркивая, что нахальство комитета, который устраивает чествование Пабло, не имеет границ, консул сообщил, что мы можем получить въездные визы в чилийском консульстве в Буэнос-Айресе.

– Сеньор, – сказал я на это. – Мы уже прервали один раз свою поездку, чтобы явиться к вам лично, как вы выразились!.. Если мы прервем ее еще раз и потеряем в Буэнос-Айресе еще два дня, мы настолько опоздаем в Чили на чествование, что наше путешествие потеряет смысл!.. И тогда мы будем считать, что фактически вы отказываете нам в визах.

– Ни в коем случае!.. – горячо заверил пас консул, подумав, вероятно, о возможных нежелательных протестах в чилийском парламенте. – Я дам вам визы, но только если увижу ваши обратные билеты… Многие хотят уехать в Чили, не имея средств на питание и на обратную дорогу… И садятся на шею чилийскому народу!..

Консул явно хотел убедить нас, что причина, по которой он чинит нам препятствия, упаси боже, не политическая, а всего лишь экономическая.

– Вы допускаете, – спросил я, – что два делегата Союза болгарских писателей решились бы поехать в Чили, не имея денег на обратную дорогу?

– Разумеется, нет, – ответил консул. – Но у нас есть такие указания.

И тогда мы имели удовольствие лицезреть, как консул принял вид безобидного и приниженного мелкого чиновника, который выполняет глупые указания, идущие сверху. В Вене мы купили билеты на обратный рейс. Взяли даже голландскую визу. Все это мы проделали, несмотря на немыслимые трудности, очень быстро, за несколько послеобеденных часов, благодаря помощи персонала нашего посольства в Вене. На другой день мы опять явились к чилийскому консулу. В этот раз он выдал визы, излив свой гнев – из-за невозможности нам отказать – на секретаршу. Он каллиграфическим почерком заполнял наши визы, сердито швыряя документы и печати и шпыняя секретаршу – она подает не то, что нужно. Мы вернулись на посольской машине в Будапешт и продолжили прерванный полет в Прагу. Вена – красивый город, но разрушения, причиненные войной, пока еще кое-как замаскированы дощатыми оградами и грубой кирпичной кладкой. Почти ничего не восстановлено. Будапешт в этом отношении – полная противоположность Вене. Там нет никаких следов войны. В Будапеште мы встретили группу болгарских художников, приехавших на экскурсию, организованную «Балкантуристом». Мы узнали их издалека – такой неимоверный шум они поднимали. Здесь не место описывать вечернюю феерию Будапешта или достоинства сердечных и дружелюбных венгров, среди которых я имел счастье провести целый месяц за два года до этой поездки. Скажу только, что, несмотря на пылкий темперамент, несмотря на отличные вина и чардаш, венгры сначала работают, а уж после говорят. Они больше обдумывают свои замыслы и меньше критикуют сделанное.

Что рассказать вам о Праге? У нас совсем не было времени ее осматривать. День был дождливый. Но даже сквозь пелену дождя и клочья тумана она показалась мне городом-поэмой, в котором средневековая романтика переходит в кипучую социалистическую новь. В вашем сознании оживают мрачные легенды о пражском студенте и алхимиках, и вдруг вы попадаете в атмосферу сверхмощной промышленности и ее рабочих, воздвигавших баррикады против немецкого фашизма. За образами Жижки и Гуса встает тень Юлиуса Фучика. В Праге мы узнали, что Ян Дрда и Костра – чехословацкие делегаты на чествование Пабло Неруды – уже уехали. На другой день после обеда мы сели в самолет и под вечер приземлились в Амстердаме. Может быть, вы воображаете, что полет всегда проходит, пусть даже с легким покачиванием, но плавно и гладко? При ветре в самолете трясет хуже, чем в грузовике.

В Амстердаме мы провели два дня. Мы ожидали увидеть серый и хмурый северный город. Напротив, все в нем цветное и яркое – дома, тротуары, трамваи, автобусы, – словно голландцы хотят вознаградить себя за отсутствие солнца и синего неба и рассеять тоскливость северного тумана. Все кирпично-красное, или кобальтово-синее, или охровое. И в то же время все гармонично сочетается. Город изрезан сетью каналов; при известной силе воображения вы вежливо согласитесь с тем, что он похож на северную Венецию – богатую, комфортабельную и благовоспитанную Венецию, где вместо дожей живут короли сыра и экономические боссы Индонезии. Мы действительно остались довольны флегматичной вежливостью голландцев, удобным отелем и хорошим рестораном, красотой города и учтивым обхождением его жителей, но все же мы не могли не подумать о том, что это спокойствие рантье, эти удобства и эта красота зиждутся на нескольких веках эксплуатации колоний, на крови, труде и нищете миллионов индонезийцев. Конечно, я упрекаю не голландский народ, а только его властителей. Человек из социалистического мира может испытывать лишь уважение к народу, который дал Спинозу и Рембрандта, который сопротивлялся Филиппу II и герцогу Альбе и который в XVI, XVII и XVIII веках давал приют всем светлым умам Европы. В Голландии мы видели чиновников, рабочих и докеров, которых так же заботит завтрашний день, как и всех честных людей труда во всех других странах мира. Вечером Амстердам дрожит в неоновых огнях тысяч реклам. Оранжевые, зеленые, синие – они наперебой кричат об удобствах, которые предлагают пассажирам авиакомпании трансатлантических рейсов. Амстердам – город велосипедов. Чиновники, рассыльные, домашние работницы – все движется на велосипедах и лавирует с почти цирковой ловкостью между автомобилями и трамваями. Вагоновожатые водят трамваи в белых перчатках, а кельнеры и служащие в отеле изумляют вас своими элегантными галстуками. На первый взгляд – полное благополучие. Если согласиться с тем, что велосипеды, перчатки и галстуки – символ благополучия, а не дешевая дребедень, прикрывающая классовые противоречия.

Политическое сознание вагоновожатого в Голландии может равняться нулю.

Из Амстердама мы вылетели в Сантьяго холодным ветреным утром. Перед вылетом голландский врач сделал нам прививку против оспы. Плохие социальные условия, нищета и тропический климат, дорогая и недостаточная медицинская помощь превратили страны Южной Америки в подобие огромных клиник для инфекционных больных. Один аргентинский агроном рассказывал мне, например, что в тех краях, где он работал, прокаженные ходили свободно везде и всюду, завязав лица платками, чтобы мухи не садились на язвы. И тем не менее аргентинские, чилийские и бразильские власти такого плохого мнения о здравоохранении в Европе, что не пропускают в свои страны ни одного европейца без прививки против оспы. По правде говоря, эта мера, в сущности, целесообразна. Но пока голландский врач делал нам прививки, мне пришло в голову: «Можно подумать, что они справились со всеми другими болезнями, раз боятся, как бы мы не завезли им оспу!»