— В какое? Из вас приходится вытягивать каждое слово.

— В «Скарпу». На вторую серию «Крестного отца».

— Один?

— Да, один.

— В кино никого из знакомых не встретили?

— Нет.

— Никто из билетеров вас там не знает?

— Нет. В это кино я почти не хожу. Зашел, так как оно ближе всего от «Нового Свята».

— Значит, алиби у вас нет. Быть может, хоть билет остался?

— Нет, я его выбросил, выходя из кино.

— Тем хуже для вас.

— Если бы я знал, что меня будут подозревать в убийстве, то тогда бы пошел в кино с двумя свидетелями и, пожалуй, прихватил бы нотариуса. Еще раз заявляю вам, я не убивал Стояновского.

— А я еще раз повторяю, что никто вас не обвиняет в убийстве. Вы даете показания как свидетель. Но поскольку у вас нет алиби, ваша невиновность в какой-то степени берется под сомнение.

— Ничем не могу вам помочь, — развел руками Ковальский.

— Итак, на сегодня все. А теперь, пожалуйста, подпишите протокол. На каждой странице внизу поставьте подпись. Если вдруг вы что-нибудь вспомните, прошу вас связаться с нами.

— Сказал вам все, что знаю.

— Спасибо. До свидания.

Ковальский ушел. Шиманек тут же высказал свои соображения:

— Алиби у него нет, его внешний вид совпадает с тем, кого нам описала Мария Болецкая — единственный свидетель, который видел убийцу.

— Да, она обратила внимание, что убийца был высокого роста, а таких в Варшаве тысяч сто найдется. А без алиби — тоже несколько тысяч наберется.

— Не понравился он мне.

— Согласен. Генрик Ковальский далеко не светлая личность, только хотел бы я знать, каковы у него мотивы, чтобы пойти на убийство. Ведь не принимать же во внимание их свары трехлетней давности из-за девицы, которую в результате и тот и другой потеряли. Стояновский куда более высокую цену заплатил за это, чем Ковальский.

— С какой стороны ни подойдем, все рушится, — с сожалением признался подпоручик. — Уж неделю ведем расследование — и ни на йоту не продвинулись вперед. Боюсь, что наш «старик» обоих выставит из управления, вылетим как миленькие.

— Но до того, как он нас выставит, срочно доберись до этого мастера Валентовского, проверь, хотя я не очень-то верю, что это что-то даст. Кроме того, надо заняться алиби Урбаняков и найти человека с зеленым «опелем». Думаю, его не так-то просто разыскать.

Несмотря на опасения Чесельского, человека с «опелем» оказалось найти проще всего. В течение часа все милицейские машины, курсирующие по Варшаве, получили распоряжение отыскать зеленый «опель-рекорд» со шведскими номерными знаками, остановить под любым предлогом, проверить документы, а главное, установить, где проживает его владелец в Варшаве и на Побережье.

Не прошло и двух часов, как поручик Чесельский получил донесение от одной из патрульных машин. «Опель-рекорд» принадлежал некоему Эрику Янсону, жителю города Мальмё, но ездил на нем Мариан Залевский, приехавший в Варшаву из Гдыни, где проживает на Свентоянской улице. По прибытии в столицу остановился у своей сестры, а с четырнадцатого сентября переехал в пансионат на Брацкой улице в номер Гельмута Шульца, австрийского подданного, который выехал на несколько недель в Вену, а на это время поселил в своем номере приятеля.

После получения этих сведений сразу же запросили милицию города Гдыни сообщить все, что известно о Мариане Залевском. Получив интересующие данные, подпоручик Шиманек отправился в здание суда, где в картотеке криминалистики без особого труда отыскал карточку человека с «опелем», содержащую весьма интересную информацию: внесенные туда цифры — дата вынесения приговора, статья уголовного кодекса, срок наказания — говорили о многом.

Больше ничего нового не удалось разузнать. Эдвард Валентовский действительно был прописан по улице Петра Скарги, но уже два года как перешел на другую работу, сейчас находится где-то под Сокулкой в Белостоцком воеводстве, в геологической экспедиции, бурит скважины. Кроме того, удалось установить, что четырнадцатого сентября Валентовский был весь день на работе, а вечером в рабочем общежитии.

Самое убедительное алиби представили оба Урбаняка: во время утоления «жажды» в одной из забегаловок на небезызвестной Радзиминской улице дело дошло до «некоторого нарушения общественного порядка», после чего приехала милиция, и столь почтенная компания вечер и всю ночь прозела в милицейском участке.

Чесельский и Шиманек решили по второму разу допросить всех свидетелей. На это дело ушло четыре дня. Увы, никаких новых данных они не получили. Разговор с начальником отдела кадров строительного объединения, где последнее время работал Стояновский, ничего не дал. Оставалось допросить еще одного свидетеля, непосредственного начальника Стояновского — инженера Януша Адамчика, но он находился в Чехословакии, в командировке. В отделе кадров дали понять, что разговор с Адамчиком вряд ли даст что-то новое и поможет следствию сдвинуться с мертвой точки.

Полковник Адам Немирох, начальник отдела по расследованию особо опасных преступлений, самый что ни на есть главный их начальник, хотя и не был доволен результатами следствия, но всыпать не всыпал, как того ожидал Шиманек, даже отметил, что дело они вели энергично и напористо. Обратил внимание на ряд деталей расследования. Ну а что нет пока никаких результатов, это еще ничего не значит. Пока мало фактов. Сдвинуть с мертвой точки такое дело не так-то просто, поскольку все еще непонятны мотивы преступления. Можно ли принимать за рабочую гипотезу весьма неубедительный факт, что Ирена Стояновская сама инспирировала убийство и — как известно — в день совершения его выехала за границу с австрийским гражданином Гельмутом Шульцем.

Шульц был представителем крупной австрийской фирмы, сотрудничающей с Польшей. Большую часть года он проводил в Варшаве, жил в доме на углу Брацкой, Шпитальной и Хибнера. В этом же доме помещалось известное кафе «Швейцарское». Шульц хорошо говорил по-польски. В МВТ и в ряде внешнеторговых объединений его хорошо знали. У него была репутация солидного, делового человека. Наши внешторговцы и мысли не допускали, что он мог быть замешан в какую-либо аферу, а уж тем более связанную с убийством.

Шульц последнее время вел переговоры о поставке строительной техники в Ирак. Условия контракта уже были согласованы с иракской стороной, ему осталось обговорить кое-какие детали польско-австрийского сотрудничества. Действовал он энергично, так как для него было очень важно подготовить поскорее соглашение к подписанию, это была одна из крупнейших сделок, которую он готовил сам. Скорее всего, Шульц выехал в Вену, чтобы окончательно согласовать со своей фирмой условия контракта. Польское МВТ знало, когда он выезжает и дату его возвращения: в Варшаву он приедет не ранее чем через месяц. Соответствующие внешнеторговые объединения почти ежедневно разговаривали с ним или его шефами по телефону.

Исходя из этого, Гельмута Шульца трудно было заподозрить в причастности к убийству. Сам факт, что он знал Ирену Стояновскую, бывал в кафе «Аида», выехал из Варшавы в одном и том же с нею поезде, мог быть чистой случайностью. Вполне возможно, что Шульц, узнав, что такая красотка собирается поехать в Австрию, решил приурочить свой выезд к ее поездке. Нет ничего предосудительного в том, что ему захотелось проехаться до Вены в ее обществе, а там недурно провести с ней время.

Таким образом, единственным человеком, подозреваемым в убийстве, по-прежнему оставалась Ирена.

Примерно недели через две после убийства Стояновского поручик Чесельский, как обычно, точно к восьми приехал на работу; внизу дежурный доложил, что с шести утра его ждет женщина.

— Я посоветовал ей прийти после восьми, но она сказала, что никуда не уйдет и будет ждать, — добавил сержант.

— Которая? — Чесельский внимательным взглядом окинул посетителей, сидящих в приемной.

— Вон та, с огромным чемоданом.