Я даже остановился от неожиданности. Ишь ты — «Яворов», «на тогдашний манер». Хочет пустить пыль в глаза «культурным» разговором! Ну что ж, пусть…

— Я разбудил вас и взял с собой, потому что по предварительным данным понял: вы, вероятнее всего, найдете здесь материал для своей будущей пьесы. А если так, то лучше всего вам самому все видеть и слышать с начала до конца.

— Хм… до конца. Что вы считаете концом расследования?

— Разоблачение преступника.

— Неужели не ясно сразу, кто виноват?

— Почти всегда преступники стараются оставаться неузнанными или свалить вину на когото другого. А «другие», как правило, молчат и этим выгораживают преступников. Для нас главное — не обвинить невиновного.

— Неужели такое возможно сегодня?

— Почему же такое «сегодня» невозможно? Социализм не делает людей ангелами.

— Ну а что представляет из себя наш случай?

— На первый взгляд он очень прост — покончил самоубийством старый человек. Я же думаю, что он был убит.

— А кто вам сказал, что он покончил с собой?

— Близкие, которые нам позвонили.

— И вы предполагаете, что они вас обманули, а на самом деле вместе убили его, как в романе Агаты Кристи «Восточный экспресс»?

— Не все. Кто-то из них.

— А другие его выгораживают…

— Мне кажется, что другие просто не знают точно, что произошло.

— А что произошло?

— Сейчас постараемся разобраться. А все-таки, что ни говорите, наша работа — одна из самых интересных…

— Никто этого не отрицает.

— Мне кажется, вы сейчас начнете писать свою пьесу мысленно, не дождавшись даже, когда мы придем на место…

— Я уже начал.

— Правда? Значит, не теряете времени.

— А его у меня нет, времени-то, чтоб его терять. Если пьеса получится, она должна быть написана как можно быстрее.

— Та-ак… Я обещал товарищу Гуляшки стимулировать вашу энергию, но, по-моему, в этом нет необходимости. Прекрасно! Теперь прошу вас наблюдать за мной, точнее, за тем, как я буду работать с фактами. А потом я, с вашего позволения, буду комментировать их в беседах с вами.

— Как Шерлок Холмс обсуждал действия с доктором Уотсоном? Это, знаете ли, довольно старый способ, к нему прибегал еще отец детективного романа, великий поэт Эдгар По, а потом его развил Конан Дойл. Но у меня нет желания использовать этот способ в своей будущей пьесе… если я вообще напишу ее!

— Но ведь вы уже начали писать, не так ли?

— Нет ничего легче, чем начать пьесу, стихотворение, даже роман…

— Сложнее завершить их, я понял. А вот я должен, обязан закончить любое начатое расследование.

Тем временем мы подошли к углу бульвара Витоши и улицы Патриарха Евтимия.

— А если вам не удастся закончить какое-нибудь дело?

— Тогда я должен буду подать заявление об уходе.

— Но почему? Вы же не ясновидец и всего знать не можете.

— Всего — пожалуй, но то, что необходимо, обязан знать.

— У вас есть уже какая-то конкретная идея по поводу нашего дела? Или, может, интуиция подсказывает вам, кто совершил преступление в эту ночь?

— Кто-то, кому это было нужно, кто не мог не совершить его.

— Любопытный взгляд на вещи…

— Мне именно такой необходим.

— А то, что вы не воспользовались служебной или личной машиной и из-за этого мы потеряли двадцать минут, — не поможет ли это убийце?

— Наоборот, это даст ему возможность успокоиться, досочинить свою версию…

— А если он уже убежал?

— Не думаю. Сегодня на рассвете не было ни одного самолета на Запад.

— На Запад? Почему вы думаете, что…

— Потому что люди, которых вы сейчас увидите, — будущие герои вашей пьесы — не рискнут бежать через границу с рюкзаком по туристским тропам, они пользуются для этого самолетами.

Мы уже поднимались по лестнице старого дома.

— Извините, Пирин, а… а почему вы считаете, что это не самоубийство?

— Потому что люди редко кончают жизнь самоубийством, чаще их убивают другие. Кроме того, я уже знаю, что «самоубийца» — старый, заслуженный герой Сопротивления.

— А разве с такими людьми подобное не может случиться?

— Может. Но для этого нужны особые, из ряда вон выходящие причины. Предварительное ознакомление убедило меня, что таких причин — явных, не скрытых — не было.

— Вот как? Уже имело место «предварительное ознакомление»?

— Разумеется. Для быстроты я воспользовался телефоном.

— Куда же вы звонили?

— Ну, этого я вам не скажу, поскольку к пьесе это отношения не имеет.

— А что же тогда имеет отношение к пьесе?

— Все, что сейчас произойдет.

Мы остановились перед тяжелой дубовой дверью роскошной старой квартиры. Дверь открылась сразу же, как только инспектор нажал кнопку звонка. Милиционер, стоявший за порогом, узнал Пирина Йонкова и козырнул ему.

— Все нормально? — спросил Пирин.

— Так точно.

Меня это просто покоробило. Ну и профессия! Убит человек, убийца неизвестен — и «все нормально»…

Навстречу нам вышел молодой мужчина, лицо его выражало тревогу. Он протянул руку. Инспектор небрежно пожал ее, пробормотал что-то, отстранил молодого человека и быстро направился внутрь квартиры. Мне надлежало идти за ним.

Мы вошли в комнату, и будто в честь инспектора фотограф дал мощную вспышку — он делал снимки старика, лежавшего на кровати. Все еще красивое, несмотря на возраст, лицо было повернуто влево. Он был похож на спящего, если бы не запекшаяся кровь на лбу и щеке и небольшое кровавое пятно на подушке. «Какое прекрасное, мужественное лицо», — невольно подумалось мне.

— Вы ничего не трогали? — спросил инспектор.

— Ничего, — ответил фотограф.

— Со снимками закончили?

— Этот был последний.

Пирин подошел к мертвому и повернул его голову лицом к себе. Вдруг мне показалось, что в глазах инспектора на миг блеснуло изумление — блеснуло и погасло. Он осмотрел комнату. Взгляд его надолго задержался на окне. Он подошел ближе, раздвинул опущенные шторы и взглянул на улицу. Потом отошел от окна, открыл платяной шкаф, потрогал висящую одежду и проговорил в сторону, вроде бы обращаясь ко мне:

— После.

Мне захотелось напомнить о себе, о том, что «доктор Уотсон» находится здесь, и у Пирина есть перед ним определенные обязанности.

— Что скажет мистер Холмс своему другу?

— А что заметили вы?

— Я? Разве это имеет какое-нибудь значение?

— Огромное. Иной раз посторонний человек, непрофессионал, видит гораздо больше, чем мы, специалисты…

— Тогда вам следовало бы всегда иметь при себе таких «непрофессионалов», как я.

— Довольно часто их функции выполняют близкие погибшего или люди, которые по разным причинам оказались на месте преступления.

— Но здесь, похоже, нет преступления?

— Да, очевидно, версия самоубийства, к сожалению, подтвердится.

— Почему «к сожалению» и почему «версия»?

— Для нас все версия, пока мы не доберемся до истины.

— Даже в таком абсолютно ясном случае?

— Самые ясные случаи порой оказываются и самыми запутанными…

— Это вы говорите, скорее всего, для меня? Имея в виду нашу будущую пьесу, да?

— Почему «нашу»? Пьеса будет ваша, а я буду одним из действующих лиц.

— Главным!

— Главное действующее лицо — это всегда жертва. Для нас.

— Но ведь оно не может говорить…

— Моя роль состоит в том, чтобы заставить его «заговорить»… А теперь надо отыскивать все эти мелкие пятнышки, пылинки, царапинки (они только на первый взгляд не имеют значения), постепенно подбираясь к кровати, шкафу, окнам, задернутым шторам, если они задернуты, — и так мы заставим жертву «заговорить» и узнаем, кто убийца.

— А если все-таки это самоубийство?

— Потерпите. Не забывайте, что некоторые религии не разрешают хоронить самоубийцу в «освященную» землю, которая будто бы принимает прах только покинувших этот грешный мир не по своей воло… Самоубийство противоестественно, это тоже преступление, и его тоже нужно доказать…