— Объединяли изначально с помощью ветра, — продолжал все так же монотонно бубнить учитель. — А потом протянули более надежные линии под землей и по вершинам скал…

О чем он говорит, Лииран конечно догадывался. Но думать над этим не хотелось. Оно и без того в сон вгоняло.

Лучше бы учитель позлорадствовал над тем, как распалась изгнавшая магов империя. Как внук подписавшего разрешение императора пытался заплатить за то, чтобы жители островов, искренне считавшие его врагом, зарядили переставшие работать армейские амулеты. Служители, как Маяра, так и остальных богов, оказались на это неспособны. Рассказал бы, как представителей империи гнали с островов пинками. Как владетели делили некогда единую страну на части, легко сметая привыкшие к тому, что их защищают амулеты, имперские войска. И как они же, спустя еще пятьдесят лет, присылали своих детей вести переговоры о том, чтобы кто-то оживил амулеты, принадлежавшие им. Злопамятные маги отказали. И уверения в том, что они считают действия предков неправильными, не помогли. Так что и шесть меньших империй, на которые разделилась некогда одна большая, продержались недолго.

На данный момент на той части материка, где существовала когда-то великая империя, тихо грызлись между собой многочисленные крошечные королевства и владетельные земли. Кто-то пытался возрождать магию, как науку, сожалея о том, что когда-то были сожжены почти все книги. Кому-то приходилось защищаться от соседей, живущих за Хребтом Дракона. Кто-то продолжал истово молиться не откликавшимся богам. И большинство по-прежнему считали, что во всех их бедах виноваты сбежавшие маги. Мол, увезли с собой несметные богатства, поломали амулеты, отравили императора, насылают болезни и подговаривают загорную юную империю на захват новых земель.

Людям свойственно искать виноватых в их бедах.

— У-у-у-у, йо-о-о, — сказал Хият таким тоном, что Ладай невольно ощупал лицо, в поисках ужасающих ран и прочих неприятностей.

— Что? — спросил, убедившись, что ощущения не лгут, и ничего, кроме царапин, там нет.

— Глаз. Левый.

— Что с глазом?!

— Он желтый, — сказал Хият и наклонился к другу, чтобы лучше рассмотреть. — Даже не так. Он очень желтый. Правый — твой родной, коричневый, а этот — желтый. Даже желтее, чем у кота Марики. Он настолько желтый, что кажется, будто он светится.

— Светится? — Вот только этого Ладаю и не хватало. С другой стороны, он вообще не рассчитывал пережить эту ночь. Так что глаз — ерунда. Даже если бы он вообще исчез, невелика потеря по сравнению с жизнью.

— Ага, — как-то слишком жизнерадостно подтвердил Хият. — Ты теперь сплошная ходячая особая примета. Словно мало было ненормально белых волос и татуировки на всю спину. Только шрама позаметнее не хватает.

— Я что-нибудь придумаю, — отмахнулся от этой проблемы Ладай.

Он живой, сравнительно здоровый, он даже сейчас чувствует присутствие где-то недалеко той птицы, с которой разговаривал, находясь на грани между жизнью и смертью. У него теперь есть хранитель, мечта, которая осуществляется у одного носителя стихий из десяти тысяч. Рядом человек, который продолжал в него верить вопреки всему и всем. Все остальное ерунда, не стоящая внимания, о ней и думать не хочется. Все, кто его с такой легкостью вычеркнул из своей жизни, кто с готовностью поверил в предательство и деградацию ума, кто радостно предвкушал скорую кончину и сокрушался по поводу жадности непризнанных гениев, не стоят кончика ногтя упрямого балбеса, вытащившего его из мира мертвых. Все точно так, как говорил учитель Дьен. Чтобы научиться ценить жизнь, нужно познакомиться с собственной смертью. Чтобы научиться ценить людей, необходимо осознать, что никто на самом деле ничего и никому не должен. Чтобы понять насколько дорога чья-то верность, нужно чтобы предал самый близкий человек.

За эти три года Ладай очень много потерял, но и не меньше приобрел.

Подумать только, там давно, в другой жизни, Ладай Тмания искренне считал себя выше Хията Дака по праву рождения. Тогда, давно, они друг друга почти ненавидели. Два упрямых ребенка, каждый со своей гордостью.

Ладай — любимый сын, гордость отца, отпрыск благородного дома Белой Змеи, почти гений, которому все удавалось если не совсем легко, то при приложении некоторых усилий уж точно.

Хият Дака — подкидыш без роду и племени. Найденыш, которого однажды привел в город Большой Камень бродяга и герой Таладат. Подобрал где-то ребенка двух лет от роду, заметил в нем отблеск силы и не смог бросить. Он подобным образом и собак подбирал, и кошек, когда был маленьким. А тут, вдруг, целый ребенок — с неусидчивым характером, склонный к лени, со странным чувством юмора, не без таланта, но без особого ума. Хият ведь до определенного возраста искренне не понимал, для чего ему учеба. А когда понял, было уже поздно, упущенное пришлось нагонять самостоятельно, с такими трудностями, что кто-то менее упрямый давно бы сдался. Но только не этот.

Они не понравились друг другу сразу и надолго. Они друг друга почти возненавидели и, наверное, повзрослев, поумнев и избавившись от подростковых комплексов, стали бы вежливо здороваться и делать вид, что не замечают друг друга. Если бы не случилась гроза. Если бы они не заблудились в чужом лесу. Если бы не подрались, а потом проговорили всю ночь, прижавшись друг к другу в той тесной пещерке, единственном спасении от вселенского потопа.

Оказалось, ни тот, ни другой не соответствовал сложившемуся мнению. Да и общего у них было больше, чем различий. После той грозы они как-то незаметно для самих себя сдружились. Внешне все оставалось по-прежнему. Ладай насмешничал. Хият фыркал. Они спорили по любому поводу. Соперничали, где только могли. Обзывались и ядовито комментировали поступки. Только искренняя злость куда-то пропала, а злословие превратилось в нечто вроде неофициального соревнования. Интересно же, кто кого переспорит. И не беда, что очередная перепалка обычно заканчивалась безоговорочной победой кого-то из преподавателей.

— Знаешь, а ведь он действительно немного светится, — задумчиво произнес Хият, еще раз осмотрев друга с ног до головы в поисках пропущенных повреждений.

— Кто?

— Глаз. Представляешь, столкнется кто-то с тобой в темноте. Весело будет. Длинное худющее нечто, обряженное в темную одежду, сливающуюся с окружающим пространством, светлая шевелюра заплетенная в косу, похожую на ядовитую змею, и желтый светящийся глаз моргает.

— Ага, весело, — согласился Ладай. Воображение послушно нарисовало описанную картинку, и она ему неожиданно понравилась. — Еще бы несколько колокольчиков повесить и можно изображать тихую смерть.

— Точно. Смерть от инфаркта.

Смех получился каким-то истеричным.

Рассказать, да? Что тебе рассказать? Рассказать, что чувствует человек, глядя на практически мертвое тело друга? Или как на самом деле тяжело было тащить тебя обратно в мир живых?

Ладно, уговорил, расскажу. Только не жалуйся потом, не умею я такое рассказывать.

И взамен ты мне объяснишь, что именно я увидел там, рядом с тобой. Ощущение было, словно об стену с разбега врезался. И оно тебя защищало. Мне пришлось уговаривать это перестать тебя держать. Хотя, с другой стороны, если бы это тебя не удержало на грани, ты мог бы и не выжить. Ты слишком долго тянул, болван.

— Ого, — только и смог сказать Хият.

Птица была огромная, с дракона, наверное. Явно хищник. Изогнутый клюв, когти-ятаганы, пестрые черно-бело-рыжие перья, желтые глаза, как левый у Ладая. И, если ощущения не лгут, эта птица была разумной.