- Вы хотите пить? - Вдруг спросила я, и глаза старика немигающее смотревшие на меня моргнули. Он ответил мне! Я кинулась к корзинке и, распахнув её, достала кувшин с молоком, однако нерешительно замерла, боясь разомкнуть сухие челюсти и сломать их. Мне пришлось отставить кувшин и медленно раздвинуть сухие губы, под которыми виднелись пожелтевшие, но вполне целые зубы с на удивление острыми клыками. Подняв кувшин, я влила немного молока. Я ожидала, что молоко выльется откуда-нибудь. Может все-таки меня мучают странные видения, и я ошиблась? Но нет, молоко нигде не выливалось. Я отставила кувшин и, размочив в нём немного хлебного мякиша покормила его. Он молчал и только смотрел на меня странным, едва видящим взглядом. Только слепые имеют такие прозрачно белёсые глаза… значит, он не мог меня видеть. Не мог. Услышал, значит. Я слышала, что слепые имеют отличный слух. Так, покормив его, я больше не знала, что сделать. Я просто погладила старика по щеке и, собрав корзинку, собиралась уйти.

- Я приду завтра. – Тихо пообещала я.

Странное обещание, думала я, идя по коридорам, которые уже не пугали меня. Зачем я сказала это? Неужели я считаю, что обязана теперь его кормить и поить каждый день? Кроме того факта, что это очень далеко: практически час пешим ходом за город и это, не считая того, что я живу на совершенно другой стороне города. Куда я ввязалась?..

Фонарь освещал гораздо больше пространства, чем та свеча, и я шла, разглядывая без тени опаски, камеры. Пустые, как и тогда. Ни скелета, ничего. Странно все это. Оставили всего одного заключённого, ещё и старика, а всех остальных забрали? Очень странно. Впрочем, возможно, они посчитали, что он уже умер. Подходя уже к выходу, я вдруг что-то заметила справа от лестницы, ведущей к выходу. Я поставила корзинку на первую ступеньку, а сама, подняв фонарь повыше, внимательно осмотрела стену. Обычная кладка, ничего не обычного, но вот стоит отойти… я сделала пару шагов назад, мне мерещилась дверь. Если это дверь, как же её открывали? Я ощупала кладку со всех сторон, проведя по стене пальцами. А потом с удивлением обнаружила что из-под этой двери на полу лежит верёвка. Я присела, чиркнув платьем по полу и, поморщившись от осознания, что-либо придётся завести себе новое платье для походов сюда, либо каждый день заниматься стиркой, потому что забраться на гору и спуститься в подземелье невозможно без того, чтобы не испачкать подол платья. Да так, что не скроешь. Верёвку я потянула на себя, плотно лежит. Застряла? Или так и надо? Или может не в ту сторону? Хм… я упёрлась в дверь плечом и как ни странно она поддалась. Я подналегла ещё сильнее, и дверь сдвинулась внутрь, обнажив ржавые петли с противным скрипом.

Я подняла фонарь и вошла внутрь, выхватывая из темноты узкий коридор. Зайдя внутрь, я с опаской оглянулась на дверь. Эта странная конструкция с закрыванием и открыванием двери верёвкой не вызывала у меня доверия, и остаться запертой тут мне не хотелось. Я пожала плечами, дивясь сообразительности тех, кто строил это подземелье, надо же было так придумать. Я продолжила поход. Вскоре коридор расширился и стали появляться камеры. Их было меньше, чем в основном коридоре. Некоторые были распахнуты настежь, а некоторые заперты на амбарные замки. Я дошла до конца коридора и почти прошла ту самую камеру. Ту единственную не пустую камеру. Если бы не кукла, валяющаяся на полу, я бы ни за что не заметила в такой полутьме её. Я подошла ближе и с удивлением поняла, что дверь ничем не заперта, свет фонарь выхватил из тьмы искажённое и высохшее лицо женщины. Её платье, как и волосы хорошо сохранились, но она была мертва, не как тот старик, тут нельзя было ошибиться: у неё высохла кожа рук и провалились глаза. Я отвела взгляд… в этом подземелье царит смерть, что я тут делаю? У неё были светлые волосы, заплетённые в косу и украшенные камнями и цепочками, золотистая ткань платья где-то истлела, но все равно она выглядела благородно и… печально. Она сидела, прислонившись к стене, её голова была задрана вверх, словно она что-то искала взглядом на потолке. О чём она думала перед смертью? Кто она такая? Почему здесь?

В её руках что-то было, пересилив отвращение я сделала ещё шаг и присела на корточки, но тут же отшатнулась, сдерживая слёзы... ну конечно, кукла… это ребёнок, девочка. Наверное, это её дочь… Кто? Кто мог так поступить? Посадить ребёнка в подземелье? И зачем?.. Я присела рядом с куклой и подобрала её. Ткань была пыльной и истлевшей, но фарфоровое лицо прекрасно сохранилось.

Покойтесь с миром… я ушла, роняя слёзы на платье. Вернулась домой утомившейся и печаленной, и очень расстроенной тем фактом, что не могу рассказать это всё тёте Лорейн и попросить у неё совета. Она наверняка подсказала бы мне, как поступить правильно. А так она сразу скажет, что все это ужасно плохая идея… Я вздохнула. В своей комнате, я достала куклу, найденную в подземелье, пригладила ей волосы и осторожно положила в коробку с другими игрушками, найденными мною на чердаке. Иногда я доставала пару таких найдёнышей и восстанавливала их, а потом отдавала их соседским ребятишкам. Они были в восторге от таких игрушек.

Шли дни. Чтобы успевать все, мне приходилось приходить к старику поздно ночью, когда тётушка Лорейн уже спала. Я спускалась на первый этаж и там, сподобившись, вылезала изо окна и шла в горы с фонарём, а потом также обратно. Из-за этого я сильно не высыпалась и постоянно зевала, где бы я не находилась. Тётушка Лорейн считала, что я читаю ночами любовные романы и часто журила меня за завтраком, видя, как я снова сцеживаю зевки в кулак. Однажды она рассердилась и попыталась подсыпать мне сонной травы – дело кончилось плохо. Как выяснилось, что у меня на неё аллергия, а потому мне было ужасно плохо и было сложно дышать. К утру мне стало легче, и когда тётушка Лорейн ушла на рынок, я отправилась в горы, хотя из-за болезни дорога казалась мне раза в два длиннее. Я и сама не понимала, отчего я так поступаю, ведь он точно не умрёт от того, что я его один день не покормлю. Он там сколько лет провисел на стене? Но всё равно продолжала упорно ходить туда ночами. Мэни качал головой, поддерживая меня на уроках, где у нас были совмещённые занятия, и помогал мне с домашней работой. Он был так мил и обходителен со мною, не давал мне засыпать на уроках, смешил и иногда очень осторожно как бы невзначай брал меня за руку. Мы встречались с ним глазами, и я всегда первая отводила взгляд, не зная, как ответить на его чувства.

Перед сном, я лежала на кровати и думала об этом старике. Освободить я его не могла. Я пробовала разбить оковы прутом, который валялся неподалёку, видимо, тот самый, что оставили Мартин и Мэни, но я лишь натёрла им руки. Говорить кому-либо о нем мне хотелось. Слишком много вопросов... да и к тому же раз это тюрьма - он преступник. Даже если прошло столько времени. Они не смогут просто так взять и отпустить его.

Последние несколько дней шёл дождь, сильно похолодало и, кажется, я простыла. В первый день мне было так плохо, что мне пришлось звать тётушку Лорейн, чтобы она помогла мне спуститься вниз, весь день она обхаживала меня и не было и речи о том, чтобы можно было ускользнуть из-под её опеки и выйти из дома. Правда из-за неё же мне стало гораздо легче уже на следующий день и тётушка Лорейн спокойно отправилась на рынок, видя, что я могу спокойно дышать и даже сплю без кошмаров. Однако стоило ей уйти, я все же решилась на вылазку в горы. Правда пройдя до середины пути, я изрядно пожалела об этом. Голова кружилась, в глазах темнело, но я, превозмогая себя, спустилась в прохладу подземелья и как ни странно там, где было влажно и холодно, мне сразу стало лучше, чем на улице под ярким солнышком Нуарии. Я практически кулём свалилась на скамейку и тяжело дышала.

- Прости, что не пришла вчера… я заболела... – И к чему эти извинения? Я поморщилась, мой голос был каркающим и совсем не похожим на мой обычный милый и мелодичный голосок. Его глаза следили за мной, хотя я была уверена, что он не видит меня. Когда я махала перед его лицом руками, он даже не замечал этого.