Президент энергично помотал головой.

– Джон, мне это не кажется такой уж прямой связью. Мы все еще можем надеяться. Возможно, Хелмс не был инфицирован. Может быть, кто-нибудь выживет. Может быть, выживут многие!

Прежде чем ответить, Рот выждал несколько секунд.

– И если так, то есть вероятность, что выжившие превратятся в постоянных носителей вируса и никогда не смогут вернуться домой. К примеру, зараженные вирусом СПИДа никогда не могут от него избавиться.

Президент снова повернулся к нему и ошеломленно посмотрел на Рота. А тот решил продолжить:

– Сэр, я тоже пытаюсь не терять надежды, но чутье подсказывает мне, что для этого нет оснований. И если оно меня не обманывает, нам необходимо быстро подготовиться. В каком месте это должно произойти?

– Вы имеете в виду освещение в средствах массовой информации? – почти засмеялся президент. Перед его мысленным взором уже предстали газетные заголовки: «Президент ищет политической выгоды, пока сотни мучаются в агонии».

Рот немедленно всплеснул руками.

– Нет, нет, нет! Я имел в виду дальнейшее заражение населения. Нам придется сжечь самолет и все тела. Вероятно, необходимо будет перегнать самолет в отдаленное место в пустыне и использовать небольшой атомный заряд, чтобы быть уверенными в том, что ни один биологический компонент не выживет. Господи, сэр, если мы не справимся с этим и вирус попадет в широкие слои населения, то может погибнуть половина человечества! Я не шучу, господин президент. Это биологический эквивалент термоядерной войны, если мы с ним не справимся! От этой болезни нет лекарств, и она убивает за три дня. Выводы головокружительные!

Президент так долго молча смотрел на заместителя директора ЦРУ, что Рот забеспокоился, не впал ли его собеседник в своего рода транс.

– Термоядерной? – Наконец президент отвернулся, качая головой, несколько секунд смотрел на карту и только потом заговорил. В его голосе послышались хорошо выверенные новые нотки – командные. – Ладно, Джон. Вы упомянули пустыню. Хорошая идея. Найдите мне что-то в этом роде, где-нибудь за океаном, с достаточно длинной взлетно-посадочной полосой. Пусть это будет такое место, куда мы сможем срочно послать помощь, палатки и тому подобное, чтобы выпустить людей из самолета и отнестись к ним с должным уважением, если... если они действительно обречены. – Президент резко повернулся и взглянул Роту в глаза. – Ищите такое место, где бы мы смогли сделать для них все, что в человеческих силах, не подвергая опасности других людей. Свяжитесь с Государственным департаментом и Министерством обороны, вытащите начальство из постели, используйте этот отдел. С вашими людьми в Лэнгли связывайтесь по телефону. Если сможете, представьте мне ответ через час. А я пока поговорю с послом Исландии и выторгую немного времени.

Рот кивнул. Президент быстро пошел к лифту, затем вернулся и, держась за притолоку двери, заглянул в комнату под рискованным углом.

– Джон! Найдите наиболее гуманный способ помочь людям, чтобы соблюсти все права человека.

Штаб-квартира ЦРУ – Лэнгли,

штат Виргиния – 18.45 (23.45 Z)

Марк Хейстингс остановился на пороге конференц-зала, превращенного Джонатаном Ротом в командный пункт, удивленный тем, что доктор Расти Сэндерс все еще работает за наскоро подключенным компьютером. Хейстингс тихо подошел к нему сзади, посмотрел на монитор через его плечо. Длинный список медицинских терминов заполнял экран – перечень человеческих вирусов с детальным описанием симптомов.

– Я думал, что вы уже ушли, – заметил Марк.

Сэндерс слегка подпрыгнул и обернулся.

– Что? А, Марк. – Он повернулся к экрану и указал на данные. – Это становится слишком интересным и обескураживающим. Я пытаюсь найти вирусный патоген, похожий на тот, что описал наш русский друг. Тот самый, с которым, по мнению господина Рота, мы имеем дело на борту самолета. Но это беспрецедентный случай.

Хейстингс пододвинул кресло и сел рядом с Сэндерсом, следя взглядом за пальцем Расти, скользящим по экрану.

– Смотрите. Вот, к примеру, этот. Высокая температура, бред, затруднение дыхания, многочисленные нарушения химического баланса в организме, на которые тело пытается ответить, но никаких нарушений сердечной деятельности.

Хейстингс перевел взгляд с экрана на Сэндерса. Свисающий галстук исчез, но это только к лучшему. Абсолютно неорганизован, но приятный... и проницательный.

У Сэндерса на коленях лежал желтый блокнот, испещренный записями, а рядом с компьютером стояла полная чашка уже остывшего кофе.

К тому же преданный своему делу и сильный.

Сэндерс отреагировал на молчание и взглянул на Хейстингса, который теперь сам указал на экран.

– Почему вы так глубоко в этом копаетесь? Мы даже пока не знаем, с каким конкретно из русских смертоносных вирусов имеем дело.

– Верно, – ответил Сэндерс, энергично кивая и чуть отодвигая кресло назад. – Но, Марк, я чувствую ложный посыл. Хочу сказать, я не нахожу никаких доказательств той теории. Человек может внезапно упасть замертво из-за остановки сердца или фибрилляции. Это нельзя приписать воздействию вируса, если только он не атакует в первую очередь сердечную мышцу.

– Вы говорите о профессоре, правильно?

– Да, именно. – Сэндерс неожиданно вскочил, удивив Хейстингса, и снова сделал широкий жест левой рукой в сторону экрана. – Я хочу сказать, Марк... Марк... единственная связь, которую вирус имеет с пассажирами, – это профессор Хелмс. Без этого никакого зараженного лайнера нет. Если у мужика был действительно сердечный приступ, то это значительно снижает вероятность того, что смертельный вирус достиг в его организме активной формы.

Хейстингс кивнул.

– Согласен, но меня беспокоит один аспект сказанного вами. Я, конечно, не терапевт, как вы, но нет ли возможности того, что некто, подобно профессору, поражен этим вирусом в контагиозной стадии, и с ним случается сердечный приступ, что является простым совпадением, иными словами, совершенно не связано с вирусом?

Сэндерс отошел на несколько шагов и задумчиво забарабанил пальцами по столу, затем вернулся, снова плюхнулся в кресло и подался вперед с вопросительным выражением лица.

– Вы работали адвокатом, Марк? Я чувствую себя как эксперт в роли свидетеля на перекрестном допросе. Это хороший вопрос.

Хейстингс рассмеялся:

– Это так бросается в глаза?

– Я бы не сказал бросается в глаза. – Сэндерс примирительно поднял руки.

– Нет, сказали, доктор. Да, я еще один адвокат, ненавидящий практику. Но давайте вернемся к нашему вопросу. Если у него был сердечный приступ, следует ли из этого логически, что он не мог быть заражен этим... как вы его называете... патогеном?

– Правильно, патогеном. Словарь Уэбстера определяет слово «патоген» как определенную причину болезни. И вы правы. Одно заключение логически не вытекает из другого. Кроме того, я должен признать, что сам по себе стресс от физического соприкосновения с вирусом даже на ранних стадиях может вызвать приступ, при условии, что у него уже были проблемы с сердцем. С этой целью я стараюсь получить его медицинскую карту. – Сэндерс дернул головой и поднял одну бровь. – Вы знаете, что я говорил с одной из стюардесс по телефону несколько минут назад?

Хейстингс отрицательно покачал головой. Его впечатлило то, что доктор подумал о связи.

– Пилоты вызвали в кабину старшую стюардессу для разговора со мной. Она сказала, что, поднимаясь на борт, профессор уже был болен. Одной из стюардесс пришлось проводить его на место. Да, начало сердечного приступа может сопровождаться описанными ею симптомами: высокая температура, чрезвычайная слабость, затруднение дыхания и тошнота, даже бред, если присутствуют серьезные нарушения кровообращения перед самим приступом. – Сэндерс посмотрел на Марка и пожал плечами. – Но директор явно считает, что вопрос закрыт.