Глаза слипались, и страшно хотелось спать. Деревня словно вымерла. Но что-то останавливало нас, мешало войти в нее. Рядом проходила хорошо укатанная дорога. Младший лейтенант Денисов предложил мне ползком перебраться на ту сторону дороги и вести наблюдение за деревней со стороны огородов. Действительно, оттуда лучше просматривалась единственная улица. Ничего подозрительного я не увидел, и веки сами собой сомкнулись. Сколько я спал, минуту или больше, не знаю. Меня словно что-то толкнуло, и я открыл глаза. Смотрю: метрах в ста от меня, между грядок, полусогнувшись бежит немец. Я понял, что он намерен обойти меня с тыла взять живым. Саданул по нему очередью. Он споткнулся и упал. Взглянул в сторону Денисова. Вижу: к нему сзади тоже ползет немец. Он приблизился к младшему лейтенанту шагов на тридцать. Я и по нему выпустил очередь. Немец ответил мне тем же и, встав в полный рост, бросился к Денисову. Второй очередью я уложил его.

А со стороны деревни к нам уже бежало около десятка немцев. Я крикнул Денисову, чтобы он бежал к балке. Сам дал несколько очередей по бегущим. Они залегли в бороздах. Я, пригнувшись, бросился в кусты и свернул в сторону балки. Там нагнал Денисова. Оба мы тяжело дышали. К счастью, немцы не погнались за нами. Добравшись до места, где нас с командирами должен дожидаться капитан Худяков, мы никого не обнаружили. Сначала я подумал, что мы заблудились, но, осмотревшись более внимательно, понял, что это именно то место. Там, где я сидел перед тем, как меня позвал к себе капитан Худяков, валялась не докуренная мной и второпях затушенная цигарка. Мы осмотрели все вокруг, пытаясь найти записку или еще что-нибудь, что бы помогло понять, что случилось, куда ушли командиры, но ничего не нашли.

— Может быть, нас послали в разведку для того, чтобы отвязаться, мелькнуло у меня в голове. То же подумал и Денисов.

— Этак мы могли не барашков принести, а самим остаться стрижеными, сказал Денисов и матерно выругался. Больше я от него мата не слышал, хотя нам пришлось побывать в различных переделках. Да и как тут не выругаться! От поступка Худякова у нас остался нехороший осадок, словно он предал нас.

— Шкурник он, о себе больше думает, — сказал Денисов, и мы, прекратив осмотр местности, лесом прошли на восток. Дорогой младший лейтенант признался, что он не сумел справиться со сном, и, когда солнышко пригрело спину, задремал. Разбудила его очередь из автомата, которую я дал по немцу. То, что произошло, он понял только в ельнике, когда я ему рассказал, как все разворачивалось.

— В нашем положении сон не вовремя — штука опасная, — прокомментировал Денисов.

Мы решили отойти подальше в глубь леса и отоспаться. Но этого сделать не удалось. Поднявшись из низины, мы вышли на дорогу. Повернув правее, снова шли лесом и снова вышли, очевидно, на эту же дорогу, которая делала здесь крутой поворот вправо, отрезая нам путь на восток. В это время услышали шум моторов. Залегли в сотне метров от дороги, стали наблюдать из кустов. Сначала проехала группа мотоциклистов. Через пару минут — колонна автомашин с солдатами в кузове.

— Какая хорошая позиция, — сказал я, глядя на Денисова.

— Не надо шутить. У нас патроны на исходе. Их надо беречь для крайнего случая, — поняв меня, предостерег младший лейтенант.

В это время из-за поворота выехало три мотоциклиста. Меня охватил какой-то азарт, и, взяв на прицел первого, я нажал спусковой крючок. Машина дважды крутанулась на месте, подняв вверх облако пыли. Ехавшая следом машина взгромоздилась на первую. Третий мотоцикл притормозил, и пулеметчик, сидевший в люльке, дал очередь по нам, затем вторую. Мы, пригнувшись, бросились в лес. Увидев нас, немецкий пулеметчик уже не наугад полоснул вслед. Но мы успели упасть в канаву. Затем ползком в траве добрались до безопасного места. Немцы не стали нас преследовать Мы через кусты как ошалелые неслись в глубину леса. Не знаю, сколько пробежали: километр-два, но задохнулись и сбавили темп, перейдя на быстрый шаг. Я заметил, что рукав гимнастерки Денисова мокрый. Остановившись, перевязал ему рану. Пуля прошла вдоль руки выше локтя, неглубоко зацепив мякоть, но рана кровоточила, и пришлось наложить жгут. Проделав это, мы двинулись дальше. Расположились на отдых после полудня, когда жара стала спадать. Выбрали чащобу, куда с трудом проникает солнечный свет, и намертво заснули, не обращая внимания на назойливых слепней и комаров. Проснулись только на следующее утро. Чувствовали себя разбитыми и разморенными. Как хотелось горячего чаю! В моем вещмешке хотя и была заварка, но решили отказаться от соблазна. Дым от костра мог бы выдать наше месторасположение. После вчерашнего мы стали крайне осторожны.

Выбираясь к своим, несколько раз выходили на немцев. Были и очень выгодные моменты, однако мы не решались рисковать.

Но, как говорят, голод не тетка. Все съестное из наших вещмешков было вытрясено до крошки. Отчаявшись мы решили выйти к дороге, что опасались делать раньше. Выбрали подходящее место. Там дорога проходила по склону возвышенности. С одной стороны дороги, которая повыше, очень близко подходил лес. С другой — простирался луг. Залегли, стали наблюдать. Туда и сюда сновали немецкие автомашины.

— Обживаются как у себя дома, — ворчал Денисов.

Я понимал его и сам думал об этом же и о еде, которая нам только снилась. Но на дороге ничего такого не появлялось, что позволило бы нам разжиться пищей. Мы уже потеряли надежду на удачу и хотели сняться с места, как показалась повозка. Огромный битюг неторопливо вез ее. Ездовой лениво подергивал вожжами, а в самой повозке, груз на которой был прикрыт брезентом, сидел худой, длинный немец. На коленях у него лежал автомат, а он играл на губной гармошке какой-то веселый мотив, напоминающий марш. Мы прислушались. Шума машин не доносилось. Я прицелился и дал очередь. Лошадь вздыбилась, села на задние ноги и упала. Ездовой замертво свалился с повозки. Худой немец молниеносно скатился с повозки и нырнул в кювет. Автомат его упал на другую сторону дороги. Я дал еще короткую очередь в ту сторону, где скрылся немец. Подождали с полминуты и бросились к повозке. В это время немец выскочил из кювета и бросился бежать по лугу, петляя то в одну, то в другую сторону. Повозка мешала Мне видеть его, и немец использовал это. Я выпустил по нему три очереди. Немец то падал, то вскакивал. Хотел еще дать очередь, но Денисов остановил меня:

— Не трать зря патроны.

В повозке под брезентом оказался хлеб, выпеченный небольшими кирпичиками. Попробовали — черствый, но это уже еда. Мы быстро набили свои вещмешки. Наш немец в это время не спеша шел через луг к лесу. Увидев, что мы смотрим в его сторону, немец выразительно похлопал себя по заду, дескать, вот вам, и заиграл на губной гармошке тот самый мотив, который мы прервали. У меня пропало намерение дать по нему еще очередь. Мы с Денисовым расхохотались. Вместо ненависти к этому шустрому немцу появилась даже какая-то симпатия. Такого немца я не видел за всю войну.

На третий день мы вышли к озеру и встретили небольшую группу красноармейцев. Их было пятеро. Они, по всей вероятности, только вышли из болота и сушили на солнце обмундирование. Вначале мы не решались к ним подойти и наблюдали из кустов. И только убедившись, что это наши, подошли, поздоровались. Они подозрительно осмотрели нас, а потом пригласили посидеть за компанию. Чувствовалось, что наш приход прервал у них какой-то важный разговор. Расспросив нас, кто такие и куда идем, успокоились.

— Так вот, я думаю, что война к осени кончится. Немец-то, вишь, как прет. Удержу ему нет. Этак месяц-полтора, и в Москве будет. Чем скитаться и в плен попадать, лучше выйти в деревню, где нет немца, и попроситься в дом к какой-нибудь вдовушке или солдатке. Бабы истосковались по мужикам, примут. Да и рабочие руки им тоже в хозяйстве нужны. А война кончится, там видно будет, приживемся, останемся. А нет — домой. Кто как, по своему разумению, — рассуждал верзила.

— Что это, дезертиром хочешь быть? Да тебя за это, — не выдержал я. Но младший лейтенант Денисов дернул меня за рукав.