Я мог бы изложить ход вечера во всех подробностях, но вряд ли вам это будет интересно, так что ограничусь не слишком увлекательным, но зато весьма показательным фрагментом.

Мэри. …невероятно, но именно что животные. Я пела «Love Hurts», а один из них как завопит: «Ты, цыпа, со мной попробуй». Потом его вырвало прямо на футболку, а он и бровью не повел. Так и стоял, чего-то еще мне кричал и ржал вместе с друганами. (Смеется.) Стейк, ты же вроде был на том концерте?

Стейк. Вроде был.

Мэри. Стейку, ему только таких галантных фанов и подавай. Правда? Там, где он выступает, приходится…

Дальше не слышно, поскольку…

Стив (шепчет мне на ухо). Ты знаешь, «Барон»[78] вышел на видео. Шесть серий. Музыку помнишь?

Я. Нет. (Мэри, Стейк и Дэн смеются.) Извини, Мэри, я не расслышал. Что приходится делать?

Мэри. Я говорила, в том месте, где мы со Стейком…

Стив. Тема гениальная. Дыр-дыр-ДЫР! Дыр-дыр-дыр-ДЫР!

Дэн. Узнаю. «Человек из чемодана»?[79]

Стив. Не-а. «Барон». Он на видео вышел.

Мэри. «Барон»? Кто там играет?

Дэн. Стив Форрест.

Мэри. По-моему, я смотрела. Там еще один парень…

Дальше не слышно, поскольку…

Стив (шепчет мне на ухо). Ты читал «Голоса из сумерек»? Это такой музыкальный журнал про соул. Гениальный. И знаешь, он принадлежит Стиву Дэвису. Футболисту.

Сьюзи со значением смотрит на Стейка.

Стейк смотрит на часы.

И так далее.

Никогда больше эти люди не встретятся за одним столом, и странно, как вообще встретились. Я надеялся, в компании мне будет спокойнее и уютнее, но вижу, что ошибся. Никого из компании я толком не знаю, даже ту, с которой переспал, и впервые с тех пор, как от меня ушла Лора, мне хочется рухнуть на пол и разрыдаться. И еще дико хочется домой.

Принято считать, что это женщина, заведя роман, отгораживается от прежнего окружения, начинает общаться в основном со знакомыми своего приятеля, интересоваться тем, что интересует его (бедняжка Анна – силится запомнить, кто такой Ричард Томпсон, и выслушивает, как наивно она заблуждается в своей любви к «Симпл Майндз»), а когда он ее бросает, ну или она бросает его, оказывается, что за три или четыре года она безнадежно отдалилась от прежних знакомых. До Лоры так оно всегда и случалось с моими подружками, с большинством из них.

А Лора… сам до конца не понимаю почему, но мне понравилась ее тусовка, Лиз и прочие, приходившие с ней в «Граучо». Так получилось, что в ее тусовке было больше холостых и незамужних, чем в моей, и состав ее был не столь постоянен – наверно, из-за того, что все ее приятели более или менее успешно делали карьеру и поэтому не торопились с браком. Таким образом, я впервые принял на себя женскую роль и неразрывно связал свою жизнь с ее жизнью. И не то чтобы ей не нравились мои друзья (не друзья вроде Дика, Барри, Стива и Дэна, а настоящие друзья – люди, связи с которыми я по небрежению растерял). Просто ее собственные нравились ей больше, и она хотела, чтобы они понравились мне, и они мне понравились. Понравились сильнее, чем мои прежние друзья, и, едва я успел это сообразить (что произошло, увы, слишком поздно), мое место в этой жизни уже целиком определялось моими отношениями с Лорой. А когда перестаешь чувствовать, где в этом мире твое место, тебя дико тянет домой. По-моему, вполне логично.

И что теперь? Кажется, я дошел до точки. Не в том смысле, какой вкладывают в это выражение американские рокеры с суицидальным уклоном, – я дошел до точки, как наш английский Паровозик Томас:[80] выпустил весь пар и потихоньку замер посреди не пойми чего.

– Эти люди – они твои друзья? – спрашивает Мэри на следующее утро. Она пригласила меня позавтракать сэндвичами с авокадо и поджаренным беконом.

– Все не так плохо. Их же пришло всего двое.

Она смотрит на меня, желая убедиться, что это я так шучу. Когда она заливается смехом, я понимаю, что да, шучу.

– Но это же был день рождения.

– Ну да.

– Твой день рождения. И ничего лучшего ты придумать не мог?

– Предположим, сегодня день рождения у тебя и ты хочешь пойти вечером выпить. И кого ты позовешь? Дика и Барри? Стейка? Меня? Но это же отнюдь не самые близкие твои друзья. Я прав?

– О чем ты, Роб? Я ведь в чужой стране. Меня от дома отделяют тысячи миль.

В точности мой случай.

Я наблюдаю за парами, приходящими в магазин, за парами, которые вижу в пабах, в автобусах и просто глядя в окно. Если двое много между собой разговаривают, часто друг до друга дотрагиваются, смеются и все им вокруг любопытно – они явно недавно вместе и в счет не идут: как и большинство людей, в составе недавней пары я чувствую себя нормально. Интересуют меня устоявшиеся, тихие пары, которые идут по жизни уже не лицом к лицу, а бок о бок или спина к спине.

Вообще-то по их лицам трудно что-то прочесть. Совсем немногим они отличаются от людей одиноких. Попробуйте относить всех встречных к одной из четырех основополагающих категорий: счастливых в любви, несчастливых в любви, одиноких и отчаявшихся – и вы увидите, что ничего у вас не получается. А если и получится, вы не будете уверены в правильности классификации. По-моему, это невероятно. Самое главное в жизни – и невозможно сказать, есть это у человека или нет. Ведь так же неправильно? Ведь если люди счастливы, они и выглядеть должны счастливыми постоянно, в независимости от того, сколько у них денег, жмут ли им ботинки и как часто просыпается по ночам их ребенок; а люди, у которых все более-менее, но они пока не встретили родственную душу, должны выглядеть, ну не знаю, хорошо, но обеспокоенно, например, как Билли Кристл в фильме «Когда Гарри встретил Салли»;[81] а отчаявшиеся должны носить какой-нибудь отличительный знак типа желтой повязки, чтобы их узнавали такие же отчаявшиеся. Обещаю вам здесь и сейчас: когда я выйду из разряда отчаявшихся, когда у меня в этом смысле все уладится, я уже больше не стану жаловаться ни на состояние дел в магазине, ни на бездушие современной поп-музыки, ни на убогость начинки в соседней бутербродной (фунт шестьдесят за сэндвич с майонезом и поджаренным беконом, но никому из нас еще не попадалось больше четырех кусочков бекона зараз), ни на что вообще. Я буду непрестанно излучать блаженство – от одного только облегчения.

За следующие пару недель ничего особого не происходит – в смысле, происходит даже меньше обычного. На барахолке рядом с домом я обнаруживаю «All Kinds Of Everything», покупаю ее за пятнадцать пенсов и при первом же появлении Джонни отдаю ему пластинку в надежде, что он исчезнет и никогда больше не станет нам надоедать. Он приходит назавтра, заявляет, что пластинка заезжена, и требует вернуть деньги. «Барритаун» триумфально дебютирует в «Гарри Лаудере», ставит заведение на уши, драйв потрясающий, а еще там была уйма персонажей, похожих на агентов звукозаписывающих компаний, и они от группы совершенно без ума, и, честно, Роб, жаль, что тебя не было (Мэри только усмехается, я спрашиваю, мол, как ей, и она отвечает, что всем так или иначе надо начинать). Дик делает попытку зазвать меня куда-то четвертым с ним, Анной и подругой Анны, которой двадцать один год, но я с ними не иду. Мы слушаем Мэри в фаррингдонском фолк-клубе, и под грустные песни я думаю о Лоре гораздо больше, чем о Мэри, несмотря даже на то, что одну из песен она посвящает «ребятам из магазина „Чемпион-шип винил“». Я встречаюсь в пабе с Лиз, и она целый вечер гнобит Рэя, что очень меня радует. А потом умирает отец Лоры, и все меняется.