— Если бы вы не имели разрешения, — ответил Иона Овсеич, — был бы совсем другой разговор. На носу выборы, по всей стране невиданный подъем, а Иосиф Котляр работает у себя дома гвозди. Человек, который имеет такое имя, в прошлом — красный партизан, должен понимать, что время меняется: сегодня уже нельзя жить, как вчера, сегодня надо жить иначе, а то болото может засосать с головой, и не успеешь заметить.

Лапидис взял себя пальцами за подбородок и смотрел по очереди то на Иону Овсеича, то на Аню, то на мадам Малую, которая тоже переводила глаза с Ионы Овсеича на Аню Котляр и обратно.

— Дегтярь прав, — сказала Клава Ивановна, — на носу выборы, и надо говорить не красивые слова, а показать на деле. Когда Иосиф закончит работу сегодня вечером и ляжет к тебе в постель, объясни ему по-хорошему, что всякая жена хочет не только любить своего мужа, но и гордиться. А какая гордость может сегодня быть за кустаря?

— Клава Ивановна, — тихо произнесла Аня, — вы же знаете, у себя на заводе Ленина он не слышал плохого слова.

— Котляр, — ласково улыбнулся Иона Овсеич, — представь себе на минуту, что ты работаешь в школе. Ученик Сидоров имеет хорошую память и помнит наизусть все стихи Пушкина, а по арифметике не знает дважды два. Какую отметку ты поставишь ему по арифметике: отлично — за то, что он помнит наизусть стихи Пушкина, или плохо — за то, что не знает таблицу умножения?

— Я бы его заставила выучить таблицу умножения, — сказала Аня.

— Правильно, — похвалил Иона Овсеич, — потому что человек, если он в одном месте хороший, должен быть хороший и в другом месте, а иначе — где его настоящее лицо? Теперь тебе ясно?

Да, кивнула Аня, теперь ей ясно, но Иосиф же не ворует, после целой смены на заводе он делает себе еще одну смену дома — что здесь плохого?

Дегтярь полминуты жмурился, как от сильного солнца, а когда открыл глаза, в разговор вдруг встрял консультант Лапидис:

— Овсеич, твой пример насчет Сидорова — хороший пример, но при чем здесь Иосиф Котляр? Человек никого не обманывает, человек помнит наизусть стихи Пушкина и знает таблицу умножения — так пусть ему за каждый предмет ставят то, что он заслужил.

— Лапидис, — покачал головой Иона Овсеич, — мы тебя посадили здесь не для таких консультаций. За такие консультации тоже надо ставить, кто как заслужил. И давай не будем говорить на белое, что это черное.

Лапидис сложил руки на груди и заявил, что он не говорит на белое — это черное, а вопросы надо ставить ясно, без библейских притч и поэтических фигур.

— Хорошо, — Иона Овсеич хлопнул по столу, — с этого дня ты будешь давать консультации только по строительству, а экономику я беру на себя.

— Овсеич, — Лапидис наклонился вперед и уперся руками в колени, — я ничего не имею против, главное, чтобы дело было в выигрыше, но, может, ты сначала посоветуешься с активом?

— Считай, что он уже посоветовался, — вмешалась Клава Ивановна, — и скажи спасибо человеку, который переложил твою нагрузку на свои плечи.

— Малая, — поморщился Иона Овсеич, — никто ничего не перекладывает — каждый выполняет то, что он должен выполнять, а если Лапидису трудно, так мы ему поможем. А нашей помощи будет мало, так помогут другие: мы не в пустыне, я уже говорил тебе.

— Слушай, Овсеич, — Лапидис поднялся со своего стула, — у меня есть одна просьба: когда я провожу консультацию, тебе не обязательно терять здесь время, а если ты придешь, проводи консультацию сам — я найду себе другое дело.

Иона Овсеич опять зажмурился и ответил Лапидису, что избиратель Дегтярь у себя в агитпункте имеет полное право получить консультацию у специалиста по вопросам строительства. Если же специалист, вразрез с Положением о выборах, делит избирателей на полноправных и неполноправных, тогда совсем другое дело.

Лапидис, пока Иона Овсеич говорил, смотрел на него в упор, хотя тот держал глаза закрытыми, потом сильно дернул его за рукав и сказал: неприлично сидеть с закрытыми глазами, когда разговариваешь с человеком.

— Я немножечко устал, — ответил Иона Овсеич, — не придавай значения пустякам.

Лапидис сказал, что не придает, но поинтересовался, как бы посмотрел Дегтярь, если бы он повернулся к нему спиной.

— Как бы я посмотрел? — Иона Овсеич открыл глаза, радушно улыбнулся. — Когда в гражданскую войну враг поворачивался к нам спиной, это был хороший признак: мы догадывались, что он отступает. Но теперь, конечно, другое время, и не будем сравнивать.

Аня Котляр, которая до этого момента должна была внимательно прислушиваться, чтобы понять, о чем говорят Иона Овсеич с Лапидисом, вдруг громко засмеялась: Иосиф, когда он не может переубедить ее словами, тоже вспоминает гражданскую войну и объясняет, что там бы с ней не панькались.

— Твой Иосиф, — Дегтярь поднял голову и почесал пальцем кадык, — иногда говорит неглупые вещи.

Лапидис тоже засмеялся, хотя получилось немного с перчиком:

— Шутники вы, Иона Овсеич, но логика у вас железная. Не подкопаешься.

— Есть немножко, — признал Дегтярь, — этого у нас не отнять.

В полпервого ночи Иосиф закрыл свою гвоздарню, прикрутил керосиновую лампу, в комнате хорошо чувствовался запах чада, и лег в кровать. Аня тут же отодвинулась к стене.

— Начинаешь свои штуки, — сказал Иосиф. Аня молчала и сделала движение, чтобы отодвинуться еще дальше, но дальше двигаться было некуда.

— Что такое, — удивился Иосиф, — тебе опять зашла вожжа под хвост?

Аня ответила, что не хочет с ним разговаривать и, вообще, пусть оставит ее в покое.

Иосиф, хотя под одеялом трудно было размахнуться, хлопнул жену под одному месту и засмеялся: если его Аня говорит, что она не хочет разговаривать, значит, слова ей давят на язык и она уже не в силах терпеть.

— Да, — повторила Аня, — я не хочу разговаривать и не буду, потому что люди во дворе не дают мне прохода и каждый день кричат прямо в лицо, как поживает мой гвоздарь!

— Что же ты им на это отвечаешь? — поинтересовался Иосиф.

— Я им не отвечаю, — заплакала Аня, — я закрываю лицо руками и убегаю, чтобы ничего не слышать. Ой, как мне стыдно!

— Когда человек крадет, — сказал Иосиф, — стыдно, а когда человек зарабатывает честным трудом, почему должно быть стыдно? Мне не стыдно.

— Ему не стыдно! — разошлась Аня, как будто ночь уже миновала и на дворе белый день. — А мне стыдно! Да, мне стыдно, и Дегтярь сто раз прав, когда говорит, что человек, если он в одном месте хороший, должен быть хороший везде, а иначе он надевает маску и притворяется.

Иосиф опять хлопнул жену и сказал, чтобы она взяла тоном пониже, а насчет Дегтяря разговор особый: у Дегтяря — своя жизнь, у него — своя, и про кусок хлеба для семьи он должен сам думать, а не ждать, пока принесет Овсеич.

— Где же выход? — второй раз заплакала Аня. — Сегодня мы живем, как вчера, завтра, как сегодня, послезавтра опять все сначала. Люди готовятся к выборам, каждый день у людей что-нибудь новое, только у меня все стоит на одном месте, а мне еще завидуют: какая она молодая, какая она красивая!

Иосиф отодвинулся на самый край, немного полежал молча, потом тихо спросил:

— Что же ты хочешь? Я могу бросить свои гвозди, и тогда тебя никто не будет упрекать. А откуда мы возьмем деньги, чтобы посылать Пине и Саше? Я уже не говорю про твою маму.

— С будущего года Петя и Саша будут получать стипендию.

— На стипендию можно купить билет в кино и угостить девушку бубликом, а Пиня два раза имел воспаление легких — ему надо хорошо питаться.

— Перестань называть ребенка Пиней! — рассердилась Аня. — В Гайсине такое имя подходит, а в Николаеве, и тем более в Одессе, это задевает мальчика на каждом шагу.

— Хорошо, — сказал Иосиф, — но ты не ответила мне на главный вопрос: откуда мы возьмем деньги, чтобы посылать ему и Саше?

Аня долго молчала, Иосиф еще раз повторил свой вопрос, и тогда она сказала: если муж не в состоянии прокормить семью, жена не имеет права сидеть дома, а должна работать наравне с мужем, и завтра она пойдет искать себе службу.