– Вот твое ложе, – шепотом сказала Кейлин, помогая Эйлан надеть белую сорочку из грубой материи, которая оказалась чуть велика. – Перед рассветом тебя разбудят, и ты вместе с другими жрицами выйдешь в рощу встречать восход солнца. С тобой мы не будем видеться некоторое время. Я должна помочь Лианнон подготовиться к обрядовым церемониям, посвященным полнолунию. Вот платье, которое ты завтра наденешь. – Кейлин вытащила стопку одежды из стоявшего рядом с кроватью сундука.

Эйлан залезла на узкую лежанку, и жрица, подоткнув с боков толстое одеяло, чтобы было теплее, наклонилась и обняла девушку на прощание. Эйлан, сев на постели, крепко прижалась к Кейлин.

– Главное, помни, что все мы рады тебе, – сказала жрица. – И Дида тоже. Сейчас ей тяжело, но придет день, когда она возблагодарит судьбу за то, что ты живешь здесь.

Она поцеловала Эйлан в лоб.

– Завтра кто-нибудь из девушек – скорее всего, Эйлид – поможет тебе облачиться в одеяния жрицы. День или два она будет повсюду сопровождать тебя и расскажет, что ты должна делать.

Эйлан легла на подушку. Простыни казались жесткими, от них исходил запах трав.

– Чем пахнут простыни? – поинтересовалась девушка; ей хотелось, чтобы Кейлин побыла с ней еще немного.

– Лавандой. После стирки мы перекладываем белье лавандой.

Ответ Кейлин озадачил Эйлан, но потом она решила, что ничего удивительного в этом нет. Ведь жрицы – женщины, почти такие же женщины, как и те, среди которых она жила в усадьбе отца. Вполне естественно, что они, как простые смертные, стирают белье и собирают травы. И она тоже научится всему этому.

– А теперь спи и ни о чем не беспокойся, – тихо проговорила Кейлин. – Очень хорошо, что ты решила жить с нами. Мне кажется, тебе уготована особая судьба.

Ни Кейлин, ни сама Эйлан не знали тогда истинного смысла этого пророчества.

– Как вы думаете, почему мы не раскрываем людям названия сильнодействующих целебных трав? – обратилась к сидящим под дубом девушкам старая Латис, держа в руке стебелек наперстянки. Она была самой старшей из жриц-наставниц, обучавших послушниц науке собирания трав.

– Чтобы они приходили за помощью к нам и уважали жриц? – предположила одна из девушек.

– Их уважение нужно заслужить, дитя мое, – строго заметила Латис. – Если люди не разбираются в травах, то это еще не значит, что их можно одурачить. Нет, причина гораздо глубже. Сильнодействующее снадобье способно не только излечить от болезни, но и навредить, если не уметь правильно им воспользоваться. Например, наперстянка помогает работать больному сердцу, но при неумеренном употреблении этого снадобья сердце пустится вскачь, словно напуганная лошадь, и в результате не выдержит такой нагрузки и разорвется. Целитель должен принимать верные решения.

Эйлан, наморщив лоб, слушала старую жрицу. Она никогда не думала, что растения могут нести в себе зло. Много лет спустя, перебирая в памяти годы, проведенные в Лесной обители, Эйлан не раз задавалась вопросом, какой жизни она ожидала для себя в этом святилище. Наверное, она предполагала, что будет проводить дни в тишине и покое, окруженная атмосферой таинственности, и даже была готова к тому, что иногда ей придется скучать. Она знала, что должна будет многому учиться, но никак не ожидала, что сами занятия окажутся настолько интересными.

Но вот ночи тяготили ее. Первые несколько месяцев она часто видела во сне Гая. Иногда ей снилось, что он скачет куда-то с отрядом всадников или упражняется в искусстве владения мечом. Временами она даже слышала посылаемые им гневные проклятия, когда его клинок врезался в деревянный столб, вытесанный в форме человеческой фигуры. «Это за Сенару, а это за Рею. А вот это за Эйлан!» К концу тренировки лоб его лоснился от пота, а по щекам текли слезы.

Эйлан просыпалась и плакала, терзаемая его страданиями. Теперь она поняла, что и ушедшие из этого мира тоже тяжко страдают, зная, как скорбят по ним живущие. Она хотела послать Гаю весточку, сообщить ему, что жива и здорова, но это было невозможно. А потом ее осенила догадка: Гай и в самом деле считает, что она умерла. Что ж, чем скорее он смирится с ее смертью, тем лучше для них обоих.

В те первые месяцы жизни в Лесной обители Эйлан была не единственной ученицей; вместе с ней занятия посещали и другие послушницы. Почти целыми днями она зубрила каноны учения друидов – ведь истины богов нельзя записывать. Это столь же кощунственно, как и поклоняться богам в храме, возведенном человеком. Правда, порой девушку одолевали сомнения. Она не понимала смысла подобного запрета – возможности человека не беспредельны, и память тоже. С другой стороны, она не раз поражалась тому, какими обширными знаниями обладают ее наставницы. Многое из того, что было известно предкам, кануло в небытие после гибели друидов на острове Мона, однако не все было утрачено навечно. Арданос, например, помнит до единого слова каждую строчку Закона древних.

Эйлан нравилось жить среди жриц. Ближе всех она сошлась с Эйлид и Миллин, с теми самыми девушками, которые по-доброму приветствовали ее в первый вечер, когда она с отцом приехала в Лесную обитель.

Эйлид была несколько старше, чем выглядела; она с детских лет жила в Лесной обители. Миллин была почти одного возраста с Эйлан. И еще она подружилась с женщиной по имени Селимон. Ей было около сорока лет. Она обучала молодых жриц, а также вела службу во время некоторых менее значительных ритуалов.

Эйлан должна была в первую очередь заучить последовательность исполнения обрядов, в которых участвовали девушки-послушницы. Если во время обряда кто-нибудь из учениц допускал ошибку, всю церемонию начинали сначала. Два или три раза заминка произошла по вине Эйлан. Девушка очень расстраивалась из-за своих промахов, но Миллин уверила ее, что ни одной послушнице не удавалось избежать ошибок.

Эйлан также изучала движения луны и звезд. Ночами она по многу часов лежала в специально отведенном уголке дворика между Миллин и Эйлид, наблюдая Большую Медведицу, покачивавшуюся возле Полярной звезды. Она видела торжественное шествие далеких светил, которые то появлялись, то снова исчезали с ночного неба, восхищалась вспышками северного сияния. Но больше всего Эйлан была изумлена, когда узнала, что Земля движется вокруг Солнца. Эти ночные бдения были самыми увлекательными из всех занятий, на которых она познавала мудрость жизни в течение первых лет своего пребывания в Лесной обители. Она испытывала необъяснимое блаженство, когда, тепло укутанная, лежала на сырой от росы траве и слушала плывущий над ними в темноте голос Кейлин, которая нараспев рассказывала им о звездах.

Иногда Эйлан охватывало желание научиться подыгрывать поющим на музыкальном инструменте. С Кейлин она виделась редко, но однажды, когда ей дозволили побыть немного со жрицей, та объяснила девушке, что женщины не играют на арфе во время обрядовых церемоний.

– Но почему? Ведь у нас есть женщины-сказительницы. Вот Дида, например? И ты тоже играешь на арфе, разве я не права?

Погода стояла теплая, и в Лесную обитель из рощи доносились звуки арфы. Это упражнялся кто-то из молодых жрецов, обучавшихся в школе друидов, которая находилась неподалеку, на другом краю поля. Струны арфы не подчинялись неудачливому музыканту. Но арфа такой инструмент, что звучит красиво даже в неумелых руках, думала Эйлан. Хотя молодому жрецу и не удавалось извлечь стройной мелодии, каждая нотка взлетала ввысь чистым и ясным звуком.

– У меня лира. Это был первый подарок, который сделала мне Лианнон. Я уже много лет играю на ней, так что никто не смеет возражать. А у Диды удивительные музыкальные способности. – В темных глазах Кейлин вспыхнули и тут же погасли яркие огоньки.

– Все равно это неразумно. Почему мне нельзя играть на арфе? – спросила Эйлан. Может, она и не стала бы виртуозной исполнительницей, но уж во всяком случае играла бы получше, чем тот бедняга-жрец, который даже не замечает, что за долгие часы упражнений у него совсем расстроился инструмент.