— Очень приятно! — вежливо ответил этот непреклонный страж законности и закончил допрос.

Как будто он только и ждал, чтобы я приняла такое решение.

Черт бы их всех побрал! Другого выхода у меня нет, надо обязательно найти преступника, иначе надо мной так и будет висеть подозрение. Не хватало ещё, чтобы ко мне в квартиру полезли грабители в поисках проклятых четырех миллиардов! Не остаётся ничего другого, как энергично браться за расследование…

Придя домой, я выслушала записанное на автоответчике нечленораздельное сообщение о том, что со мной жаждет увидеться какая-то из моих читательниц. Глянула на часы — ещё вполне рабочее время — и позвонила в издательство.

— Нам оборвала телефон какая-то девочка, ваша горячая почитательница, — сказали мне. — Ей во что бы то ни стало надо с вами увидеться, а она не может ходить, что-то с ногой. Умоляла дать ей ваш телефон. Зовут её… минуточку… зовут её Иола. Иола Рыбинская.

Я сразу же вспомнила, кто такая Иола Рыбинская, слава богу, склероза у меня ещё нет.

— А у этой Иолы телефон есть?

— Да, она его нам оставила.

— Говорите, записываю…

Иола Рыбинская подняла трубку после первого же гудка, словно ждала у телефона.

— Боже! — взволнованно произнесла она. — Это и в самом деле вы? Я имею в виду — были тогда у нас на этаже? Ну, в том доме, где я живу, на улице Вилловой? Уважаемая пани Иоанна, мне обязательно, непременно надо увидеться с вами! Так это были вы?!

Догадываясь, в чем дело, я подтвердила — это действительно была я.

Задыхающимся от волнения голосом девочка проговорила:

— Я просто не знаю, что делать! Я видела тогда ещё кое-что, и возможно, это вам пригодится, но не уверена. Мне надо непременно с вами увидеться!

Я бы обязательно пришла к вам, но пока не могу ещё ходить, доктор запретил, велел ещё недели две посидеть дома, вот я и не знаю…

— А по телефону ты не можешь мне этого сказать? Ведь нас никто не слышит.

— Да, но я так надеялась… Думала, заодно уж…

И тут не понадобилось большого ума, чтобы догадаться, в чем дело.

— Ну хорошо, так и быть, я сама приеду к тебе и оставлю автографы на всех моих книгах, которые у тебя есть, а ты мне расскажешь, что же ты такое ещё там видела. Только, пожалуйста, не созывай всех своих подружек, у меня совсем нет времени.

Перед отъездом я заглянула к Янушу, но не застала его дома. Оставила ему на всякий случай записку, куда еду, и велела ждать моих сообщений.

Возможно, имело смысл разыскать по телефону Болека, чтобы и ему сообщить, да времени действительно было в обрез, к тому же я сгорала от любопытства — что же такое видела Иола?

Девочка, похоже, все время после нашего разговора не отходила от глазка в двери, потому что открыла дверь прежде, чем я позвонила.

Рассказывала Иола очень эмоционально, щеки девочки горели от волнения.

— Я уже поняла, что в той квартире что-то произошло, ведь приехала полиция, вот и стала подсматривать. И увидела, как на лифте приехал какой-то мужчина и тоже в ту квартиру направился, да перед дверью вдруг остановился и прислушался. Даже ухо к двери приложил, а потом как кинулся бежать вниз по лестнице! И хоть мчался быстро, совсем не топал, вроде как на цыпочках бежал. А когда он только пришёл, я дверь приоткрыла, чтобы на него не в глазок, а через щель посмотреть, дверь наша открывается бесшумно, он и не услышал. Сама не знаю, зачем я так сделала… Ну ладно, из любопытства, ясно.

— И как же он выглядел? — сурово поинтересовалась я.

— Среднего роста, не очень худой, но совсем не толстый. Ведь я как подумала, проше пани? Раз подслушивает у двери квартиры, в которой шуруют полицейские, значит, надо его запомнить, так ведь? Вы сами учили… То есть, не вы, в ваших книжках я столько начиталась о преступлениях и многому научилась.

— Умница, рассказывай же.

И окрылённая Иола продолжала:

— Вот я и постаралась его как следует рассмотреть, а потом ещё, пока вы не пришли, про себя несколько раз повторила его приметы. К сожалению, особых не было. Очень жаль! А так все обыкновенное: волосы тёмные, до ушей, лицо худое и даже такое… костлявое, очень как-то выделялись щеки и нижняя челюсть. Глаза и брови обыкновенные, а вот нос… нос не то чтобы кривой, а какой-то такой… кривой не кривой… нет, немного все-таки кривоватый. Бритый, без усов и без бороды. Одет был в кожаную куртку. На нем была кожаная куртка. Коричневая, расстёгнутая, из-под неё виднелась белая рубашка в бежевую полоску. На ногах чёрные ботинки.

На то, чтобы организовать официальный допрос свидетельницы Иолы Рыбинской, у меня ушло не более получаса. Мне не пришлось разыскивать поручика Болека, достаточно было позвонить Янушу, который уже оказался дома, и остальное все сделал он.

Неизвестный худощавый мужчина явился в тот момент, когда в квартире покойницы Наймовой вовсю работала следственная бригада. Услышав её из-за двери, незнакомец отказался от намерения войти в квартиру и предпочёл бесшумно удалиться. На месте капитана Тиранского я попыталась бы его разыскать…

Не буду утверждать, что утренний допрос я перенесла безболезненно. Нет, никаких претензий к Тирану у меня не было, и я не удивлялась тому, что он так в меня вцепился. Даже если в убийствах меня не подозревали, оставалась ведь ещё кража. Как они говорят — хищение в особо крупных размерах. Кто поручится, что я не позарилась на такую кучу золотых монет? Их владельцу они и так уже были без надобности, а меня вполне могли соблазнить. Теоретически бесхозные четыре миллиарда могли соблазнить любого. Правда, до сих пор я никогда не проявляла склонности к присвоению чужой собственности, но ведь Тиран мог об этом и не знать… Это во-первых.

А во-вторых, я не крала у живых, а тут имела дело с неживыми. Ну, и в-третьих. Можно сказать, ничейное сокровище, неожиданная находка.

Господи, да о чем это я думаю? Не крала я золота, будь оно хоть и на самом деле ничейное! Ведь видел же меня тот пенсионер в холле, когда я выбежала из лифта. Выбежала! Мои физические возможности ограничиваются шестнадцатью килограммами, больше мне не поднять. Двадцать пришлось бы уже волочить по полу. А я ничего не волокла, не сгибалась под тяжёлой ношей, не сопела от сверхъестественных усилий! Есть свидетель, что я не бежала с двадцатью килограммами похищенной добычи, и уже одно это должно снять с меня подозрение!

Хотя… Я могла поступить по-другому. Размотать с шеи косынку, насыпать в неё монеты, оттащить этот тючок в лифт… Нет, меня бы непременно увидела в глазок Иола Рыбинская. Тогда, может, лучше спуститься по лестнице на один этаж, там сесть в лифт и подняться в нем на последний этаж. Интересно, что там, на последнем этаже? Надо будет посмотреть. Так вот, я могла поступить следующим образом: тючок с золотом припрятать в укромном уголке где-нибудь в доме — не в квартире! Припрятать, значит, в доме, самой выйти налегке, а потом выбрать подходящий момент и вернуться за добычей. Может, она до сих пор лежит где-нибудь на чердаке.

Интересно, пришло полиции в голову обыскать чердак, если он вообще там есть?

Все эти гениальные мысли пронеслись в голове между четвёртым и первым этажами, когда я спускалась в лифте после визита к своей читательнице. И тючок с золотом так отчётливо видела я в своём воображении, что не выдержала и решила проверить тут же все, не покидая дома.

Насмерть забыв о том, что я сама же вызвала полицию к Иоле и каждую минуту кто-то из следователей появится в доме, не выходя из подъезда я вернулась в лифт и нажала на последнюю кнопку.

Выяснилось, что в доме не только есть чердак, но и что до этого чердака ходит лифт — редчайший случай! С глубоким волнением ступила я на площадку чердачного этажа. Чердак вполне культурный, приспособленный для сушки белья. Очень рационально продумано — женщине, желающей просушить выстиранное бельё, не надо, сопя, взбираться с тяжёлым тазом или узлом свежевыстиранного белья по лестнице, можно с удобствами подняться на лифте. Очень, очень культурно и гуманно. И чердак был неплохо освещён, небольшие оконца пропускали достаточно света.