Только сильный духом человек мог принять такое решение, какое принял Зирняс. Мне посчастливилось встречаться с сильными духом людьми, и Зирняс один из них.

Предложили перейти в Управление пограничной охраны другого округа, на вновь введенную должность с пышным названием, и я согласился.

На трех границах испытал на себе службу начальника заставы, на одной — заместителя коменданта по оперативной части, и на трех — коменданта пограничного участка. И места все отдаленные попадались, надоело и как-то устал. Отдаленность, правда, понятие относительное и зависит от того, до какого меридиана далеко, а до какого близко. Но оторванность от культурного мира была бесспорной, а тут место в столице союзной республики предлагают.

Первые дни радовали, но вскоре наступило разочарование. Оказывается, я привык к круглосуточным волнениям, всякого рода поискам, горам, тайге и болотам, и даже бессонные ночи и ночные телефонные звонки постепенно превратились в неотъемлемую часть моего существования. Был где-то нужен, что-то решал, планировал, требовал, ругал одних, перед другими оправдывался. А тут в моем распоряжении стол, стул и половина шкафа с бумагами. И за этим столом я должен с утра до вечера сидеть, а после небольшого перерыва еще раз за полночь…

Должность новая, обязанности не определены, и даже начальник моего отделения, предельно занятый и очень толковый штабист, не знал, чем бы меня занять:

— Возьмите в своем шкафу подшивки и изучайте указания по вашей части за прошлые годы, а там посмотрим.

Сидел я потом и изучал эти директивы и ежеквартально посылаемые в Главное управление доклады, похожие друг на друга, как серые кошки ночью. Сидел и бумаги перелистывал, с утра лист за листом, с правой стороны на левую, а с обеда в обратном порядке. Так и по вечерам, за полночь. Постепенно начал понимать, что я вообще никому не нужен и за этим столом сижу только потому, что так положено.

Испугался я такого вывода и обратно на границу попросился. Но куда там! И слушать не хотят, чего, мол, человеку надо — и работа непыльная, спокойная, и квартира получше, чем на заставе. Но однажды мне крупно повезло. В какой-то праздник я был дежурным, и тогда ночью, позже обычной ночной работы, зашел начальник управления, в хорошем настроении, веселый, с запахами дамских духов и праздничного веселья. Доклада не принял.

— Кто же в такую праздничную ночь начальство тревожит?

И вдруг — неожиданное:

— На границу поедете. Будем одну новинку изучать, вам это дело и доверяем. Попробуем год-другой, а там видно будет…

Во второй половине 1935 года командно-начальствующему составу Красной Армии были присвоены персональные воинские звания взамен прежних должностных. Такие же воинские звания присваивались и командирскому составу пограничных войск, а также внутренних и конвойных войск, входивших в те годы в состав Народного комиссариата внутренних дел, но всем им — без права ношения армейской формы одежды и присвоенных знаков различия.

Вслед за этим пограничные войска были сняты из планов войскового прикрытия страны и, по сути дела, списаны в вооруженные сторожа. Такое немыслимое положение сохранялось более года и было ликвидировано только в 1937 году. Тогда же пограничные войска вновь были включены в план прикрытия страны, и уроки Великой Отечественной войны подтвердили правильность такого решения.

Летом 1941 года судьба еще раз свела меня с пограничниками. Группу пограничников под командованием старшины тогда использовали как разведчиков. Все задания выполнялись точно, с редким умением и в срок. Все донесения были верные, ошибка вкралась только в последнее устное сообщение умиравшего от раны старшины.

— Пусть подполковник лично проверит. В нашей среде есть предатели, и один из них выстрелил мне в спину…

Я успел проверить. В этом сообщении доблестный старшина допустил неточность, первую, наверное, и последнюю, конечно. Не предатели его убили, а переодетые в красноармейскую форму немцы, проникшие в наши боевые порядки.

Не знаю могилы этого славного старшины-пограничника. Название селения память сохранила — Горчица, вблизи Старой Руссы.

На пограничных заставах бываю, хотя мои годы уже не разгульные. Бывал бы и чаще, но понимаю — слишком много хлопот им причиняю, от дел отрываю при малой отдаче. Заставы посещают шефы, артисты, поэты, репортеры, группы молодежи, несут туда все лучшее, чем располагают, и уезжают радостные и удовлетворенные. В памяти пограничников такие посещения сохраняются долго, годы, а иногда — всю жизнь.

Хорошо и с благодарностью помню выступление Ансамбля песни и пляски Красной Армии много лет тому назад перед пограничниками. Руководил им А. В. Александров, но его имени ансамбль еще не носил. Особенно запомнилась инсценировка «Первая конная». Не забудешь выступления на пограничных заставах в теперь уже далекие довоенные годы трупп Белорусского театра оперы и балета, а как принимали пограничники выступление Ларисы Александровской!

Так не только в прошлом. Только год назад я с доброй завистью следил, как тепло и сердечно пограничники встречали наших карельских поэтов.

Неудача грозит только устремляющимся на пограничные заставы для дегустации героики и героизма. Да, слова, как и платье, изнашиваются, теряют от неумеренного употребления «товарный вид» и, главное, — смысловое, духовное содержание. В напряженной и деловой пограничной среде отношение к слову бережливое. Там еще в обращении такие все более вытесняемые из речевого оборота слова, как смелость, упорство, мужество, самоотверженность, и даже совсем просто говорят: «Трудно было, до чего же трудно!» Все это им знакомо, на себе испытано, и поэтому о героизме не говорят — оберегают великое слово от изношенности.

Цели моих поездок по заставам скромные, и их результаты, возможно, нужны только для меня одного. Я на границе прошлое ищу, его плоды, которые из давно посаженных семян выросли, и хочу уяснить причины бесследного исчезновения других, некогда так много обещавших. Где удобно и где найду время, выступаю и о прошлом рассказываю. Не в целях поучения — для ознакомления.

Невольно отмечаю детали быта. Привычка, что ли? Как расположены кровати, не прерывают ли уходящие в ночной наряд или возвращающиеся из наряда сон отдыхающих, не тревожат ли их ночные телефонные звонки, где именно пограничник проводит свободное время, читает или пишет, удобен ли доступ к «собственным вещам», где и как проводит свой выходной день? Отмечаю и взвешиваю, но понимаю мою роль — я экскурсант, гость, к тому же — далекий…

Подъезжаешь к заставе, и невольно старое вспоминается — забайкальские пограничные заставы, огражденные высоким и плотным частоколом, стены, до уровня окон укрепленные от пуль, решетки против гранат на окнах жилых помещений, потайные выходы в окопы, выкопанные вдоль ограды, и, помнится, феноменальная, доведенная до автоматизма боевая готовность личного состава, когда по команде «к бою» спящие пограничники, только всунув ноги в сапоги и накинув на плечи шинель или полушубок, с оружием и боеприпасами за одну минуту занимали свои места в окопах. Одевались уже там, в окопе. По другой команде «В ружье, по коням» последний пограничник, полностью вооруженный и одетый, на оседланном коне выезжал из ворот за четыре минуты.

В наши дни не на всех границах требуется столь высокая боевая готовность, хотя, положим, она нигде не мешает. По своей природе пограничники первыми встречают недругов и последними, когда оно больше не потребуется, отложат оружие. Значит, готовность нужна!

Многое изменилось на заставах, но главные усилия, намеченные еще в те далекие годы, когда не было не только нынешних пограничников, но и их отцов, — сохранились. Как и в прошлом, но на более высоком уровне, в органическом единстве решаются столь знакомые три задачи: надежная охрана границы, совершенствование приемов и методов ее охраны; подготовка профессионально обученного, политически зрелого воина, способного решать боевые задачи одиночного бойца и действительно желающего бороться с врагами родной земли и нашей общественной системы и, что далеко не последнее, — подготовка гражданина великой страны и новой социалистической формации.