Никто не желал войны, а тем не менее она была неизбежна, как верно пророчил Наполеон. Война фатально проистекала из тогдашних отношений. В судьбе Голландии, Италии, Пруссии и, наконец, Испании Австрия видела ожидавшую ее участь. Ей нужно было принять меры для самозащиты, что уже одно должно было повести к войне.

Неминуемой представлял войну Меттерних в своих донесениях австрийскому правительству: “По-моему, – писал он, – Наполеон думает возместить свои убытки, и его свидание с Александром I именно и подготовлено с этою целью”. В то же самое время он старается представить, что стечение обстоятельств очень неблагоприятно для Наполеона как с внешней, так и с внутренней стороны; что среди французских генералов и министров с Талейраном и Фуше во главе образовалась сильная оппозиция, имеющая целью бороться с завоевательной политикой императора. “На ваши интересы я смотрю, как на свои”, – сказал однажды Талейран Меттерниху, и тот спешит сообщить слова французского министра своему правительству. Меттерних одновременно старался влиять и на русского посланника, генерала Толстого, который в своих донесениях Александру стоит за Австрию. “На уничтожение Австрии нужно смотреть как на предварительный шаг, который поведет к нашему собственному уничтожению”. Однако в этот момент ни Франция, ни Австрия не были еще готовы к войне, и поэтому обе стороны, чтобы выиграть время, уверяют одна другую во взаимной дружбе. После сцены, сделанной Меттерниху 15 августа, Наполеон посылает к австрийскому министру Шампаньи с уверениями своего личного к нему расположения. Меттерних отвечает также проникнутыми дружелюбием словами и даже, в доказательство хороших отношений между обоими государствами, предлагает сопровождать Наполеона в Эрфурт, где должно было произойти свидание с Александром I. Скрытой мыслью Меттерниха, о чем он и пишет Стадиону, было следить и даже противодействовать переговорам Наполеона с русским царем. Когда Наполеон, отлично понявший намерения Меттерниха, отклонил его предложение, тот отправился во время Эрфуртской встречи в Вену, чтобы лично снестись со своим правительством.

Главною целью Наполеона при встрече с Александром, происходившей в Эрфурте в конце сентября 1808 года, было заручиться поддержкой России на случай войны с Австрией.

Хотя Александр I продолжал выказывать Наполеону дружеские чувства и на словах одобрял его политику в Испании, он в глубине души был недоволен, а главное, испытывал серьезные опасения. Частые и неожиданные перемены в политике Наполеона, его испанский поход, о котором Александр I узнал, как и вся Европа, только из частных источников, тогда как он, в качестве союзника, мог ожидать, что Наполеон посвятит его в тайны своей политики, – охлаждение Наполеона к важному для России вопросу о разделе Турции, наконец, его распоряжение о возвращении французских войск, отправленных под начальством Бернадота на помощь русским против Швеции, – все это оскорбляло самолюбие Александра и вселяло в него недоверие к личности союзника. Различные влияния, под которыми находился Александр, еще более усиливали это чувство. Тотчас по заключении соглашения в Тильзите в Петербург прибыл английский агент Вильсон, открыто действовавший против союза с Францией. Агитация Вильсона встречала большое сочувствие среди русского общества, на холодность которого постоянно жаловались французские посланники в Петербурге. Русский же посланник в Париже, генерал Толстой, как мы видели из его разговоров с Меттернихом и из его донесений Александру I, также был врагом Наполеона и сторонником союза с Австрией.

В Эрфурте Александр I встретил еще одного неожиданного советника, тоже проповедовавшего борьбу с Наполеоном, в лице собственного министра этого последнего, Талейрана. На этой любопытной личности, игравшей крупную роль в занимающую нас эпоху, мы остановимся, когда будем говорить о Венском конгрессе, а теперь достаточно отметить, что Талейран, отчасти по политическим, отчасти по корыстным соображениям, вел подпольную интригу против своего государя. В первый же день своего приезда в Эрфурт, куда он сопровождал Наполеона, ему удалось видеть Александра и сказать ему следующее: “Государь, что вы хотите делать здесь? Вам предстоит спасти Европу и вы добьетесь этого только сопротивляясь Наполеону. Французский народ воспитан и просвещен, а его государь – нет. Русский государь воспитан и просвещен, а русский народ – нет; поэтому русскому государю следует быть союзником французского народа. Альпы, Рейн и Пиренеи завоеваны Францией, все остальное завоевано императором, а его завоеваниями Франция не дорожит”. Весь этот разговор передавал Меттерниху несколько недель спустя сам Талейран.

Неудивительно, что, окруженный подобными влияниями, Александр начал охладевать к своему союзнику. Будучи с виду друзьями, русский и французский императоры в дипломатических переговорах, происходивших между ними, держались уже как противники, зорко следящие один за другим. Когда однажды при разговоре Наполеон, потеряв терпение, начал топтать свою шляпу, Александр направился к двери со словами: “Вы буйны, а я упрям, и гневом со мной сделать ничего нельзя. Я согласен разговаривать и рассуждать, а иначе я уйду”. Как мы далеки от “тильзитского стиля”, когда Александр, встретившись с Наполеоном в палатке, устроенной на берегу Немана, любезно говорил: “Государь, я ненавижу англичан”, – или, как передают другие: “Ваше Величество, я буду вашим помощником в войне с Англией”.

На все предложения Наполеона Александр отвечал теперь уклончиво. Правда, он согласился дать дружеский совет Австрии приостановить вооружения, но наотрез отказался прибегнуть к угрозам или каким бы то ни было другим мерам, нарушающим самостоятельность действий австрийского императора. “Ваш царь упрям, comme une mule”[3], – говорил Наполеон Коленкуру.

В это время Австрия деятельно готовилась к войне. Во главе военной партии находился министр Стадион; император Франц проявлял меньше решительности, часто вспоминая данное лично Наполеону после Аустерлица обещание никогда больше не воевать с Францией; он сердился, когда, подходя к окнам дворца, видел на площади двести пушек, готовых к походу, и кричал, что это все сделано против его воли; но затем чувство страха уступало место ненависти к Наполеону и он машинально повторял: “Этот человек доставляет мне много хлопот; он непременно хочет уничтожить мою монархию”.

Меттерних уверяет в своей автобиографии, что во время своего пребывания в Вене он советовал австрийскому правительству более благоразумную политику, но подлинные документы, исходившие из его же рук и напечатанные Онкеном, доказывают обратное. С другой стороны, мы видели, что в своих донесениях из Парижа он представляет войну неминуемой и внутреннее положение Франции крайне неблагоприятным для Наполеона, – обстоятельство, которое могло только утвердить австрийское правительство в мысли о войне.

В конце 1808 года австрийский уполномоченный князь Шварценберг поехал в Петербург с тайной миссией осведомиться о намерениях русского правительства. Александр I советовал Австрии не воевать только потому, что “час мщения еще не наступил”. Из этих слов Александра Шварценберг мог вынести убеждение, вполне оправдавшееся впоследствии, что Россия не намерена оказывать своему союзнику Наполеону серьезной поддержки в войне с Австрией.

Из Эрфурта Наполеон отправляется в Испанию, лично руководит военными действиями, уничтожает силы повстанцев и затем возвращается в Париж.

Пять дней после своего приезда, именно 28 января, Наполеон со скандалом отрешает Талейрана от должности обер-камергера двора. Немилость, обрушившаяся на хитрого дипломата, была вполне заслужена. В отсутствие Наполеона он продолжал быть советником его врагов. “Не давайте себя предупредить”, – говорил он Меттерниху, что значило: объявите войну Наполеону, пока он занят в Испании. Хотя ни эти слова, ни вероломное поведение Талейрана в Эрфурте не были известны Наполеону, но по интригам, на которые он наталкивался на каждом шагу, он догадывался, что здесь действует лукавый и ловкий придворный: Меттерних и после возвращения Наполеона из Испании продолжал уверять его в миролюбивых чувствах Австрии. Однако, когда Шампаньи еще до приезда императора обратился к нему с категорическим требованием, чтобы Австрия официально признала Жозефа Бонапарта испанским королем, Меттерних уклонился. “Он начинает говорить, чтобы ничего не сказать, – писал французский министр Наполеону. – После целого ряда фраз, не имеющих никакого смысла, Меттерних сказал, наконец: “Но ... однако... генерал Андреосси заявил, что вы не согласитесь на нашу формулу признания”. Я понял, что он хочет извиниться за отказ своего правительства. Должен сказать Вашему Величеству, что я никогда не замечал у г-на Меттерниха, отличавшегося обыкновенно свободным и положительным способом выражения, столько замешательства и нерешительности в речи, как теперь”.