Так постепенно армия выпадала из рук своего высшего командования. Начальники становились далекими и незнаемыми. Два года я командовал дивизией и кроме своего ком. корпуса — ген. Гилленшмидта, приезжавшего очень часто и жившего почти на самой позиции, старших не видал. Когда перед Луцким прорывом попали мы в армию ген. Каледина, тот приезжал к нам два раза и даже делал смотры полкам. И как это всех освежило и подтянуло!..

Армия постепенно все более и более предоставлялась ротным и полковым командирам, а те уже были не те, которые готовили полки в мирное время. Армия как бы рассыпалась.

Вот почему так легко пришел к ней приказ N 1-й, уничтоживший армию. Почва была отменно подготовлена к восприятию вредных семян.

«Наш» командир и «отец-командир»

На войне выкристаллизовалось два основных типа начальников: — «наш» командир и «отец-командир».

«Наш» командир это — в Японскую войну — Гернгросс, Горбатовский, гр. Келлер, Кондратенко, Лечицкий, Леш, Мищенко, Рашевский, Ренненкампф, Самсонов и многие, многие другие. В Великую войну: Гилленшмидт, Гобято, Головин, Деникин, Каледин, гр. Келлер, Корнилов, Лохвицкий, Марков, А.А.Павлов, Скалон и многие, многие другие.

«Наш» командир — это тот, кто в страшную минуту боя — «с нами». Пулям он не кланяется, перед снарядами не сгибается. Придет на позицию, если на ней в это время начнется обстрел, — он не убежит по ходу сообщения незаметно, не исчезнет в блиндаже, но ходит по окопам, посмеивается, шутит с солдатами. Станет на бруствер, в бинокль неприятеля рассматривает. Все на нем ловко пригнано, коленка под шинелью не дрожит, голос не меняется. Поведет в атаку — сам приедет на главный наблюдательный пункт, смотрит в трубу, отдает приказания артиллерии. Понеслась с громовым «ура» атака, сбила, смяла, растоптала врага; глядишь — он уже тут, в передних рядах, благодарит, распоряжается преследованием.

«Наш» командир часто ранен (Каледин, Скалон и др.), убит (Кондратенко, гр. Келлер в Японскую войну и др.) — его память свято чтится. Любовь к нему солдат крепкая, и то, что с «нашим» командиром солдату бывает нелегко, — это ему охотно прощается, зато с ним всегда победа, а победа — это и есть столь желанный конец войны.

Совсем другое дело — «отец-командир».

Разговор ночью. Вдоль шоссе невидимым, густым стадом лежит отдыхающая на привале пехота. Людей не видно. Лишь часто вспыхивают огоньки папирос-крученок и «козьих ножек» да густо пахнет пехотным солдатом.

— Не-ет, наш… Ничего — жить можно…

Что и говорить — отец!.. Отца родного не надо. Он, ка-ак солдата жалеет… Ну и себя бережет… Не без того… Все норовит подальше… Не лезет, куда не спрашивают. Он над убитым-то плачет, как над сыном. Ему солдата вон как жаль, как сына родного. Он прямо сказал: «Мне эти кресты-награды — чисто наплевать… Мне вы, голубчики, живы бы были…» Отец родной — не командир!

И умеет этот «отец» командир увильнуть от боя, а не удастся — он при первых же потерях плачет в телефон, требует подмоги, а «солдатики» его тихо бредут с позиции с унылыми, плачущими лицами.

— Держаться прямо невозможно — ну, чистый ад!.. Так и засыпает, так и крошит. Живых, почитай, никого в полку и не осталось.

А дня через два, в глухом тылу, отведенный на «отдых» полк, глядишь, почти весь собрался. «Отец» командир с довольным видом ходит по кухням, пробует пищу, шутит:

— Нам, братцы, орлами не летать… Орлы пусть воюют, нам себя оберегать… Для России, для дома!

Любили таких солдаты? В большинстве — нет. Презирали немного. Но ценили: бережет солдата. Отец родной!..

Механизм армии

Та тема, на которую я пишу, бесконечна и разнообразна. О ней всего не переговоришь, всего не напишешь. Но говорить на эти темы надо всегда, даже и теперь, когда, кажется, и не видишь, когда же по-настоящему-то строиться будет Русская, не красная, армия, не классовая, не партийная, но Государственная — Русская. Надо говорить, потому что многим читателям придется принять участие в этом строительстве, в образовании и воспитании армии, и надо знать все слабые и сильные места старого, погибшего, знать и то, что, может быть, и способствовало самой гибели.

Военная наука очень тонкая и сложная и в то же время точная наука, подобная математике. И военная служба — служба, требующая большой точности, выполнения всех ее мелочей, ибо мелочи эти только кажущиеся мелочами, но все в военном деле должно быть точно и верно прилажено. И все то, что требовалось в мирное время, должно быть сугубо потребовано в военное время. В этом смысл офицерства, в этом сила военной организации, в этом значение уставов и обучения.

Армия — корпус — дивизия — полк — батальон — рота — взвод — отделение — звено — ряд — отдельный солдат — все это сложный и нежный механизм. Представим как бы громадные часы, которые показывают не только время дня, но и дни недели и числа месяца, и годы, и фазы луны, и часы восхода и заката солнца, и движение небесных светил, и т. д., и т. д. В них множество колесиков, и испортится какое-нибудь одно — и уже не выскакивает луна в соответствующей дырочке, заржавела какая-нибудь пружинка — перестали отзванивать четверти часа… Так, постепенно, если не следить и не чинить испорченного, остановятся и самые часы и обратятся в никому не нужную кучу медных колес и ржавых пружин.

То же и армия. Начнете убирать или портить отдельные ее части — так незаметно и, кажется, так разумно. Сегодня отнимем у офицеров денщиков (Рабство! Крепостное право!), завтра скажем — долой барабанщиков, горнистов, трубачей и музыкантов (Плац-парады!), потом уберем каптенармусов, портных, сапожников (Все интендантству, долой нестроевую сволочь!), там снимем мундиры (Одевайся, как удобнее!) — глядишь… Боже мой! Да куда же девалась славная Императорская Российская армия? Какая-то дикая солдатня. Калущ и Тарнополь. Еврейские погромы, избиение начальников… И неужели это потому, что для удобства сняли мундштуки, что надели английские френчи, что сделали солдата самым свободным в мире? Да… Потому, и поэтому, и по многому другому… Просто говоря, потому, что нарушили то, что указано военной наукой. Нарушили принципы, стали творить «отсебятину», распустились, дали овладеть духом — апатии, а телом — лени.

И — погибли!..

Петр Краснов.

Русский Инвалид. — 1934. NN 65, 66, 68, 69, 71, 72.[1]