Интерьер клиники представлял собой страшную картину: содранный паркет, раскуроченные стены, перевёрнутая мебель, на полу кучи медикаментов и прочих мелких предметов. Ну прямо «Пейзаж после битвы». Первым делом вызванные из Варшавы оперативники вынесли из помещения труп, ибо он загораживал вход, вторым — обеспечили сохранность всех обнаруженных на месте преступления следов, в-третьих, уже с помощью владельца клиники, стали выяснять, что же похищено. И тут, к их изумлению, выяснилось: ничего. Все имущество оказалось на месте, только в слегка повреждённом виде.

Для Болека дело было ясно как божий день. Опять кто-то разыскивал замурованные в стенах дома сокровища. Дом был старой, ещё довоенной постройки, кирпичный. И некогда являлся собственностью уже известного полиции мифического прадедушки. Ветеринарной лечебницей он стал сравнительно недавно, лишь несколько лет назад. И ему, Болеку, следовало бы помнить о таком доме, да и обо всех остальных, теперь-то он уже научен… Погибший несомненно принимал активное участие в поисках сокровищ, следы таких поисков, можно сказать, густо усыпали его одежду, а убили его в тот момент, когда он собирался покинуть недвижимость. Убийца шёл за ним следом, прихватив один из тех кирпичей, что они извлекли из стены, пристукнул кирпичиком своего сообщника и оставил его лежать там, где тот свалился. А сам смылся.

Януш не мог успокоиться.

— Меня так и тянуло заглянуть в этот дом, когда мы с тобой проезжали мимо! — твердил он, не находя себе места. — Поступил я, как последний кретин, всегда ведь следовал своей интуиции, а тут, как… не знаю кто проехал мимо. А все из-за этой сумасшедшей тётки, мы с тобой только о ней и говорили…

Я промолчала. Ясно, во всем виновата я. Умственное затмение, овладевшее мной, оказалось заразным и передалось Янушу. Действительно, как можно было не обратить внимания на столь подозрительные обстоятельства, как беспокойство собаки и свет в окнах клиники в неурочное время? Оба хороши. Если бы мы остановились и вошли в дом, имели все шансы застать преступников за работой. Возможно, и жизнь бы спасли этому бедолаге…

— А кто он? — спросил Януш у поручика.

— Некий Станислав Бурча. Библиотекарь по специальности. И если Райчик лежал на золоте, то этот — на бумаге. Клочок официального документа. Похоже, из ипотечного архива о владельцах недвижимостью двадцатых-тридцатых годов. Из чего следует вывод: замурованные сокровища ищут продуманно и систематично, возможно, действует хорошо организованная шайка, и холера знает, сколько в ней членов. Теперь мы знаем трех. Не исключено, остался один. Такая бедная одинокая сиротка, очень богатенькая…

— Болек, ты никак заговариваешься…

— Да нет, простить себе не могу, надо было взять на заметку все дома, о которых говорила Кася. А тут ещё нитки какие-то…

И Болек извлёк изо рта длинное волокно недоваренного сельдерея. Возможно, сегодня я не уделила должного внимания приготовлению ужина, до него ли было?

Избавившись от сельдерея, Болек с горечью продолжал:

— Я что хотел сказать? Сами считайте. Здесь же действовало минимум двое, но не исключено, что и трое. Райчик — раз. Библиотекарь — два. Его убийца — три. Может, и четвёртый обнаружится. А о том, что он будет очень богатенький, сказал чёртов щенок.

Януш очень заинтересовался:

— И что же на сей раз утверждает Яцусь-ясновидец?

— Что убийца нашёл сокровища. По его словам, у стены лежало что-то кожаное, похоже, мешок из кожи. А может, сумка, а может, портфель, а может, папка.

И наверняка это была очень хорошая кожа, раз сохранилась в таком прекрасном состоянии столько лет.

— Действительно, ясновидец, — проворчала я. — Не видя предмета, уверяет, что сохранился в прекрасном состоянии. И вы ему верите?

— Так ведь приходится. Все, что ни говорит этот паршивец, оказывается правдой. Поневоле поверишь.

А вот пусть пани мне лучше скажет, почему холерный пёс не поднял шум вовремя? Вы ведь у нас специалистка по собакам.

— Потому что там не было хозяина овчарки, — пояснила я. — Ведь немецкие овчарки выдрессированы защищать хозяина. Хозяина там не было, хозяину никто ничего плохого не делал, пёс и подумал — на кой мне вмешиваться? Но он был явно взволнован, встревожен, ему очень не нравилось то, что делалось в доме.

А насчёт шума ты не прав, его вся округа слышала.

— Спохватился, пся крев! Нет чтобы пораньше завыть!

— Давайте-ка лучше о деле говорить, — раздражённо перебил наши собачьи разговоры Януш. — Где у этого прадедушки ещё были дома? Неужели не могли сообразить, что не мешает и полиции покопаться в ипотечных архивах?

— В Рыбенке был у него дом, — вспомнилось мне. — Пани Кристина говорила о Рыбенке. Я запомнила, потому что в детстве бывала там.

— У прадедушки? — удивился Болек.

— Откуда мне знать у кого? Совсем маленькой девчонкой приезжала туда с родителями. Может, и у прадедушки, если он сдавал свой дом дачникам.

Болек рассказал нам, что он тоже уже подумал о прадедушкиных домах и даже предпринял кое-какие шаги. О доме в Рыбенке послал запрос в соответствующую комендатуру полиции, возможно, ответ уже пришёл. Кроме того, установлено, какие именно дома в Грохове принадлежали прадедушке. Оказалось, два дома на улице Грошовицкой. Два солидных доходных дома, построенные перед самой войной. Кирпичные. Правда, ни в одном из них сам он не жил, но чем черт не шутит?… Может, использовал по другому назначению.

Януша по-прежнему больше всего интересовали предположения ясновидца, и он опять спросил:

— А что ещё говорит Яцусь? Если можно, поподробнее.

Теперь Болек проявил бдительность. Прежде чем сунуть в рот очередной кусок сельдерея, он внимательно осмотрел его и вырезал толстые волокна, а оставшееся нарезал мелкими кусочками и принялся есть с творогом.

— Жратва первый сорт! — похвалил он, уминая деликатес за милую душу. — Никогда не думал, что эта трава может быть такой вкусной. Вот если бы она ещё была без ниток… А Яцусь… Что же, он на сей раз почему-то ничего не говорил. Сначала не говорил, а потом разговорился. Следы там были очень запутанные, и этот чёртов щенок заявил — не мог покойный все залить своей кровью, не его это кровь.

Анализ, конечно, покажет, но этот щенок уже теперь уверен: вместе с двумя искателями сокровищ был там и третий. Ну, может, не одновременно с ними, но почти одновременно. И даже не так: одновременно, но не принимал участия в поисках. Тогда чем же он занимался? Подглядывал? Следил за этими двумя, когда те стены разваливали? И ничего не предпринял? Сплошные вопросы, поглядим, что скажут результаты лабораторных анализов.

— Портрет по памяти того тощего, которого видела Иола, — напомнила я.

— Сделали мы этот портрет, — на миг оторвался Болек от еды. — Вот он. Но не больно-то на него рассчитывайте, знаете ведь, как такие портреты далеки от истины.

Поручик извлёк из бумажника фотографию и бросил её на стол. Мы с Янушем жадно накинулись на неё. И в самом деле, запоминающееся лицо. Ярко выраженные скулы, нос кривоватый, асимметричный, вот только рот какой-то… ни то ни се. Похоже, Иола проигнорировала рот, а жаль.

— Вроде бы похож, — сказал Януш, подумав. — Бывал у Райчика один мужик, похожий на этого.

Сведения получены мною от достоверного свидетеля. Похож, точно похож… Имело бы смысл взять его на заметку.

Болек всецело согласился с бывшим полицейским.

И прибавил — если выйдут на мужика, похожего на фоторобот, сразу же схватятся за его ботинки. В ветеринарной клинике изо всех следов лучше всего получились следы подмёток мужских ботинок. И если этот тип с фотографии там был, а ботинки не выбросил… Тогда их вяло ползущее расследование сразу ринется вперёд бодрым галопом. Нет, Болек не может и мечтать о таком счастье. Бедного поручика совершенно измучил неизвестный четвёртый сообщник вычисленный проклятым Яцусем, и Болек сам не знал, хотел он его найти или нет. Ведь этот четвёртый может оказаться как совершенно бесценным свидетелем, так и совершенно лишним элементом, который может лишь усложнить и без того непростое дело.