— А ты представляешь себе, который час? Слав, ты очень забавен, но мне все-таки нужно идти…

— Это, наконец, просто невыносимо! Тебе остается сказать мне… Что тебе остается сказать?

— Не сердись.

— Вот-вот! Тебе остается сказать — «не сердись».

— Но ты ведь знаешь, что я сегодня дежурю. Мне давно пора быть в типографии.

— А со мной? Когда ты будешь со мной? Ну пойдем, ну, пожалуйста!..

— В другой раз, Слави…

— Всего-то угол отклонения пятьдесят градусов северной широты, а? И спустим паруса…

— Ты просто прелесть и заслуживаешь поцелуя! — Тут она меня поцеловала. — Эх, если бы ты был хоть немного постарше…

— «В комнатке бедной мы будем совсем одни-и-и!» — это я пропел из какой-то арии.

— Ну пойми, я дежурю!

— Все! У меня совсем другая идея!

— Жениться на мне, что ли?

— Еще интереснее!

— Что-о?

— Давай снимем туфли! И тогда будем «босиком ночью в парке» — есть такой английский фильм…

— Отстань, не трогай меня! Я тебя поцеловала — хватит! И вообще, нет такого фильма.

— Не делай из себя «мисс Гренландию»!

— Мы встретимся в другой раз…

— Другого раза не будет!

— Оставь меня, или я закричу!

— А я закрою тебе рот поцелуем.

И на этот раз я поцеловал ее.

— Однако ты нахал!

— Через нахальство — к успеху! Мне пришла в голову новая идея — пошли в кабинку…

— Слави, в последний раз прошу — оставь меня… иначе я скажу Любену!

— Любену? А что ты ему скажешь?

— Но ведь он тебе брат.

— Ну и что же? Ему можно, а мне нельзя? Я не нуждаюсь в его разрешении!

— Не будь свиньей.

— Слушай, ты что это воображаешь, а? И вообще, сколько еще я буду ширмой, а?

— Какой ширмой? Для кого?

— Для вас, для кого же еще? Все, с этим покончено! Понятно? Не буду я больше таскаться за тобой, чтобы получить фигу под нос!

— А ты как себе представляешь — что я могу с обоими?

— А почему бы и нет? Один раз можешь, другой — нет? В Несербе можешь, а в Софии нет?

— Слушай, малыш, в тебе есть что-то… что-то невероятно гаденькое!

— Меньше, чем в моем старшем братце.

— Ты можешь по крайней мере на минуту вспомнить, что ты хорошо воспитан?

— Ну, постараюсь.

— Тогда пусти!

— Вуаля, пускаю…

— А теперь успокойся и послушай меня. Я говорю это именно тебе, потому что ты единственный близкий нам человек. Он обещал развестись!..

— А, все эти обещания гроша ломаного не стоят. И вообще, что ты можешь предложить ему, дурочка? Выходит, что ты еще наивнее меня. Сейчас у него есть все: положение, карьера, возможность реализовать свои воспаленные претензии, скрыть под крылом старика свою бездарность. А старик придуряется, что ничего не замечает между тобой и Любеном, чтобы сохранить мир и покой в семье. Даже Юлия, такая образованная женщина, два факультета кончила, и та хоть и переживает, но закрывает на все глаза. Одна только мамаша время от времени разрушает семейную идиллию. Вот она-то не потерпит больше вашего камуфляжа. Как видишь, не такой уж я тупой. И зачем вы хотите меня отослать? Я же чувствую — тут какой-то подвох!..

— Ничего ты не чувствуешь! Мало ты знаешь своего брата.

— Я знаю его достаточно хорошо. Когда он послал тебя подальше и женился на Юлии, неужели ты не поняла, чем все это пахнет? Как ты думаешь, почему он не сдал госэкзамены? Потому, что иначе бы его по распределению заслали куда Макар телят не гонял, ясно, лапочка? А так он остался тут и неплохо устроился! Для него брак — типичная сделка: дебет — кредит. И во всей этой сложной системе тебя, дорогая, я совершенно не вижу, ну никак не вижу! Неужели ты не поняла до сих пор, что мешаешь ему? Зачем ты ему теперь нужна?

— Неправда! Он меня любит больше, чем прежде!

— Чепуха! Это он от любви подсовывает тебя мне?

— Врешь! Мы с ним уедем вместе!

— Куда, позвольте узнать?

— В Вену. Все равно рано или поздно ты об этом узнаешь.

— Ну, убила, совсем убила! Черт возьми, значит, все вперед, на Вену?

— Не разыгрывай из себя кретина.

— Слушай, беги прочь! Беги от него, это я говорю тебе! Однажды ты уже освободилась от него, а теперь беги куда глаза глядят! Пусть эта дура Юлия мучится с ним. Если об этом узнает старик, ее отец, — про Вену ничего не скажу, но в Софии и около нее тебе точно не будет места!

Тогда Анна взяла меня за руку.

— Какое все это имеет значение? Мы же встретимся там… Говорят, Вена романтический город, романтический и веселый… А теперь обними меня, и покрепче…

— Ты страшная женщина, Анче!

— Почему страшная? Просто женщина.

Тут она стукнула меня ладонью по губам и убежала. Что мне оставалось? Крикнуть ей вслед: «Клеопатра!» — и все…

— Та-ак… — вздохнул инспектор. — Анна, вы хотите что-нибудь добавить?

— Не добавить, а скорректировать. Этот юный сексуальный маньяк рассказал всю историю крайне пошло. Особенно в части, касающейся отъезда. Я была слишком снисходительна, когда сказала, что в нем есть что-то гаденькое, — он, оказывается, сущий негодяй!..

До сих пор Любен, сидевший с опущенной головой, не участвовал в разговоре, а тут вдруг тихо прошипел:

— Если бы не я, торчал бы ты до сих пор в цеху в Кремиковцах[6].

— Ты меня Кремиковцами не пугай! Я работы не боюсь! Это ты всех на свой аршин меришь!

— Ах ты, мразь! Забыл о том, что получил от меня?

— А что я получил? Тысячу монет в общей сложности и твою престарелую любовницу — за ненадобностью? Однако хватит, дудки, с этим все! На утильсырье не клюем!

Анна снова вскочила как ужаленная:

— Товарищ инспектор, ну заставьте же этого хулигана замолчать наконец! Не могу я больше слушать его гадости!

— Когда вы должны ехать? — спросил инспектор у Слави.

— В начале следующего месяца, — с готовностью ответил тот.

— Уже получили паспорт? Кто оплачивает ваше содержание там?

— У меня стипендия ЮНЕСКО.

— Да-а, Вена — веселый город. — Инспектор раскрыл свою папку и вынул оттуда какую-то бумагу. — Это копия приказа о вашей заграничной командировке, — спокойно обратился он теперь уже к Анне. — А вот и номер — 2631 от четвертого числа этого месяца…

— Очевидно, номер правильный, — побледнев, произнесла Анна. У нее от волнения пересохли губы, но она сумела сделать над собой усилие и придать своей фразе легкий иронический оттенок.

— А это, вы сказали, ваша газета, — продолжал Пирин.

— Я вам говорила — это газета, в которой я работаю.

— Вы могли бы подарить ее мне?

— Да ее можно купить в любом киоске.

— Именно этот номер нельзя купить ни в одном киоске, — медленно возразил Пирин. — К вашему сведению, этот номер — из первых, сигнальных экземпляров, поэтому красная краска в заглавии так размыта. Так вот, тиражирование остановили в самом начале, потому что была замечена грубая опечатка — заглавие вашей статьи в этих бракованных экземплярах звучит так: «У притоков песен и танцев». А в нормальном номере, который я купил в киоске, напечатано «У истоков песен и танцев». Как видите, опечатку исправили. Значит, вы, товарищ Игнатова, ушли из типографии раньше, чем кончилось ваше дежурство. Доказательство — этот бракованный экземпляр, который вы подарили Любену.

— Да, это так… Я очень устала и немедленно отправилась домой!

— Надеюсь, вы объясните мне, каким образом этот экземпляр из типографии попал к читателю по имени Любен?

— Я… я встретила его на Ларго и дала ему газету, чтобы он прочел мою статью. Мы разговаривали не больше двух-трех минут…

— Значит, первый вариант был такой: вы пришли из типографии и сразу легли спать. Второй: вы вышли из типографии, встретились с Любеном, после этого пришли домой и легли спать. Если вы собираетесь преподнести нам третью версию, пусть она будет последняя и истинная.

— Я все сказала. Меня разбудили ваши люди…

— Вот разрешение на обыск вашей квартиры, который произвели «мои люди». А вот валюта, которую они нашли в кармане зимнего пальто, висевшего в гардеробе. Карман был полон нафталина, и валюта буквально утонула в нем…