Шеффилд покачал головой.

– У вас, неспециалистов, всегда бывают неправильные представления. Если имеется какое-то физическое явление, это еще не значит, что оно не может иметь психологической причины. Самый убедительный довод в пользу моей теории – то, что хромопсихоз, как известно, проявляется сперва как психогенное дыхательное расстройство. Я полагаю, вы не знакомы с психогенными заболеваниями?

– Нет. Это за пределами моей компетенции.

– Да, пожалуй. Так вот, мои расчеты показывают, что при повышенном содержании кислорода на этой планете психогенное дыхательное расстройство не только неизбежно, но и должно проходить особенно остро. К примеру, вы наблюдали луну… то есть Сестренку в последние ночи?

– Да, я наблюдал Илион, – даже сейчас Саймон не забыл официального названия Сестренки.

– Вы подолгу, внимательно разглядывали ее? При большом увеличении?

– Да.

Саймону явно становилось не по себе.

– Ага, – ответил Шеффилд. – Так вот, цвета луны в последние несколько ночей были особенно опасны. Вы не могли не ощутить, что у вас слегка воспалена слизистая оболочка носа и слегка зудит в горле. Боли пока еще, вероятно, нет. Вы, наверное, кашляете, чихаете? Вам что-то чуть мешает глотать?

– Пожалуй, я…

Саймон проглотил слюну и сделал глубокий вдох. Потом он вскочил с искаженным лицом, стиснув кулаки:

– Клянусь великой Галактикой, Шеффилд, вы не имели права об этом молчать! Я все это чувствую. Что теперь делать, Шеффилд? Это ведь излечимо? Проклятье, Шеффилд, – он сорвался на крик, – почему вы не сказали этого раньше?!

– Потому что в том, что я сказал, – спокойно ответил Шеффилд, – нет ни слова правды. Ни единого слова. Цвет никому не приносит вреда. Сядьте, доктор Саймон. У вас довольно глупый вид.

– Вы сказали, – произнес ничего не понимающий Саймон, начиная задыхаться, – вы сказали, что это ваше профессиональное мнение…

– Мое профессиональное мнение! Господи, Саймон, почему профессиональное мнение производит такое магическое действие? Человек может солгать, или же просто чего-то не знать, даже в своей области. Специалист может ошибиться из-за незнания смежных дисциплин. Он может быть убежден в своей правоте и все-таки ошибаться. Взять хотя бы вас. Вы знаете, как устроена вся Вселенная, а я ничего не знаю, если не считать того, что звезды иногда мерцают, а световой год – это что-то очень длинное. И все равно вы благополучно проглотили такую чушь, которая уморила бы со смеху любого психолога-первокурсника. Не думаете ли вы, Саймон, что нам пора поменьше заботиться о профессиональных мнениях и побольше – о всеобщей координации действий?

Кровь медленно отпивала от лица Саймона, пока оно не стало белым, как воск. Дрожащими губами он прошептал:

– Под прикрытием профессионального мнения вы хотели меня одурачить!

– Примерно так, – ответил Шеффилд.

– Никогда еще, никогда я не… – Саймон осекся и продолжал: – Никогда не видел ничего столь гнусного и неэтичного.

– Я хотел доказать вам, что я прав.

– О, вы доказали. Вы все доказали, – Саймон понемногу приходил в себя, и его голос уже приближался к обычному. – Вы хотите, чтобы я взял с собой вашего мальчишку.

– Верно.

– Нет. Нет и еще раз нет. Такой ответ был бы до того, как вы вошли сюда, а теперь – тысячу раз нет.

– Но почему? Я хочу сказать – почему еще до того, как я сюда вошел?

– Он психически болен. Его нельзя держать вместе с нормальными людьми.

Шеффилд мрачно возразил:

– Я бы попросил вас не говорить о психических болезнях. Вы для этого недостаточно компетентны. Если уж вы так строго соблюдаете профессиональную этику, будьте добры не вторгаться в мою область в моем присутствии. Марк Аннунчио совершенно нормален.

– После этой сцены с Родригесом? Ого! Как бы не так!

– Марк имел право задать вопрос. Это его работа и его долг, Родригес не имел права хамить.

– С вашего разрешения, я должен считаться прежде всего с Родригесом.

– Почему? Марк Аннунчио знает больше Родригеса. Уж если на то пошло, он знает больше нас с вами. Что вам нужно – привезти на Землю толковый доклад или удовлетворить свое мелочное самолюбие?

– Вы говорите, что ваш мальчишка много знает. Это ничего не значит. Я согласен, что он – прекрасный попугай. Но он ничего не понимает. Мой долг обеспечить ему доступ ко всем данным, потому что меня обязало Бюро. Они меня не спросили, но хорошо, я согласен пойти навстречу. Он получит все данные здесь, на корабле.

– Это несправедливо, Саймон, – возразил Шеффилд. – Он должен выехать на место. Он может увидеть такое, чего не заметят ваши драгоценные специалисты.

Ледяным тоном Саймон ответил:

– Очень может быть. Тем не менее, Шеффилд, я отказываю. И нет таких доводов, которые могли бы меня переубедить.

Даже нос у астрофизика побелел от сдерживаемой ярости.

– Потому что я вас одурачил?

– Потому что вы нарушили самый святой долг специалиста. Ни один уважающий себя специалист не употребит во зло незнание другого специалиста в своей области.

– Значит, я вас одурачил.

Саймон отвернулся.

– Я прошу вас уйти. Впредь до конца экспедиции мы с вами будем общаться только по самым необходимым делам.

– Но если я уйду, – ответил Шеффилд, – об этом могут услышать остальные.

Саймон вздрогнул.

– Вы расскажете об этом?

На его губах мелькнула холодная, презрительная усмешка.

– Вы только покажете всем, какой вы негодяй.

– О, сомневаюсь, чтобы они приняли это всерьез. Все знают, что психологи непрочь пошутить. И потом, им будет не до того – так они будут смеяться над вами. Представляете – такой величественный доктор Саймон поверил, что у него болит горлышко, и взмолился о помощи, наслушавшись всякой таинственной чепухи!

– Кто вам поверит? – вскричал Саймон.

Шеффилд поднял правую руку. Между большим и указательным пальцами он держал маленький прямоугольный предмет, утыканный кнопками.

– Карманный магнитофон, – сказал он и тронул одну из кнопок. Голос Саймона произнес:

– Ну, что у вас, доктор Шеффилд?

Голос звучал напыщенно, властно и самодовольно.

– Дайте!

Саймон бросился на долговязого психолога. Шеффилд оттолкнул его.

– Не прибегайте к насилию, Саймон. Я не так уж давно занимался борьбой. Послушайте, я предлагаю вам сделку.

Саймон все еще рвался к нему, кипя яростью и забыв о собственном достоинстве. Шеффилд, медленно отступая, удерживал его на расстоянии вытянутой руки.

– Разрешите нам с Марком лететь, и никто никогда об этом не услышит.

Саймон понемногу приходил в себя.

– Тогда вы мне это отдадите? – задыхаясь, с трудом выговорил он.

– Обещаю, что отдам – и после того, как мы с Марком будем на месте поселения.

– Я должен поверить на слово вам? – Саймон постарался вложить в свои слова как можно больше презрения.

– А почему бы и нет? Во всякое случае можете поверить, что я наверняка расскажу обо всем, если вы не согласитесь. И первым это услышит Вернадский. Он будет в восторге. Вы знаете, какое у него чувство юмора.

– Можете лететь, – произнес Саймон чуть слышно. Потом он энергично добавил: – Но запомните, Шеффилд. Когда мы вернемся на Землю, вы будете отвечать перед Центральным комитетом ГАРН. Я вам это обещаю. Вас лишат всех званий…

– Я не боюсь Галактической Ассоциации Развития Науки, – раздельно произнес Шеффилд. – В конце концов в чем вы меня обвините? Не собираетесь же вы воспроизвести эту запись перед Центральным комитетом в качестве доказательства? Ну, ну, не сердитесь. Не хотите же вы, чтобы о вашей… хм… ошибке услышали самые надутые индюки на все 83 000 планет?

Он с ласковой улыбкой отступил за дверь.

Но закрыв дверь за собой, он перестал улыбаться. Жаль, что пришлось это сделать. Стоило ли дело того, чтобы нажить себе такого врага?

Недалеко от места первого поселения выросло семь палаток. Все они были видны с невысокого холма, на котором стоял Невил Фоукс. Люди жили здесь уже семь дней.