Мы знаем, с каким негодованием отзывался Меттерних о поведении Пруссии в 1805 году до сражения при Аустерлице, когда она на настоятельные предложения Австрии и России войти с ними в союз отвечала уклончиво, предлагая сначала сделаться посредницей между воюющими сторонами и только в случае отказа Наполеона примкнуть к коалиции. Точно так же поступала теперь и Австрия. После сражения при Бауцене Меттерних при тайной встрече с Александром на богемской границе развивает аналогичный проект о вооруженном посредничестве Австрии. Но решимость Александра продолжать войну во что бы то ни стало, его настояния, чтобы Австрия приняла окончательное решение, видимо, подействовали на Меттерниха и вырвали у него обещание принять сторону союзников. Теперь политика посредничества являлась для него средством выиграть время, необходимое Австрии для полной мобилизации своих войск.

Слух о встрече на богемской границе, несмотря на тайну, которою она была окружена, дошел до Наполеона, находившегося в то время в Дрездене, и он выразил желание войти в переговоры с Меттернихом. Наполеон, со своей обыкновенной проницательностью, предвидел новую перемену австрийской политики и, будь у него больше сил, он, несомненно, не терял бы времени и уничтожил бы поодиночке своих противников, как он это всегда делал. Но времена смелых проектов миновали. Наполеон должен был теперь довольствоваться армией, состоявшей из наскоро обученных шестнадцатилетних мальчишек, и войсками мелких немецких владетелей, из которых целые полки переходили к его врагам.

26 июня Меттерних приехал в Дрезден и в тот же день был принят Наполеоном, с которым имел знаменитую беседу, длившуюся девять часов. “Значит, вы желаете войны, ну, хорошо. Вы будете ее иметь! – этими словами Наполеон встретил австрийского министра. – :Я уничтожил прусскую армию при Люцене, русскую при Бауцене, теперь будет и ваша очередь. Я назначаю вам свидание в Вене. Люди неисправимы, для них жизненный урок ничего не значит. Три раза я вновь возводил на трон императора Франца; я обещал жить с ним в мире до конца; я женился на его дочери. Еще тогда я себе говорил: ты делаешь глупость. Теперь я раскаиваюсь, но что сделано, того не вернешь... Что вы хотите от меня? – продолжал, немного погодя, Наполеон. – Чтобы я себя опозорил? Никогда! Я умру, но не уступлю ни одной пяди территории. Ваши государи, получившие свою власть по наследству, могут двадцать раз терпеть поражения и опять возвращаться в свои столицы; я же этого не могу”.

При этом Наполеон, следуя своему обычаю ошеломлять противника большими цифрами, старался запугать Меттерниха громадностью своей военной силы, указывая в то же время на слабости и недостатки своих врагов. Хотя Меттерниху были хорошо известны приемы Наполеона, слова последнего, однако, поколебали его убеждение в счастливом исходе кампании, и он усердно стал добиваться более продолжительного срока для переговоров, а в сущности – для лучшей организации австрийской армии. Того же самого желал, очевидно, и Наполеон, так как он согласился продолжить уже заключенное перемирие с Пруссией и Россией до 10 августа и прислал делегатов в Прагу на посредническую конференцию, созванную Австрией.

Переговоры в Праге не привели ни к каким результатам. Они, в сущности, даже не состоялись – и, главным образом, по вине Наполеона, нарочно медлившего с присылкой официальных полномочий своим делегатам. Меттерних уверяет в своей автобиографии, что он тогда считал войну неминуемой, но в его письмах, относящихся к тому времени, наоборот, видны большие колебания.

“Будет война или нет? – писал он своему отцу. – Никто не в состоянии ответить на этот вопрос. Повторяю: никто, даже сам Наполеон”. С другой стороны, в Вене существовала влиятельная партия, высказавшаяся в пользу мира. Ближайший сотрудник Меттерниха, Генц, писал ему, что Австрия должна считать себя счастливой, если заставит Наполеона без войны возвратить Пруссии и Австрии часть их провинций... Даже если Наполеон ограничится одним только обещанием не восстанавливать Польши, – то и этим нужно будет довольствоваться.

Нежелание Наполеона вести серьезные переговоры и нетерпение Александра, желавшего как можно скорее начать военные действия, заставили Австрию открыто перейти на сторону союзников. “Все говорит, что час уже наступил, – пишет Меттерних своей дочери Марии 1 октября, – и что на меня возложена Провидением миссия положить конец всем бедствиям. Наполеон – я в этом не сомневаюсь – думает обо мне каждую минуту. Я должен казаться ему олицетворением совести”.

Меттерних, очевидно, старается придать драматический характер своей роли, но тоже несомненно, что Австрия, примкнув к союзникам со своей полуторастотысячной армией, значительно содействовала благоприятному исходу войны.

Мы не будем касаться кампании 1813 года. Достаточно сказать, что у союзников было гораздо больше войска, чем у Наполеона. Несмотря на это, один момент казалось, что бог побед снова возьмет сторону Франции. “Земля еще вертится для нас!” – радостно воскликнул Наполеон после Дрезденской победы над союзниками 16 октября и приказал звонить во всех церквах Дрездена. Но через два дня союзники, хотя и с громадными потерями (полегло 50 тыс. человек), нанесли Наполеону при Лейпциге то страшное поражение, которое уничтожило его владычество. Рассказывают, что повелители России, Австрии и Пруссии, следившие за ходом сражения с одного холма, упали на колени, когда им сообщили радостную весть о победе. А Наполеон, между тем, опять спешит во Францию для того, чтобы собрать новые военные силы.

Впрочем, и сами союзники еще не были уверены в окончательном успехе. Они победили Наполеона, но оставался еще французский народ. Поэтому, вступив во Францию, они объявили себя врагами только Наполеона и обещали сохранить естественные пределы страны: Альпы, Рейн и Пиренеи. Когда министр полиции Савари показал Наполеону воззвание союзников, тот воскликнул: “Только Меттерних в состоянии это написать, нужно быть мастером обмана, чтобы говорить о Рейне”. Наполеон и не подозревал, что Меттерних играл только скромную роль ученика, повторявшего слова, сказанные Талейра-ном Александру I в Эрфурте. Талейран и теперь оставался советником врагов Наполеона. До вступления союзных войск в Париж он вошел в отношения с иностранными дипломатами, чтобы подготовить временное правительство, долженствовавшее заменить Наполеона. Он продиктовал Нессельроде слова, которые Александр I поместил в своей прокламации к парижанам: “Я являюсь среди вас не как враг – я вам приношу мир и торговлю”.

Однако мира и согласия не было даже между самими союзниками. С первой же минуты совместных действий среди них обнаружились два течения: во главе одного стоял Александр I, а во главе другого – Меттерних. Еще до начала военных действий начался спор о главнокомандующем. Александр предлагал назначить французского эмигранта, генерала Моро, одного из лучших полководцев Наполеона, бежавшего из Франции после одного из заговоров против императора. Меттерних же предлагал князя Шварценберга, и, так как он угрожал выйти из коалиции, если последний не будет назначен, то Александру пришлось уступить. Меттерних прибавляет, что после Дрезденского сражения, в котором Моро был убит, Александр обратился к нему со словами: “Бог рассудит нас. Его мнение было сходно с вашим”. Но то, чего Александр никогда не мог простить Меттерниху – это нарушение нейтралитета Швейцарии. Сохранение последнего было торжественно обещано Александром. Несмотря на это, Меттерних распорядился, чтобы австрийские войска заняли Швейцарию, и французская ее граница была превращена в поле действий австрийцев против Франции. “Вы причинили мне неисправимое зло”, – говорил с гневом Александр Меттерниху, узнав о его распоряжении. Еще сильнее выражался он по адресу австрийского министра в письме к Лагарпу, называя его образ действий “гнусным”. В противоположность Меттерниху царь старался казаться либеральным. Он желал возвести на французский престол шведского наследника, бывшего французского генерала Бернадота, или же предоставить французской нации выбрать себе какую-нибудь другую династию. Меттерних, наоборот, твердо стоял за династию Бурбонов. Когда последняя была восстановлена, Меттерних же хотел восстановления старого порядка вещей. Точно так же он энергично восставал против принятого в его отсутствие по желанию Александра решения отдать во владение Наполеону остров Эльбу. Меттерних уверял тогда же, что Наполеон, находясь так близко от Франции, не замедлит вернуться. Если австрийский министр, любивший часто записывать задним числом мысли, которые приходили ему в голову при составлении его автобиографии, действительно высказывал вышеупомянутое соображение, то нужно признать, что он был проницательнее Александра.