— Эрик тебя любит. Просто он не привык…

— К предательствам? — горько улыбнулась я.

— К тому, что женщина может хотеть кого-то, кроме него. У Эрика никогда до тебя не было конкурентов. Он избалован и уверен в собственной неотразимости. То, что ты выбрала его, удивления в нем не вызвало, а это… Думаю, он растерялся.

— Не только он. Я тоже. Думала, прошло, а оно видишь как…

— Ты в курсе, я всегда была против вас с Эриком. Я знаю Влада с детства, и историю вашу будто бы сама пережила. Мне было трудно. И Эрик — он не умеет с девушками так, чтобы серьезно. Не умел — до тебя. — Она вздохнула сложила руки на коленях. У нее был красивый маникюр. Классический красный, и ногти аккуратно подпилены. На среднем пальце левой руки — кольцо с одиноким камнем. Никаких излишеств. — А потом он изменился. Ты изменила его, понимаешь? Влад мой лучший друг, но я не могу не понимать, что вы с Эриком — пара. Настоящая, с глубокими привязанностями.

— Уже нет.

Мне ли не знать, как легко рвутся путы привязанностей. Чувства — еще не все. Доверие — главное. Доверие — как девственность, его не вернешь.

— Эрик остынет, — повторила Даша, и показалось, она убеждает больше себя, чем меня. — Вот увидишь.

Все же дар убеждения у нее был так себе.

Зато она отлично умела отвлечь. Заболтала. Непринужденно рассказала об их детстве. Об атли, с которыми со скади были дружны. Об Эрике, который до смерти отца был другим. Мягче. Неопытнее. Более открытый миру, он пытался мир постичь. Много читал и ночи проводил в библиотеке. В то время он был слабее — огромную часть кена Эрик получил в результате автоматического наследования. Когда их папа…

На этом моменте Даша запнулась, и глаза ее блеснули, будто она собиралась расплакаться. Сдержалась. Улыбнулась нервно, и мне подумалось, что они с Эриком все же похожи. От схожести этой защемило в груди.

Вина. Горечь, которая шла, казалось, из самой жилы. Чувство потери, которое, как ржавчина, разъедает.

О родителях Даша говорила сбивчиво, яростно. Они были безусловно интересными личностями, и во время ее рассказа я ловила себя на мысли, что жалею о том, что не вышло с ними познакомиться.

Божена — сильнейшая целительница всех времен, если верить летописям. Говорили, она буквально вытаскивала хищных с того света. Прямой потомок Херсира, в которого я не верила до момента открытия портала. И в митаки ее ценили, вождь даже замуж звал, однако удержать не смог.

Любовь?

Поговаривали, Эдмунд ради нее отменил свадьбу. И специально купался зимой в пруду, чтобы заболеть. Чтобы она вылечила…

Слухи, которым хотелось верить. О том, что можно вот так — душа в душу — без предательств и соблазнов. Пусть не у меня.

У меня не вышло.

Опомнилась я, уже когда стемнело. Усталость и апатия накатили внезапно — от сильных видений, бывает, штормит несколько дней. Дом ожил снизу, первым этажом. Наполнился гулом голосов, смешками, лязганьем посуды. Четыре племени хищных в одном доме — это вам не шутки. А еще и ясновидцы. Комнат свободных не осталось, приходилось ютиться по несколько человек в одной спальне.

Уходить от Даши не хотелось, но я засыпала на ходу, потому попрощалась. И к себе шла в приподнятом настроении, несмотря на случившееся.

Настроение пришлось оставить за порогом собственной спальни.

Он сидел на кровати, и плечи его были непривычно опущены. Устал. И круги под глазами пролегли. Когда я вошла, он сжал кулаки, но глаза на меня не поднял.

— Эрик…

Выдох оцарапал горло. И перед глазами поплыло — от усталости, наверное. И я застыла, едва прикрыв дверь, не зная, как себя с ним вести. Подойти? Говорить? А если говорить, то что?

Эрик избавил меня от необходимости принимать решение.

— Уходи.

Слово вышло колючим. Злым. Он напитал его той своей яростью, которой не умел сопротивляться. Ярость ушла, а слово осталось.

— Пожалуйста…

Мои слова выходили жалкими, и их полупрозрачные окончания, тонули в шумных выдохах. Моих. Его. Напряжение было таким сильным, что отдавалось звоном в ушах.

— Давай поговорим…

— Нет. Я не готов тебя слушать.

Не готов… Будет ли? И сколько ждать? Я буду ждать — пусть бы вечно, только вечности у меня нет.

Внезапно стало холодно. До озноба. И только он — мой Эрик — теплый и в состоянии согреть. Прогнать разъедающие меня эмоции. Наплевать бы на все и прижаться! Только не позволит.

— Я не смогу с тобой спать. Видеть даже… Так будет лучше.

Уйти? Но… куда?

— Мне все равно, — ответил он на невысказанный вопрос. Ну да, теперь можно забыть об обещаниях и спокойно читать мысли.

Мысли закончились. Растеряла.

Вышла я на автопилоте. Был коридор. Ступени, устланные коврами. Темная, высокая дверь. Запах пыли. Хлам в углу. Драное, линялое покрывало. Сквозняк из окна, и я пытаюсь согреть себя, обняв руками. Они холодные. Мне все равно.

Сны — путанные, вязкие, пропитанные туманом и сыростью. Из них с трудом получалось вырываться, и я тяжело дышала, растирая плечи окоченевшими ладонями.

А ближе к рассвету не выдержала — встала. Облокотилась на ледяной подоконник и выглянула на улицу. Снег блестел от света фонарей. Зима. Я невольно подумала, что вовремя Андрея отсюда унесли. Тут просто невозможно жить.

Мне придется. Свободных комнат нет, а подселяться к кому-то… Я не выдержу — взглядов, жалости, шепота за спиной. Лучше здесь, в одиночестве.

Зря я надеялась, что вырвалась из прошлого — оно опутало ноги и тянет вниз, на дно. Значит, такова судьба. Надоело!

Дверь противно скрипнула, впуская ручеек света из коридора.

— Поля…

— Не надо! — Горло сжалось, и на глазах выступили слезы. Сочувствие делает нас слабыми, а мне нельзя.

— Ну что же ты, а…

Глеб горячий. И я прижимаюсь, втискиваюсь ему в грудь, кутаясь в объятиях. Взрываюсь рыданиями — сухими, беззвучными. А он гладит, гладит по спине.

Больно. Боль рождается в груди, и я не знаю средства, чтобы ее унять. Ребра давят, окольцовывают распирающее, тяжелое.

— Не реви, — бурчит Глеб, а сам утешает — сдержанно, как умеет только он. — Или нет, пореви лучше. Легче станет.

Не станет. Но я разрешаю себе поверить Глебу, пусть на несколько минут.

Глава 9. Предок

Жила горит, пульсирует печать Эрика — странно, но до той ссоры я ее почти не ощущала. Сейчас чувствую явно. И неведомая сила тянет к нему, побуждает искать встреч. Сдерживаюсь. Сижу. Подоконник холодный, но на нем подушка, а колени укрывает плед.

Встречи ни к чему хорошему не приводят. В его взгляде — злость и холод. Он обжигает, подавляет, заставляет ежиться, отступать в тень. Прятаться в этой комнате, которую я так и не смогла привести в божеский вид. Смотреть сквозь мутное стекло на улицу. На слепящее солнце и тающий снег. На раскрасневшихся, смеющихся защитниц, которых тренируют Эрик с Гектором.

Алиса там. Неизменно. И ее улыбающееся лицо причиняет физическую боль. Больно в груди, и голова словно в тисках. Терплю. Потому что только так можно на него смотреть.

Нет, мир не рухнул мне на голову после того дня. Я даже выходила из комнаты. Голову держала прямо, общалась с друзьями. Проводила много времени с сыном. Обедала, правда, у себя. Аппетит пропадал под тяжелыми взглядами, но в целом моя жизнь осталась моей жизнью. Во всяком случае, презрения не было. Как и мифических наказаний, изгнаний и гонений.

Холод был. И одиночество. Но его разгоняли друзья. Глеб, Ника, Ира — она так вообще засиживалась у меня допоздна, будто боялась, что я могу… Глупая. Я никогда не смогу — слишком люблю жизнь.

О Гарди я думала часто, особенно после возвращения Влада.

Странно, но ничего страшного не случилось, когда он вернулся. Потолок на него не упал, гнев Эрика — тоже. Если на меня Эрик злился, то Влада просто игнорировал. Делал вид, что ничего не произошло. И часто уходил с защитницами на улицу.