Все уже готово.

Проснулся в 11:05. Засну в 15:15.

Он потянулся, перекатил голову по подушке, фокусируя взгляд на тенях, которые бросали на потолок оконные занавески. Потом он взглянул на свои пупки и увидел Калдрена, сидящего на кровати и внимательно приглядывавшегося к нему:

– Привет, доктор, – сказал Калдрен, гася сигарету. – Поздняя ночь. Вы выглядите утомленным.

Пауэрс приподнялся на локте и взглянул на часы. Был двенадцатый час.

Мгновение у него мутилось в голове, он перекинул ноги на край постели, оперся локтями о колени и кулаками начал массировать себе лицо.

Он заметил, что комната была полна дыма.

– Что ты тут делаешь? – спросил он Калдрена.

– Пришел пригласить вас на ленч, – сказал Калдрен и показал на телефон.

– Это не действует, потому я приехал. Надеюсь, вы простите мне это вторжение. Я звонил у дверей, наверное, с полчаса. Удивительно, что вы не слышали.

Пауэрс кивнул, встал и некоторое время пробовал разгладить стрелки своих помятых хлопчатобумажных брюк. Неделю уже он не менял одежды, брюки были влажными и издавали легкий запах. Когда он шел в ванную, Калдрен показал на штатив, стоящий около кровати. – Что это, доктор? Вы начинаете снимать драли?

Пауэрс некоторое время смотрел на него, потом на штатив и тогда заметил, что дневник был раскрыт. Раздумывая, прочитал ли Калдрен последние записи, он взял дневник, вошел в ванную и захлопнул за собой дверь. Из шкафчика над раковиной он вынул шприц и ампулу. После инъекции он на минуту оперся о двери, ожидая эффекта.

Калдрен стоял в комнате, забавляясь, чтением наклеек на пачках книг, которые Пауэрс оставил посредине комнаты.

– Хорошо, съем с тобой ленч, – сказал Пауэрс, внимательно смотря на него. Калдрен исключительно владел собой сегодня. Пауэрс разглядел в его поведении даже уважение.

– Прекрасно, – сказал Калдрен. – Кстати говоря, вы решили пересилиться?

– спросил он.

– Какое это имеет значение? Ты же теперь под надзором Андерсона.

Калдрен пожал плечами.

– Приезжайте около двенадцати, – сказал он. – Это позволит вам умыться и переодеться. Что это за пятна у вас на рубашке? Похоже на известь.

Пауэрс пригляделся к пяткам, а потом попробовал стряхнуть с рубашки белую пыль. После ухода Калдрена он разделся, принял душ и вынул из чемодана свежий костюм.

До связи с Комой Калдрен жил в одиночестве в старом летнем домике на северном берегу озера. Это была семиэтажная диковинка, построенная эксцентричным миллионером-математиком, в форме бетонной ленты, которая обвивалась вокруг себя как ошалевший уж. Только Калдрен разгадал загадку строения геометрической модели, и снял его у агента за относительно низкую цену. Из окна лаборатории Пауэрс видел его вечерами, переходящего неустанно с одного уровня на другой, взбирающегося в лабиринте наклонных плоскостей и террас до самой крыши, где он торчал часами как эшафот на фоне неба, следя в пространстве дороги волк, которые ловит завтра.

Когда Пауэрс в полдень подъехал, он увидел его, стоящего на выступе здания на высоте ста пятнадцати футов, с головой драматично поднятой к небу.

– Калдрен! – крикнул он словно в ожидании, что внезапный крик выбьет у того опору из-под ног.

Калдрен глянул вниз и со строгой улыбкой плавно описал рукой полукруг.

– Входите! – крикнул он и снова обратил взгляд к небу.

Пауэрс вылез и оперся на автомобиль. Когда-то, несколько месяцев назад, он принял такое приглашение, вошел и в течение трех минут оказался в каком-то коридоре без выхода. Прошло полчаса, прежде чем Калдрен нашел его там.

Итак, он, он ждал, пока Калдрен спустится со своего гнезда, перескакивая с террасы на террасу, после чего на лифте поднялся вместе с ним наверх.

С коктейлями в руках они вошли на широкую, застекленную платформу-студию; вокруг них вилась белая бетонная лента, словно зубная паста, выдавленная из какого-то огромного тюбика. Перед ними, на перекрещивающихся и параллельных уровнях, видна была серая, геометрическая по форме мебель, гигантские фотографии, повешенные на наклоненных до половины сетчатых клетках или старательно описанные экспонаты, разложенные на низких, черных столах. Выше виднелось одно слово высотой в двадцать футов:

Калдрен указал на него рукой.

– Нелегко было бы, наверное, выдумать что-то более важное? – сказал он и до дна выпил бокал. – Это моя лаборатория, доктор, – сказал он с гордостью. – Намного важнее вашей.

Пауэрс усмехнулся про себя и остановился перед первым экспонатом, старой лентой энцефалографа, там и тут прерываемой бледными чернильными каракулями. Лента была описана. Эйнштейн, А; Волны альфа, 1922.

Обходя вместе с Калдреном экспонаты, он понемногу пил из стакана, наслаждаясь чувством возбуждения, которое давали ему амфетамины. Через час или два это чувство исчезает и мозг снова станет рыхлым как промокашка.

Калдрен ораторствовал, объясняя ему значение так называемых окончательных Документов.

– Это, доктор, последние записи, финальные утверждения, продукты полной фрагментизации. Когда я соберу достаточное их количество, то построю себе из них новый мир. – Он взял со стола толстый том в картонном переплет и начал перелистывать страницы.

– Ассоциативные тесты двенадцати осужденных в Нюрнберге. Я должен включить их в коллекцию…

Пауэрс шел за ним, не слушая. Его внимание привлекло нечто, стоявшее в углу и напоминавшее машину для записей. Из зияющих щелей аппарата свисали длинные, темные ленты. Некоторое время он забавлялся мыслью, что, возможно, Калдрен начал спекулировать на бирже, которая около двенадцати лет постоянно регистрировала спад курсов.

– Доктор, – услышал он вдруг слова Калдрена, – я говорил вам о Меркурии-7? – Калдрен указал на густо исписанные страницы.

– Это описание последних сигналов, переданных по радио на Землю.

Пауэрс с любопытством разглядывал листки. Кое-где он смог прочитать отдельные слова: «Голубые… люди… ужасный цикл… орион… телеметрия.» Он кивнул головой.

– Любопытно, – обратился он к Калдрену. – А что это за ленты там, у телетайпа?

Калдрен усмехнулся.

– Я месяц ждал, пока вы меня о них спросите. Прошу, посмотрите.

Подойдя к машинам Пауэрс поднял одну из лент. Над машиной виднелась надпись: Аургия 225-Ж, Интервал: 69 часов. Он читал:

– Это мне напоминает что-то, – сказал он и выпустил ленту. – Что значит этот ряд чисел?

Калдрен пожал плечами.

– Никто не знает!

– Как это? Что-то они должны представлять?

– Да, убывающую арифметическую прогрессию. Обратный счет, если хотите, – ответил Калдрен.

Пауэрс поднял другую ленту, свисающую из машины направо и обозначенной: Ариес 44Р951. Интервал: 49 дней. Он читал:

Пауэрс огляделся вокруг.

– Сколько длится отдельный сигнал? – спросил он.

– Несколько секунд, естественно. Они очень сжаты. Их расшифровывает компьютер обсерватории. Первый раз их приняли где-то лет двадцать назад – в Джодрелл Бэнк. Сейчас никто не обращает на них внимания, – сказал Калдрен.

Пауэрс смотрел на последнюю ленту:

– Приближается к концу, – констатировал он. Он прочитал надпись, приклеенную к крышке машины: «Не идентифицированный источник радиоизлучения, Canes Venatici. Интервал: 97 недель». Он подал ленту Калдрен сказал:

– Скоро будет конец.

Калдрен покачал головой. Он взял со стола там толщиной в телефонную книгу и минуту листал страницы. Его лицо вдруг стало серьезным, в глазах виднелась глубокая, печальная задумчивость.

– Сомневаюсь, что это конец, – сказал он.

– Это только четыре последних цифры. Все выражается более чем пятисотмиллионным числом.