Аня повернулась к Лапидису спиной и заявила, что он подкожный тип, с такими противно иметь дело, и пусть Клава Ивановна прогонит его.

— Зачем гнать? — Лапидис запрокинул голову, как будто смотрит сверху вниз. — Человек должен сам уйти, чтобы его просили вернуться.

— Ах, ах! — вскрикнула Аня. — Держите меня, я падаю в обморок!

Лапидис немедленно подхватил Аню сзади, пропустив руки у нее под мышками до того места, где солнечное сплетение. Аня была так поражена, что вначале не могла вымолвить ни слова. Мадам Малая и Оля Чеперуха, обе, смеялись весело, как будто здесь было что-то смешное. Аня толкнула Лапидиса задом, руки его соскользнули книзу, задержались на животе. Аня на миг оцепенела, потом хорошенько ущипнула. Лапидис отскочил в сторону, первое желание было надавать ему по роже, но Лапидис при всех попросил, чтобы Аня пощадила его, тем более, он ничего плохого не думал, просто хотел помочь женщине, когда она падала в обморок.

Клава Ивановна сказала Лапидису, хватит, надо знать меру, но сама продолжала смеяться. Аня еще сильнее обиделась и набросилась почему-то на Олю, а та ответила ей по-хорошему, что не стоит трепать нервы из-за всякого ге, извините, роя.

— Оля, — Лапидис скрестил руки на груди, — от вас я этого не ожидал!

— Да, — скривила Оля губы, — вам все можно, а мы должны терпеть, как прислуга.

В ответ Лапидис заявил, что теперь у женщин и мужчин полное равенство, каждый выбирает и может быть избранным снизу доверху, сделал при этом грубый жест пальцем снизу вверх и засмеялся, женщины готовы были возмутиться, но в это время доктор Ланда выставил на подоконник свое новое радио СВД-9, и на весь двор загремела песня из картины «Семеро смелых».

— Ой, — застонала Оля, — какие бывают люди на свете. Какие люди!

Клава Ивановна хлопнула ее по бедру: не из-за чего переживать! Но на самом деле она хорошо понимала Олю: Чеперуха пришел вчера в двенадцать часов ночи и перебил всю посуду, такой он был пьяный. В прошлом году над ним устроили товарищеский суд, он дал обещание исправиться, а после этого все пошло по-старому, даже хуже: он каждый день шпынял Олю, как будто она была виновата, что соседям надоело терпеть его штуки. Наоборот, Клава Ивановна сама два раза предлагала устроить новый суд, но Оля отбивалась руками и ногами и еще оправдывала мужа: у него такая тяжелая работа — с утра до ночи гонять по городу с тачкой.

На следующий день Степа Хомицкий опять вышел вперед. Аня Котляр, хотя в этот раз выполнила на все сто процентов и могла смотреть людям в глаза, очень грубо сказала про него, что такие набивают норму, лишь бы выслужиться перед начальством.

Эти слова дошли до Дегтяря, в тот же вечер собрали людей и со всей ясностью предупредили, что срывать соцсоревнование никто не позволит, а всякие двурушнические настроения и разговоры будут квалифицироваться, как они того заслуживают. Одновременно, в целях дальнейшего развертывания соцсоревнования, домком установил премию за ударную работу: хлопчатобумажный костюм и две пары парусиновых туфель — одна на коже, одна на резине.

Через три шестидневки Лапидис, вместе с техником из домоуправления, осмотрели помещение бывшей прачечной и дали заключение, что можно приступать к штукатурным работам. Иона Овсеич объявил, что первый этап строительства закончен и наступает второй, не менее, а еще более ответственный, чем первый. Ефим Граник с места крикнул: это абсолютно правильно, ибо разваливать легче, чем строить. Иона Овсеич ответил, что разваливать надо тоже с умом, а то можно так развалить, что потом сам черт скрутит себе голову. Кроме того, есть мнение приступить одновременно к малярным работам в помещении форпоста и поручить данный профиль лично товарищу Гранику, Ефиму Лазаревичу. Наряду с этим, надо ускорить строительство в целом, поскольку в ближайшее время ожидается специальное решение правительства о выборах в Верховный Совет СССР.

— Дегтярь, — перебил Иона Чеперуха, — откуда ты можешь знать, что собирается делать наше правительство, когда до Москвы полторы тысячи верст?

Дегтярь засунул руку под борт тужурки, большой палец остался снаружи, прищурил правый глаз, на губах промелькнула улыбка, и сказал:

— Чеперуха, откуда мне известно, это тебе не обязательно знать. Что же касается фактической стороны, то здесь ты имеешь законное право проконтролировать, и если будет ошибка, громко, чтобы все слышали, сказать: Дегтярь брешет, Дегтярь нас обманул.

Люди засмеялись, а Клава Ивановна попросила Чеперуху набраться терпения и хотя бы временно, в честь выборов, забыть дорогу на Пушкинскую, между Кирова и Леккерта. После этой просьбы мадам Малой смех стал в десять раз сильнее, потому что на Пушкинской, между Кирова и Леккерта, по-старому Базарной и Большой Арнаутской, был винный погреб ОСХИ — Одесского сельскохозяйственного института.

Чеперухе не пришлось слишком долго ждать: в июле месяце по радио и во всех газетах, а также на отдельных листках, которые расклеили по всему городу, ЦИК, за подписью товарища Калинина, издал Положение о выборах в Верховный Совет СССР. Отныне выборы впервые осуществлялись по месту жительства граждан. Избирать и быть избранным мог каждый, кому на день выборов исполнилось восемнадцать лет.

— Дегтярь, — кричал на весь двор Чеперуха, — ты Иона и я Иона, я хочу, чтобы у меня был собственный депутат. Ты не имеешь против?

Дегтярь отвечал, что не имеет ничего против, но советовал Чеперухе выбирать для своих шуток другие темы, а то люди могут превратно истолковать.

— Нет, — держался за свое Чеперуха, — ты отвечай прямо: я даю предложение от имени всего двора выбрать в Верховный Совет Иону Дегтяря — будут тебя выбирать или нет?

В этот раз Иона Овсеич пошел навстречу и объяснил, что двор, поскольку он не производство и не общественная организация, не может выдвигать своих кандидатов в депутаты. А вот профсоюз коммунтранса, в котором состоит тачечник Чеперуха, может.

Чеперуха на минуту задумался и покачал головой: там ничего не выйдет — там есть свои люди, как Дегтярь.

— Я догадывался, — сказал Дегтярь. — А теперь ответь мне: ты, старый транспортник, читал сегодня газету?

Когда он мог читать сегодня газету, развел руками Иона, если целый день гонял с тачкой по всей Одессе: тому уголь, тому шкаф, тому пара гробов.

— Так вот, — Дегтярь провел пальцем черту в воздухе, — на канале Москва—Волга, начиная с девятнадцатого июля, открылось регулярное движение пассажирских и морских судов, а возле Рыбинска близится к концу сооружение новых плотин и шлюзов. Теперь остается построить канал Волга—Дон, и Москва станет портом пяти морей.

— Боже мой, — схватился за голову Чеперуха, — куда мы теперь будем нужны, Одесса со своим портом и я со своей тачкой!

— Насчет Одессы, — сказал Дегтярь, — можно полагать, она еще пригодится, а насчет твоей тачки не уверен. Но завтра ты еще имеешь шанс сделать большое дело: завезти в форпост два бидона с олифой и два с краской, а то у Граника будет простой.

— Товарищ комбриг, — Чеперуха взял под козырек, — дозвольте доложить: будет сделано!

— Вольно! — скомандовал Дегтярь. — Но, когда отдаешь честь, надо, чтобы козырек торчал вперед, а не назад.

Рано утром Чеперуха закатил четыре бидона в форпост, взял расписку у Малой, прочитал вслух, тут же поднес к одному месту, как будто подтирается, и выбросил.

— Босяк! — замахала кулаком Малая. — Я тебе покажу!

Вечером состоялось короткое собрание: отвечая на постановление ЦИК о выборах, двор брал на себя обязательство закончить досрочно строительство форпоста и ввести в эксплуатацию не позднее тридцать первого августа, чтобы детям был хороший подарок накануне учебного года. Второй вопрос касался самих выборов, поскольку в городах и селах повсеместно начиналась подготовка к избирательной кампании. Мадам Малая предложила освободить от работы на строительстве жену доктора Ланды, которая умеет печатать на пишущей машинке, и полностью использовать в предвыборной кампании.