- Иди спать, - Парфенов похлопал капитана по плечу. - Раз Гусев прогнал - не суйся, там не твое дело...

- Да ведь за порядок на пароходе я же...

- Иди спать, папаша...

- Если еще такой беспокойный рейс... Опять мне американцев будут навязывать... В отставку... Поездил в вашей республике...

Капитан ушел в каюту, где сердито загородил раскрытую на палубе дверь сеткой от ночных бабочек и комаров.

К Парфенову подошел Хопкинсон - волосы взъерошены, галстук на боку:

- Вы русский? - спросил он, приблизя к нему вытаращенные глаза. - Вы коммунист?

- Ну?

- Вы - железные люди... Вы заставили возвышенные идеи обрасти кирпичом, задымить трубами, заскрежетать сталью... О, каким маленьким негодяем я себя чувствую...

- Постой, не плюйся... Чего расстроился-то?

- Моего дедушку белые поймали в Конго, набили на шею колодку с цепью, он умер рабом...

Парфенов сочувственно пощелкал языком, не понимая еще в чем дело.

- Мой отец всю жизнь улыбался своим хозяевам, обманывал, что ему очень весело и легко работать... Он умер рабом...

Парфенов и на это пощелкал языком...

- Я ненавижу белых эксплуататоров, - выворотив губы, сказал Хопкинсон...

- Правильный классовый подход, братишка...

Тогда негр схватил его руки, затряс их изо всей силы:

- Спасибо, спасибо... Я буду тверд!

Отбежал. Парфенов вслед ему, в раздумьи: - И этот сбесился! Ну, Волга!!!

Но Хопкинсон, весь пляшущий от волнения, подскочил опять, белые манжеты его описывали петли в темноте перед носом Парфенова...

- Лучше я вырву себе глаза и сердце... Но предате - лем-нет, нет... Пусть меня соблазняют самые красивые женщины!.. Пусть я страдаю как черт... Это расплата за то, что мои отцы и деды вовремя не вырезали всех белых в Африке.

- Правильно, братишечка...

- Моя жизнь - вам; русские, - с каким-то, почти театральным, порывом сказал Хопкинсон. - Я плачу, потому что мое сердце очень много страдает, оно очень чувствительное... Черные люди очень похожи на детей, это плохо...

В темноте не было видно, действительно ли у него текут слезы. Парфенов, похлопывая его по плечам, шел с ним к корме:

- Мы, русские, люди со всячинкой, нас еще в трех щелоках надо вываривать, ой, ой, ой - сколько в нас дряни, но такая наша полоса, что отдаем все, что есть у нас, вплоть до жизни, - рубашку с себя снимаем за униженных и порабощенных... (Облокотясь, оба повисли на перилах, на корме.) Баба, что ли, к тебе привязалась? (Негр сейчас же отскочил.) Так пошли ее к кузькиной бабушке,- это же все половые рефлексы... Хотя бабы страсть ядовитые бывают: подходишь к ней как к товарищу, а она вертит боками...

И у тебя в голове бурда. На Волге в смысле рефлексов тревожно...

- Решено! - громко прошипел Хопкинсон и побежал к задвинутому жалюзи окну миссис Ребус... Парфенов закурил и медленно пошел по другой стороне палубы.

Хопкинсон стукнул согнутым пальцем в жалюзи:

- Миссис Эсфирь...... Благодарю за роскошный дар, за вашу любовь... Я отказываюсь... Я не вернусь в Америку - ни один, ни с вами.

Он отскочил и шибко, будто было кончено с миссис Эсфирь. Но за окном ее - темно, никакого движения. И его решимость заколебалась.

Его, как кусочек мягкого железа к чудовищному электромагниту, потянуло к этим черным щелям в жалюзи, за которыми, казалось, притаилось чудовищное сладострастие... Дрогнувшим голосом:

- Миссис Эсфирь, вы слышите меня? Я вас не оскорбил... Это окно мне будет сниться... Никогда больше я не полюблю женщины, в каждой буду ненасытно целовать ваш призрак... Зачем нужно, чтобы я уехал? Вы знаете- с каким великим делом я связан здесь. Я не предам этой страны... Вы искушаете меня? Забавляетесь?.. Зажали рот и смеетесь в темноте... Смейтесь, страсть моя, безумие мое, смертно желанная женщина... (Он распластался руками по белой стенке, словно желая обхватить недосягаемый призрак, и несколько раз поцеловал край оконной дубовой обшивки.) Прощайте... (Отошел, опять повернулся.) Эсфирь, откройте окно, я требую... Я бы мог насладиться вами и обмануть, так бы сделал каждый белый у вас в Америке... Но я негр... Сын раба... Мне священно то, что в вас давно умерло. Именно таким вы будете меня любить... Дайте ключ и глупости вытряхните из головы....

Вспыхнул свет в каюте, жалюзи отодвинулись, появилась Эсфирь, одетая по-ночному - в пижаме. Взяв Хопкинсона за отвороты, притянула к себе и, высунувшись удобнее, залепила ему несколько пощечин...

Он не пошевелился, окаменел... Она отпустила его и спокойно:

- Ну, вот... Это - за все. Возьмите ключ..

На корме долетали шум и пение из четвертого класса.

Нина Николаевна не спала. Поправила волосы, села на сверток канатов, закурила папироску. Появилась Шура, все так же пряча портфель под оренбургским платком...

Пошарила близорукими глазами:

- В буфете - чистое безобразие, пройти нельзя... Слушайте, это под вашим, что ли, влиянием Валерьян надрызгался как свинья?.. При мне, безусловно, это в первый раз... (Нина Николаевна пожала плечами, отвернулась.) Хочу с вами поговорить о Вальке...

- У меня никакого желания...

- Да уж вижу: ревнуете прямо бешено...

- Послушайте...

- Спорить, ругаться со мной не связывайтесь: я - образованная. Скоро еду за границу на год. На кого Вальку оставить? Интересный, влюбчивый, с громадным темпераментом, - во всех отношениях это - мужчина для масс. Немедленно баба прилипнет... Так чем идти на риск, я его лучше вам оставлю...

Нина Николаевна сказала даже почти с любопытством: - Я много видела, но такое...

- Знаю, что дальше: наглая, мол, и дура, и так далее, визг на весь пароход... Наслышались, не обижаюсь, в себе уверенная, я не мелочная... Так вот, можете Валькой располагать как супругом на год... Для женщины в ваших годах с ребенком эта перспектива не дурна... За дальнейшее я не волнуюсь... Только не давайте ему сильной нагрузки и пить не давайте...

Нина Николаевна даже всплеснула руками, начала смеяться.

Тогда Шура обиделась.

- Чего? - спросила.- Чего раскурятились?

- Боже мой, - вы душка, Шурочка...

- Боже мой?! С вами разговаривают не как самка с самкой, а как товарищ с товарищем. То, что я беспартийная, не значит, чтоб вам ржать при каждом моем слове... Тоже - отвечает продолговатым голосом: "Вы душка, Шурочка..."

- Честное слово, без насмешки, вы очаровательная.- Нина Николаевна удерживалась, чтобы не смеяться.- Я бы с удовольствием оказала вам эту маленькую услугу... Тем более что Валерьян сам меня просил о том же...

- Врете! - Шура хлопнула себя по бедрам. - Ну, уж врете...

- Нет, нет... Но я пристроилась в жизни без мужа,- чище, свободнее, никакой помехи для работы... Дело люблю, в провинции меня ляюбят... Счастлива... Вы, Шурочка, найдите ему какую-нибудь невзрачную особу с маленькими требованиями, как-нибудь с ней перебьется год-то.

- Ох, что-то... -Шура всматривалась пронзительно.Ох, что-то вы мало мне нравитесь... Двуручная...

Зинаида давно не спала. Подняла голову с подушки и Шуре страстно:

- Вы -гадкая женщина... Мама, она гадкая женщина.

- Не твое дело, Зинаида, спи...

- Старорежимные истерички обе, - Шура с удовлетворением нашла это слово. - Разговаривать с вами, знаете, политически даже опасно...

Крепче подхватив портфель, ушла...

В четвертом классе гладкая Дунька, кулачья дочь, вылезла из-под зубьев конных граблей: девке не спалось, - со стороны буфета долетали пьяные вскрики и цыганское пение... Дунька причесалась зеленой гребенкой, поправила сбитую набок ситцевую юбку. Подняла с паду соломинку, стала ее. грызть. Причина-почему она грызла соломинку-заключалась в том, что рядом на ящике сидел давешний колхозник, в сетке, в хороших сапогах, -и задумчиво поглядывал на аппетитную девку. На шум, цыганское пение он не обращал внимания.

- Поют гамом, гнусаво, нехорошо, - сказала Дунька.