— Нет, нет, — заговорила Стояновская. — Ирена есть какая она есть, но на преступление она не способна. Да еще на следующий день после разговора с нами. Уходя, она сказала, что очень рассчитывает на нас, надеется, что мы его уговорим. Прощаясь, расцеловалась со мной.

— У вас, пани Стояновская, кажется, была неприятная стычка с Иреной?

— Ах, это было несколько месяцев тому назад. Как-то после полудня я заехала к ним. Сын еще не пришел с работы, Ирена собиралась уходить — я ее застала уже одетой в прихожей. Она сказала, что торопится на работу: подруга просила ее подменить. Смотрю — в кухне ни одной кастрюли на плите. И намека на обед нет. Спрашиваю, что Зигмунт будет есть, когда придет? Она отвечает, что это ее не интересует: она вышла замуж не затем, чтобы обеды готовить. Ответила, возможно, несколько резковато, ну и пошло слово за слово, и закатила мне сцену. С тех пор я туда ни ногой.

— Были ли у вашего сына друзья?

— Когда работал на старой работе, был в приятельских отношениях с несколькими коллегами, но не в очень близких. Зигмунт относился к тем людям, которые больше любят одиночество. После окончания школы, когда уже был студентом, он не очень увлекался гулянками, как все молодые люди в его возрасте, скорее, был домоседом. Удобное кресло, телевизор, интересная книга — вот его любимое времяпрепровождение.

— А вы не назовете фамилии его друзей?

— Некоторых помню. Генрик Ковальский, инженер, Малиновский, бухгалтер, пожалуй, еще Адамчик.

— Они все работали вместе?

— Нет. Адамчик… кажется, в строительном объединении. Это приятель сына еще со студенческих лет. Именно он уговорил Зигмунта поступить на работу в строительное объединение. А до этого сын работал в кооперативе.

— Что это за кооператив?

— «Строитель» — так называется. Находится на Таргувеке. Там Зигмунт и познакомился со своей будущей женой.

— А почему он оттуда ушел? Вам известна причина?

— По-моему, по материальным соображениям. В строительном объединении он стал получать больше, ну и, наверное, новая работа была более престижна и перспективна. В кооперативе он уже достиг всего, что мог. Совсем иное — работа на крупной промышленной стройке.

Там неограниченные возможности, повышение по службе и значительно лучшие условия для роста. А в кооперативе обстановка осложнялась из-за жены. Вы, наверное, уже знаете, что она была там простой работницей. И вдруг вышла замуж за главного технолога. Ситуация не из простых.

— Да, да, понимаю. А после того как сын женился, были у него друзья?

— Почти не было. Так мне кажется. К тому же перед свадьбой Зигмунта мы уехали из квартиры, встречи с сыном и его женой были довольно редки. Иногда они приезжали к нам сюда, в Вёнзовную. Из отдельных слов я поняла, что Ирена не очень стремилась поддерживать отношения с приятелями мужа, ее прежними начальниками. Зигмунт тоже не был расположен принимать у себя в доме приятельниц Ирены и ее родственников.

— Так какая же она, пани Ирена?

— Очень красивая, — принялся объяснять Стояновский, — образования никакого, но полна жизни, от природы неглупа, очень легко приспосабливается к среде. Замужество дало ей возможность занять определенное положение в обществе, принесло материальное благополучие. Все это она очень умело использовала. Когда мы первый раз ее увидели, нам прямо обидно стало за Зигмунта: ни одеться не умела, ни вести себя. А теперь ее нельзя сравнить с той прежней девчонкой с Таргувека. И одевается, и держит себя совсем по-иному. Но, конечно, характер свой переделать она не смогла. Чуть что, и этот ее Таргувек берет верх… Ей еще не было и двадцати, когда она вышла замуж. Зигмунт старше ее почти на пятнадцать лет. Возможно, это и не было бы помехой, если бы они по характеру не были такие разные. Она любит развлечения, танцы, самую современную музыку. Дом и домашняя работа нагоняют на нее тоску. Если бы был ребенок, быть может, он бы их и сблизил, и разница в годах не так бы мешала. Но, увы, детей у них не было.

— Сразу было видно, что они не подходят друг другу, — добавила пани Стояновская.

— Зигмунт всегда был нелюдим, сторонился женщин. Я уж думал, что он никогда не женится, но вот встретил «свой идеал», влюбился. Мне кажется, что и наш сын понравился ей, он был привлекательный мужчина, стройный и роста хорошего. Она не без удовольствия принимала его ухаживания. Думаю, даже и не мечтала о замужестве, но, когда разобралась в его чувствах, использовала это в своих целях, хотя ни она, ни он не были счастливы в этом супружестве.

— Нам трудно смириться с такой потерей. — Пани Стояновская незаметно вытерла слезы. — Трудно поверить, что сына нет.

— А когда похороны? — спросил Стояновский. — Ирена не возвращается, а нам бы хотелось начать подготовку.

— Если мы не сможем найти Ирену, в таком случае эту печальную обязанность вы возьмете на себя, — объяснил Шиманек. — Прокурор должен выдать разрешение на похороны, это простая формальность, причина смерти ясна, дополнительных расследований милиция проводить не будет. Строительное объединение, где работал ваш сын, я думаю, поможет вам уладить все необходимые формальности.

— Я тогда поеду вместе с вами в Варшаву, — сказал Стояновский.

— Может быть, лучше завтра? — предложил Шиманек. — Возможно, Ирена к этому времени вернется. Да и жена вашего старшего сына завтра приедет.

Стояновский согласился с доводами Шиманека. Они договорились, что подпоручик свяжется с ними завтра и тогда договорятся, как действовать дальше.

На обратном пути Шиманеку повезло: первая же машина, которую он схватил на шоссе, подвезла его прямо к управлению милиции. Он появился перед своим начальником, когда тот никак не ожидал его, то есть гораздо раньше, чем предполагал.

Чесельский выслушал рапорт и попросил изложить все письменно.

— Три момента из моего разговора с родителями я считаю особенно заслуживающими внимания: первый — это сто тысяч, которые Ирена якобы хотела передать мужу за согласие на развод. Где она могла добыть такую крупную сумму?

— Что тут непонятного? Если тот тип с шикарным автомобилем, о котором говорил дворник, серьезно занялся Иреной, он мог пообещать ей эти деньги, чтобы устранить с пути все преграды.

— Но он мог сделать это и с помощью двухкилограммовой гири. Одним взмахом сэкономил солидную сумму денег.

— Ты прав, — согласился Чесельский, — только это надо доказать. Наша задача как можно скорее разыскать Ирену Стояновскую и, конечно, этого таинственного ее поклонника.

— И второй момент — на что нельзя не обратить внимания — это слова Ирены о самоубийстве. Как к этому отнестись? Простая уловка? А уж если она находилась в таком подавленном состоянии, что готова была покончить с собой, так ведь она могла прийти к мысли, что, пожалуй, лучше не себя, а его прикончить. Эти ее слова, мне кажется, весьма серьезная улика.

— Знаешь, довольно часто некоторые особы грозятся: «Я покончу с собой», и никто к этому серьезно не относится. Даже они сами. Болтают просто так.

— Ну и третий момент. Это, пожалуй, даже не улика, а самый настоящий факт: Ирена не уезжала отдыхать в Бещады. В субботу, за три дня до убийства мужа, она никуда не уехала, так как накануне преступления была у его родителей в Вёнзовной.

— Это может свидетельствовать о том, что она что-то скрывала от мужа. — Чесельский был осторожен в своих заключениях. — И совсем не доказывает, что она его убила или подстрекала третье лицо к убийству.

— А все, вместе взятое, явно говорит о том, что Ирена Стояновская готовила убийство и является соучастницей преступления. Я бы объявил розыск, а когда ее найдут, следует немедленно птичку арестовать.

— Прокуратура, которая вместе с нами ведет следствие, не даст разрешения на арест, я уж не говорю о нашем полковнике. Да и я сам против этого.

— А, делай что хочешь. Ты ведь мой начальник. — Шиманек почувствовал себя оскорбленным.

— Ты проделал серьезную работу, — пытался успокоить приятеля Чесельский, — согласен с тобой, что кое-какие улики появились. Мы разыскиваем Ирену Стояновскую через радио и по телевидению. Теперь попытаемся найти ее с помощью милиции. Только без таких крайних мер, как всеобщий розыск, да еще чтобы ее под конвоем доставили в Варшаву. Никуда она не денется.