— Дурацкие разговоры! — закипел Ефим. — Лучше один раз и навсегда погибнуть, чем каждый день видеть эти слезы.

Соня заплакала еще сильнее, Тося взяла ее под руку и пожелала, пусть с этими жлобами будет, как они сами хотят, а молодые женщины всегда найдут себе что-нибудь получше.

— Это другой разговор! — подхватил Ефим и со своей стороны добавил, что солдаты тоже умеют находить.

— Как тебе не стыдно! — возмутилась Соня. — Ты же красноармеец, а она просто пошутила.

По дороге домой, когда они остались вдвоем с Тосей, Соня сказала, пусть находят себе кого угодно и сколько угодно, только бы вернулись живые.

На другой день все трое — Лапидис, Граник и Хомицкий — зашли во двор со своими вещмешками и продовольствием на двое суток: в Каховских казармах, где их держали эти два дня, обеспечили трехразовое горячее питание. Про Лапидиса Клава Ивановна сказала, что он нагулял себе такую морду, как будто прямо из санатория.

Начиная с середины лета, в районе реки Халхин-Гол и озера Буир-Нур несколько раз завязывались ожесточенные бои. Отборные части Квантунской армии, под ударами наших танков, авиации и монгольской кавалерии, несли тяжелые потери и быстро откатывались на восток от реки Халхин-Гол, где проходила государственная граница Монгольской Народной Республики с Маньчжурией.

В августе, перед первым занятием по краткому курсу истории ВКП /б/, Иона Овсеич сообщил: имеются сведения, что японский посол в СССР Того Сигенори предложил мирные переговоры. От Советского Союза будет участвовать наркоминдел товарищ Молотов.

Иона Чеперуха, хотя его никто не спрашивал, заявил, что он против переговоров — у него есть свой план. Вокруг поднялся шум и общее возмущение, товарищ Дегтярь велел успокоиться и вежливо спросил:

— Какой же у тебя план?

Японцы, объяснил Чеперуха, очень бедные люди, у них на островах растет немножко риса, бобы и просо, а мясо они видят один раз в десять лет. Какой отсюда вывод? Отсюда один вывод: львиная доля всех японцев, особенно пролетариат, ненавидит помещиков и капиталистов, и надо устроить у них революцию. Но революция без оружия не может иметь успеха. Значит, мы должны обеспечить японских рабочих и крестьян патронами, винтовками и пулеметами.

— По-моему, — сказал Дегтярь, — это будет вмешательство в чужие дела.

— Почему чужие? — удивился Чеперуха. — Мы же хотим помочь своим, рабочим и крестьянам, а иначе ихние самураи никогда не успокоятся. Недаром Леонид Утесов поет: «Сожру половину Китая и буду по горло сыта я!»

— Леонид Утесов поет чуть иначе, — поправил Дегтярь, — но, независимо от этого, твой план, Чеперуха, не считается с реальной обстановкой, и нам придется временно отложить его в сторону. А почему он не считается с реальной обстановкой, ты узнаешь из краткого курса истории ВКП/б/, который мы начинаем с сегодняшнего дня, — Иона Овсеич сделал паузу. — Товарищи! Царская Россия позже других стран вступила на путь капиталистического развития.

Чеперуха поднялся с места и сказал, что хочет добавить два слова, но Иона Овсеич не обратил внимания и еще раз повторил:

— Царская Россия позже других стран вступила на путь капиталистического развития. До 60-х годов прошлого столетия в России было очень мало фабрик и заводов. Весь ход экономического развития толкал к уничтожению крепостного права.

— Овсеич, — опять без разрешения поднялся Чеперуха, — что ты нам рассказываешь за царя Гороха! Меня интересует сегодня и завтра, а за царя Гороха я не хочу слушать.

— Он не хочет! — схватилась Клава Ивановна. — А кто ты такой, чтобы хотеть или не хотеть! Я тебя спрашиваю: кто ты такой?

— Подожди, Малая, — сказал Дегтярь, — я понимаю твое возмущение, другие товарищи тоже возмущаются, хотя пока молчат, но ты не права, когда спрашиваешь Чеперуху, кто он такой, чтобы говорить и задавать вопросы. Он имеет полное право говорить и задавать вопросы, и мы должны отвечать. Гражданин Чеперуха, история ВКП/б/ есть история трех революций: буржуазно-демократической революции 1905 года, буржуазно-демократической революции в феврале 1917 года и социалистической революции в октябре 1917 года. Теперь я тебе задам вопрос: до тысяча девятьсят пятого года была Россия и рабочий класс или они вдруг свалились с неба в тысяча девятьсот пятом году?

— Почему с неба? — удивился Чеперуха. — Я сам видел своими глазами броненосец «Потемкин», когда он стоял за волнорезом, А потом мы бежали на Платоновский мол, там хоронили матроса Вакуленчука.

— Значит, — остановил его Дегтярь, — была Россия, был рабочий класс, и надо оглянуться назад, чтобы понять.

— Милости просим, — сказал Чеперуха, — кто забыл, пусть оглядывается, но мне лично интереснее знать, как мы живем сегодня и как мы будем жить завтра, а не вспоминать каждый день, как было при царском режиме. Было плохо, да, было плохо, но зачем с утра до вечера тыкать в глаза, если люди и так помнят.

— Люди! — хлопнул себя по колену Иосиф Котляр. — А я уверен, не все люди, и человек, который так рассуждает, не помнит и не хочет помнить!

Чеперуха налился краской, как бурак, вскочил в третий раз, но Оля схватила его за пиджак и усадила на место.

Иона Овсеич сделал рукой знак, чтобы все успокоились, и хотел продолжать занятие.

— Подожди, — остановил Чеперуха, — я хочу уйти, а когда будет про сегодняшний день, пусть меня покличут.

— Иди, пьяница, иди протрезвись! — крикнула вдогонку Клава Ивановна.

Иона Овсеич велел Малой угомониться и, кстати, напомнил всем присутствующим, что занятия по Краткому курсу истории ВКП/б/ целиком добровольные, кто не имеет желания — двери широко открыты.

Люди зашумели, никто не хотел, чтобы его ставили рядом или даже просто сравнивали с Ионой Чеперухой, одна Оля сидела безучастная, с пустыми глазами, но глупо было бы требовать от женщины, при таком муже, другого настроения.

Наутро уже весь двор знал про вызывающее поведение Ионы Чеперухи, и у всех было одинаковое мнение: сообщить по месту работы, чтобы там взяли как следует в оборот. Только Лапидис был против и повторял, как заведенный, что Иона Чеперуха имеет полное право, и это право гарантирует ему Конституция СССР, поступать по-своему, и нечего хватать его за шиворот и тащить в кружок.

— Ты нашей Конституцией здесь на размахивай! — возмутилась Клава Ивановна. — Все должны посещать кружок и все будут посещать, хоть лопни. А добровольно — это для тех, кто сам понимает, что надо. Ты же посещаешь, а других науськиваешь против. Почему? Лапидис, я боюсь за тебя!

Лапидис сказал, бояться за него не надо, а насчет занятий объяснил; да, у себя на заводе он посещает и даже имеет поручение проводить отдельные занятия, но нельзя же ставить на одну доску инженера и тачечника: инженер должен постоянно работать над своим уровнем, иначе ему грозит застой, а тачечнику не надо бояться застоя — он всегда на колесах. Говоря про колеса, Лапидис нахально улыбался, и можно было только удивляться, что ему так весело, когда у других внутри все клокочет.

Через два дня из Сталинского райотдела милиции пришел оперуполномоченный, позвонил дворничке и велел проводить его к Чеперухе. Потом позвали Клаву Ивановну, в ее присутствии оперуполномоченный повторил, что сегодня утром в трамвае был задержан Зиновий Чеперуха, четырнадцати лет, при нем нашли дамские часы и двадцать пять рублей денег.

— Подожди, — сказала Клава Ивановна оперуполномоченному, — а откуда ты взял, что он украл их в трамвае? Может, он взял их у своей мамы?

— Я же говорила ему! — заплакала Оля. — А он требует, чтобы я в точности описала часы.

— В таком состоянии, — сказала Клава Ивановна, — человек может забыть, как его зовут. Хоть убей, а я не смогу описать тебе ходики, которые десять лет подряд день и ночь тикают у меня над головой.

Оля опять заплакала, закрыла лицо руками, Клава Ивановна тяжело вздохнула, могло показаться даже, что это стон, и в двух словах рассказала товарищу из Сталинского райотдела милиции, какая жизнь у Оли Чеперухи с ее Зюнчиком, который имеет не отца, а пьянчугу с Привоза. На днях, когда все жильцы с огромным интересом занимались по истории партии, Иона Чеперуха, один-единственный на весь двор, поднялся и на глазах у людей хлопнул дверью.