Нервно переступив, Саша обернулся на Евгения Аристарховича, чтобы понять, можно ли надеяться на его помощь и заступничество. Тот внимательно вслушивался в разговор начальника охраны и лаборанта, но не вмешивался - и в самом деле, предмет разговора явно выходил за пределы компетенции доктора Лукина. Так что он имел полное право рассматривать фигурки золотистой и лиловой пешек, никак не высказывая свое недовольство наглостью Волкова.

- Х-хорошо… - запинаясь, проговорил Саша.

- Свободен! - крикнул Волков, отворачиваясь, будто Глюнов не стоил большего.

- В самом деле, - добавил Лукин. - Идите, Саша. Постарайтесь отдохнуть и подумать над всем, что мы сегодня говорили. Ваша самооценка - а также фантазии и их воплощение - целиком и полностью в ваших руках. До свидания, Саша. До встречи через пару дней…

«Нет, как он смеет на меня кричать!» - возмущалась душа Сашки, пока непослушные ноги, трясущиеся коленками, переступали к двери. «Я что, один из его «волчат», что ли, что он мне приказы отдает?! да пошел он!…» Ладони вспотели, в ушах до сих шумел грозный волковский ряв, и вообще, голова кружилась, будто он сутки ничего не ел… Да что это за глупости!

Сашка, почти дошедший до двери кабинета, остановился. Повернулся к усевшемуся на его прежнее место - в серединку удобного дивана - Волкову, зачем-то снял очки и пискнул:

- Моя фамилия Глюнов, а не Глюнов.

- Поговори мне… - приподнялся с дивана Волков. Лукин бросил фигурки в коробку и перехватил разгневанного начальника охраны, а в дверь, отодвинув замершего на пороге Сашку, заглянула перепуганная, всполошенная Леночка.

- Галя не у вас? Ой, простите, я не хотела мешать… Лучше Марину Николаевну поищу, - прочирикала девушка и убежала прочь.

Саша поспешил за медсестрой. ух… поссорился с Волковым? Нет, Глюнов, ты точно спятил…

К клинике подъехала машина, и буквально через минуту в холле раздались уверенные, тяжелые шаги и голос Волкова. Галя замерла у раскрытого стеклянного шкафчика с лекарствами, не в силах шевельнуться. Напряжение свело судорогой руки и ноги - она вцепилась в пузырек так сильно, что едва не раздавила тонкие стеночки. Быстрые шаги… стук каблучков. Лена? Или Марина Николаевна?

В чуть приоткрытую дверь мелькнула светлая, с бежево-сиреневыми полосами, ткань летнего платья - Марина Николаевна. Лукина поприветствовала Волкова и завела разговор. Евгений Аристархович сейчас занят с пациентом. Нет, он беседует с Сашей Глюновым - объясняла жена доктора. Волков, судя по низкому рокоту недовольного голоса, настаивал, что ему нужно поговорить с доктором немедленно.

Заметят ли проходящие по коридору Волков и Марина Николаевна, что дверь процедурной приоткрыта?

Уже не заметили.

Галя, наконец справившись с приступом страха, довела задуманное до конца: набрала в шприц прозрачной жидкости. Осторожно закупорила пузырек, поставила его в стеклянный шкаф в самый дальний ряд. Повернув в замке тяжелую связку ключей - так, чтобы не наделать лишнего шума, Галя положила шприц, наполненный лекарством, в кювету, которую присоединила к стоящим на подносе стакану чая в тяжелом подстаканнике, тубам с таблетками и витаминами, склянке со спиртом, баночке с ватой; прикрыла всё другой салфеткой, чтобы не запылилось…

По привычке осмотрела кабинет, выискивая вещи, которые лежат не на своих местах. Уловила кривое, искаженное отражение в зеркале: по всем правилам, ей полагается стереть следы своего пребывания. Или работать в резиновых перчатках.

Но она не собирается прятаться. Нет.

Нет.

Нет. То, что Галя задумала - не преступление. Она просто исполнит свой долг.

Галя плотно закусила губы, постояла, подсматривая в щелочку, окончился ли разговор Марины Николаевны и начальника охраны. Улучив момент, когда собеседники повернули к лестнице - должно быть, Волков все-таки настоял на встрече с Евгением Аристарховичем, - девушка выскользнула из процедурной; и направилась в противоположную сторону.

Да, идти в цокольный этаж через сад - длиннее, и есть риск, что кто-то увидит, но если сейчас, у лестницы, Галя столкнется с Мариной Николаевной, и та спросит, как Галя себя чувствует…

Она ничего не чувствует. Всё, о чем она мечтала, на что надеялась, что представляла - умерло. Их с Игорем поездка к маме, праздничное меню и фейерверк веселья будущей свадьбы, их дети - Галя наяву представляла себе субботние вылазки на природу, и как Игорь учит кататься на велосипеде сосредоточенную, серьезную девочку в кудряшках, а ее младший братишка бежит следом, крича что-то веселое; новогодняя елка в блестящих шарах, и Игорь, такой важный, репетирует перед Галей свою речь на будущую защиту докторской; все эти сцены, сфотографированные счастливым воображением, разлетелись серым песком мертвой пустоши, пахнущей горькой полынью.

Галя ускорила шаг, заставляя себя сосредоточиться на присыпанной гравием дорожке. И крепче сжала поднос со звякающими пузырьками и лекарствами.

Это всего лишь укол, - повторила девушка самой себе, открывая дверь пожарного выхода, через которую можно было пройти из сада к палатам, в которых размещались тяжелые больные. Один укол. Сколько ты их сделала за свою жизнь?

Если даже не считать бедных кукол, которым доставалось от маленькой Галочки, играющей в медсестру, миллионы. Ты делала уколы маме, родным, дальним родственникам, пациентам - десяткам, сотням пациентов, даже Игорю прошлой зимой, когда он подхватил тяжелый бронхит…

И сделать еще один укол - ничего не стоит. Поднять шприц иглой вверх. Осторожно постучать по пластиковому цилиндру, выпустить воздух. Тонкая пробная струйка - чтобы убедиться, что воздух вышел, и у больного не останется синяка на месте инъекции; а потом - резко вогнать иглу в мышцу и плавно нажать на поршень, выпуская прозрачный химический раствор.

О, да, - улыбнулась Галя. - Главное, чтобы не было синяка. А еще - натянуть кожу в месте укола, чтобы было не больно. Она и это сделает.

Это будет просто укол, один из многих, которые она делала за свою жизнь.

И, скорей всего, последний.

Придерживая поднос одной рукой, Галя повернула ключ в замке.

Против всяких ожиданий, он не был прикован к кровати, не был и связан по рукам и ногам. Ну да, - подумала Галя, вежливо, по привычке, здороваясь с пациентом. - Евгений Аристархович не любит лишнего насилия. Даже в отношении подобных уродов.

А он действительно урод. Чудовище. Монстр. Кто угодно - только не человек.

Квадратный, слишком широкий в плечах, лицо - как у боксерской груши, покусанной бультерьером, босые ноги торчат из слишком коротких пижамных брюк… Он сидел на кровати и сосредоточенно крутил-рассматривал хрустальную бусину на веревочке - добрый доктор Лукин разрешил оставить эту безделицу, выяснив, что она успокаивает пациента.