Возможно, найдутся и такие, кто обвинит его в бесчестных манипуляциях, но архидруид не считал, что играет против правил: хорошо зная нужды народа и страны, он помогал Оракулу принять верное решение. Через Лианнон он постарался выразить свои пожелания, и теперь Богиня, если это Она говорит устами Верховной Жрицы, вправе сама решать, что она должна сказать людям.

– Мир и терпение… – медленно повторил он. – Рим падет по воле богов, но не от наших рук…

Гай глядел вслед Диде и Синрику, пока они не затерялись в толпе. Ему не хотелось, чтобы они уходили, но он не стал окликать их. Эйлан вдруг оробела и молча разглядывала носки своих башмаков. Он не знал, как заговорить с ней. После рассказа Синрика о жрицах с острова Мона Гай испытывал крайнюю неуверенность в себе. Для него это чувство было внове, ведь он – римлянин и привык думать, что весь мир лежит у его ног Благодарение богам, что Синрик не подозревает, кто он на самом деле. А вот старец Арданос, похоже, догадался, с беспокойством думал Гай. Правда, друид пока еще никому не раскрыл его тайну, но от этого на душе было еще тревожнее.

Гай предпринял несколько неловких попыток разговорить Эйлан и наконец попросил:

– Расскажи мне про обычаи вашего народа, о том, как вы проводите этот праздник. У силуров несколько иные обычаи, и я боюсь оскорбить кого-нибудь своим невежеством. – Неплохо придумано, похвалил себя Гай. Он только однажды, в шестилетнем возрасте, присутствовал на празднике костров.

Девушка покраснела.

– Значит, у вас все по-другому? – Она окончательно смутилась. – Это очень древний праздник. Наверное, когда-то у всех племен был один и тот же ритуал. Арданос говорит, что этот праздник существует здесь с древних времен, когда наши давние предки впервые появились на этих островах. А Арданос знает, что говорит.

– Да, конечно. Он такой старый, твой дедушка. Может, он тоже приплыл сюда из Галлии на одном из тех первых кораблей, как ты думаешь? – Девушка засмеялась, и Гай вздохнул с облегчением. Он уже не испытывал прежней неловкости, да и Эйлан держалась более раскованно.

– Как добывают священный огонь, ты уже видел, – стала объяснять она. – Вечером к народу выйдет Верховная Жрица и благословит костры, а мы будем приветствовать ее, как Великую Богиню. Об обычаях южных племен мне ничего не известно, но на севере в старину женщины пользовались большей свободой, чем сегодня. Это сейчас высшая власть принадлежит Верховной Жрице и друидам. А до прихода римлян некоторыми племенами правили царицы. Бриганты подчинялись власти Картимандуи, а Боудикке удалось поднять на борьбу иценов.

Гай вздрогнул. Римляне до сих пор пугали детей именем Боудикки, прозванной Кровавой Царицей. В Лондинии сохранились следы пожара, уничтожившего базилику, и рабочие, закладывая фундаменты для новых домов на окраинах города, иногда выкапывали кости тех несчастных, которые пытались скрыться от кровожадных иценов. Эйлан, не замечая перемены в настроении Гая, продолжала свой рассказ:

– Только на время войны царица назначала мужчину командовать войском. Иногда это был ее брат, иногда супруг, но в любом случае он не имел никакой власти над племенем. Полноправной правительницей была царица. Ты можешь не согласиться со мной, но я уверена, что женщины лучше разбираются в науке управления, потому что каждой женщине приходится вести свое хозяйство. Разве мужчина, который способен лишь выполнять приказы командира, лучше справится с ролью предводителя племени, чем женщина?

– Возможно, племенем она и сможет править, – сказал Гай, – однако смешно даже думать, что женщина способна командовать легионом или управлять великой империей, например, такой, как империя Цезаря.

– Почему же? – возразила Эйлан. – Если женщина умеет разумно вести большое хозяйство, то, конечно же, она и империей сможет управлять не хуже любого мужчины. Разве у римлян никогда не было могущественных цариц?

Гай поморщился, вспомнив своего наставника-грека, который заставлял его учить историю.

– Я слышал, – осторожно начал он, – что в эпоху правления Клавдиев жила одна злая старуха по имени Ливия – мать божественного Тиберия. Она отравила всех своих родственников. Может, поэтому римляне предпочитают, чтобы империей правили мужчины, а не женщины.

Разговаривая, они отошли от костров и приблизились к отлогому склону могильного кургана, который спускался к площадке, где веселился народ.

– Гауэн, ты считаешь, что женщины несут в себе зло? – спросила Эйлан.

– Ты-то, конечно, нет, – ответил римлянин, прямо глядя в ясные глаза девушки, которые были похожи на два прозрачных колодца – он хотел бы навеки затеряться в их чистых водах. Они не умели лгать, эти глаза, и, глядя в них, Гай чувствовал себя чудовищем, потому что обманом осквернил эту незамутненную чистоту. Непонятно почему им вдруг овладела твердая уверенность, что эта девушка никогда не предаст его. А ведь рассказать Эйлан, кто он такой, – это все равно что доверить ей свою жизнь.

Позади них послышался какой-то шум. Пение и крики раздавались уже совсем рядом. Гай обернулся. Какие-то мужчины несли плетеные соломенные чучела. Некоторые фигуры были похожи на людей, другие изображали каких-то чудовищ. На одном из чучел Гай увидел нечто, напоминавшее шлем легионера.

У римлянина волосы встали дыбом. Он говорил Эйлан, что не помнит ритуалов праздника костров, но теперь – то ли из-за того, что громко били барабаны и перед глазами мелькали вспышки огней, а может, из-за дурманящего аромата трав, которые бросили в костер, – он вдруг четко осознал, что когда-то уже видел нечто подобное. Гай закрыл глаза и, словно наяву, увидел сильные руки с вытатуированными драконами, услышал хохот молодого мужчины. Голова наполнилась грохотом барабанов, сознание окрасилось кровавой пеленой, и все его существо захлестнула скорбь, которая жила где-то очень глубоко в его душе; он и теперь не смог бы объяснить, чем она вызвана. Гай с силой сжал руку Эйлан.

– Глупый! – засмеялась девушка, заглянув ему в лицо. – Они же не настоящие. Даже в старину Царя Лета или кого другого вместо него приносили в жертву только раз в семь лет, чтобы омолодить землю.

– Тебе лучше знать, – вымолвил Гай, опускаясь на траву. – Ты ведь дочь друида.

Эйлан улыбнулась и села рядом с юношей.

– Мне не дано знать то, чему учат в Лесной обители, но это предание я слышала. Рассказывают, что Избранник Богов весь год перед смертью жил как настоящий царь. Это была большая честь для его семьи. Каждое его желание выполнялось, его потчевали самыми лучшими яствами и винами, ему приводили самых красивых женщин. Родить от него ребенка почиталось за честь. Он имел право вкушать наслаждения даже со служительницами святилища, хотя любого другого, кто посмел бы прикоснуться к жрице, ожидала страшная смерть. А по прошествии года… – она запнулась. – Его предавали огню.

Они сидели очень близко друг к другу. От волос Эйлан исходило свежее благоухание полевых цветов.

– Я слышал, что в Риме возник новый культ. Его поклонники называют себя учениками Назорея. Они считают, что их пророк был сыном бога и принял смерть за их грехи, – сказал Гай. Сам он поклонялся Митре, богу воинов.

– Они есть не только в Риме, – заметила Эйлан. – Отец говорит, что некоторым из них удавалось перебраться в Британию, когда император приказал преследовать и убивать их. И друиды позволили им выстроить свой храм на Яблоневом острове. Это далеко на юге, в Стране Лета. А по нашим обычаям только супруг Великой Богини, – вернее, тот, кого выбирают ее супругом, – орошает землю своей кровью.

Молодые парни группками подбегали к кострам и с криками бросали в огонь чучела, радостными воплями приветствуя взметнувшиеся в небо языки пламени. Мимо них промчалась еще одна шумная компания. Эйлан чуть подалась назад, и Гай положил руку ей на плечо, как бы пытаясь защитить девушку.

– Это они сжигают злых духов, а потом будут прогонять между кострами скот. Считается, что это должно уберечь животных от опасности, когда они будут пастись летом в горах. В огне заключена большая сила… – Эйлан вдруг покраснела, и причиной тому был не опаляющий жар костров.