Отчаянно цепляясь за сознание, он с трудом мог видеть. Все, что он разобрал, это одинокий силуэт на краю пылающей трещины. Хейнас бросил его инструменты и оружие в пропасть, и Оша закричал от потери, причинившей ему больше страданий, чем физическая боль.

Он чувствовал себя так, будто его тело было полностью покрыто ожогами, и не смог удержаться в сознании — мир перед его глазами почернел.

Спустя какое-то время он медленно открыл глаза. Он не знал, сколько минут прошло, и просто лежал в пылающем воздухе. Когда он, не вставая, поднял голову, то обнаружил, что один из хейнасов остался.

Он, по-прежнему сидя на корточках, указал на меч.

Все еще дрожа, Оша попытался встать на ноги.

Хейнас оглушительно завизжал — словно металл заскрежетал по камню.

Он помчался к наконечникам и другому белому предмету, схватил их и изо всех сил швырнул — они упали рядом с клинком. Потом существо кинулось к краю плато и спрыгнуло в пропасть.

В глазах Оши стояли слёзы.

Как будто бы мало было того, что его изгнали из анмаглаков. Пылающие выдали ему что-то человеческое, в глазах его народа — настолько мерзкое, что его все станут избегать… и прогонять отовсюду.

Он без сил упал на спину. Если он пролежит достаточно долго на такой жаре, то, может быть, просто умрёт — это был бы лучший исход. Он закрыл глаза, ожидая, когда боль утихнет и всё закончится.

«Вставай».

Оша дернулся, приходя в себя. Сначала он не понял, действительно ли очнулся… пока резкая боль на коже и сухой воздух в лёгких не подтвердили этого.

«Вставай… сейчас же!»

Услышав этот голос, он с усилием открыл глаза, но увидел лишь темноту, прорезаемую мерцающим светом пропасти, отражённым от камня. Даже эта картина расплывалась перед глазами.

«Мы служим… даже после смерти. Так зачем так бесполезно тратить свою жизнь?»

Кто был там? Кто говорил с ним?

Разыскивая источник голоса, Оша повернул голову к пропасти. Плато было большим, оно бы не поместилось под ветвями огромного старого платана, что рос у его дома, на фоне красного неба, какое иногда бывает перед самым рассветом… или на закате.

«Посмотри на меня… и послушай!»

Оша, превозмогая боль, повернул голову в другую сторону. И смог разобрать только проход, через который сюда пришёл. Камень вокруг этой черной ямы был запятнан тусклым красным светом. Но кто-то стоял там в темноте.

«Неважно, что мы ничего не находим в том, что у нас есть. Неважно, что наше имя и служба не соответствуют друг другу».

Оша не мог рассмотреть, кто это. Слишком мало света проникало в проход, оставляя высокую фигуру в тени.

«Мы служим без сомнений… признания… или наград. Мы служим всем, кто приходит к нам».

Оша с усилием встал на колени. Этот голос был до боли знаком, хотя он никак не мог слышать его.

Тот, кто стоял за порогом прохода, казалось, был мужчиной. На нём вроде бы был почти бесцветный плащ с капюшоном, чьи углы были подвязаны на талии. Вся его одежда до самых высоких сапог, была такого же невзрачного цвета… возможно, серо-зелёного.

«Не забывай ту малость, чему я успел научить тебя. Чти меня, но не памятью или трауром — не погибни никчёмной смертью».

Оша, не обращая внимания на боль, кое-как встал на ноги и посмотрел на говорящего.

— Йоин… Наставник? — хриплым шепотом сказал он.

Фигура не пошевелилась и не заговорила снова. Лишь тёмный провал капюшона слегка повернулся в сторону.

Оша, немного замешкавшись, оглянулся на все еще лежащие на камне вещи. Серебристые клинок, наконечники стрел и изогнутый прут расплывались перед глазами. Но когда он обернулся…

В проходе никого не было.

Оша, спотыкаясь на каждом шагу, помчался туда, не сбавляя скорости до самого металлического портала.

— Сгэйльшеллеахэ! — крик болью резанул по горлу, но это не остановило его. — Пожалуйста… Сгэйльшеллеахэ… вернись…

Единственным ответом ему было эхо собственного голоса, и он без сил рухнул на верхней ступеньке. Когда не осталось слез, он медленно вернулся на плато. Встав на колени, Оша уставился на то, что было дано ему вместо отнятого.

Он должен был принять все это. Он больше не мог считаться анмаглаком, но не мог непочтительно отнестись к соглашениям. Он не мог опозорить своего потерянного наставника.

Расстелив свой изодранный и обугленный плащ, он сложил всё на него… в том числе и меч без рукояти. Привязать свёрток к поясу или за спину не получилось, поэтому Оша был вынужден нести его в руках. Пока он уходил из пылающих глубин горы, его плоть словно горела снова…

Винн молчала. Наблюдая, как Оша недвижимо смотрит на мертвый фитиль свечи, она чувствовала боль внутри.

— Я не рассказывал это никому, кроме тебя, — невыразительно прошептал он.

Винн задрожала, и комната расплылась перед глазами. Но она не позволила упасть ни одной слезе. Её чувства были ничем по сравнению с тем, что испытал он.

Вельмидревний Отче, Бротан, а затем хейнасы… Что они сделали с Ошей, которого она когда-то знала?

Она соскользнула с края койки и встала на колени на полу. Между ними стояла потухшая свеча, и она не знала, должна ли коснуться его плеча, чтобы поддержать. Оша поднял взгляд и прямо посмотрел на нее.

— Я не могу даже представить, насколько… — начала она, смотря на его руки, лежащие на коленях. Лоснящиеся шрамы от ожогов были хорошо видны под рукавами. — Я не могу даже представить… — повторила она.

— Нет, не можешь.

— Что… что было потом?

— Я добрался до побережья. Уже не помню, как…

Но Оша не забыл, как очнулся от рокота волн, и вид стоящей над ним хозяйки судна, ее широко раскрытые глаза, заполненные страхом и беспокойством.

— Будьте осторожны, — сказала она кому-то еще. — Он обгорел.

Оша слабо вскрикнул, когда два матроса подняли его. Когда они вошли в прибой, чтобы положить его в ялик, он, должно быть, потерял сознание снова. Очнувшись во второй раз, он обнаружил, что лежит на животе на койке на борту судна. Он был обнажён по пояс и накрыт тонким одеялом. Но мог почувствовать охлаждающие компрессы на своих руках и спине. Рядом на полу лежал свёрток из его плаща.

Он не хотел смотреть на него или думать об этом.

Дни шли один за другим, и вскоре судно достигло поселения, откуда он отправился в путь.

Команда подобрала ему одежду из собственных запасов, преимущественно коричневых оттенков. Ему удалось даже одеться без посторонней помощи: он не хотел, чтобы кто-то рассматривал его ожоги.

Он так долго носил серо-зелёное одеяние анмаглаков, что, когда смотрел на себя в одежде своего народа, чувствовал себя непривычно — словно больше не был собой. Но он заставил себя взять ненавистный свёрток и подняться на палубу.

— Отвезите меня на берег, — сказал он.

Два матроса немедленно спустили на воду ялик.

Оказавшись на земле, Оша прошел к окраине поселения, размышляя о той неясной фигуре, которую он принял за…

Нет, невозможно, чтобы это был Сгэйльшеллеахэ. Его йоину стало бы стыдно, если бы он узнал о нарушениях, которые был вынужден совершить его ученик. А также о том, как хейнасы отобрали его оружие анмаглака… и выдали человеческий меч.

Его горе внезапно растворилось в волне гнева.

— Валхачкасейя… Бротандуиве!

Оша проклинал греймазгу самыми грязными словами, какие только знал. Уронив тяжёлый свёрток, он кинулся в лес, чтобы отыскать какую-нибудь прогалину или поляну. Он попытался представить, как вызвать клуассаса, чтобы тот увёз его подальше….

Среди редких прибрежных деревьев не оказалось места, похожего на ту поляну, где уклончивый греймазга вызвал священного. Оша задыхался от боли, поскольку его одежда натерла ожоги.

Вдруг резкий шелест раздался над его головой. Слишком громкий для морского бриза.

Прежде чем он поднял взгляд, большое черное перо упало в редкую траву перед ним.