— Конечно, какие-то успехи у вас на участке были. Сколько золота задержали?
— Восемь килограммов, точно восемь.
— А сколько пропустили?
— Не могу сказать…
— Вот видите, и этого вы не знаете! А что эти ваши «успехи» стоят, если у вас на участке вооруженные китайские контрабандисты убили двоих пограничников, а вы только через неделю нашли в тайге их трупы? В тот самый день нашли, когда на базарной площади китайского уездного города с торга продавали коней и оружие этих убитых пограничников. И вам не совестно?
Сидит человек, слушает и думает — какая же емкая и всеядная эта человеческая совесть, какая неразборчивая! Как я мучился, когда не вернулись посланные в тайгу пограничники, как ругал себя и бичевал — почему этих послал, а не других, почему сам с ними не поехал? Как горько радовался, когда к исходу недели непрерывных поисков нашел обгоревшие трупы убитых, и совесть не обвиняла меня в том, что нашел эти трупы по необычайному скоплению и свирепому крику хищных птиц, разделявших добычу.
Мучила совесть, и душа болела. И гнев одолевал, когда выслушивал ответ китайского представителя по пограничным конфликтам:
— Моя не знае.
— Нет, господин представитель, вы знаете. Это уголовники, убийцы, и миновать вашего города они не могли. Не было у них обходных дорог.
В ответ широкая очаровательная улыбка и те же три слова:
— Моя не знае.
Болела совесть, душа болела, но все это проглотил и на прощание руку господину представителю пожал и широко улыбался:
— Всего вам доброго, господин представитель, всего доброго вам и вашей милой подруге.
Как мучился, когда родным о смерти погибших сообщал. Не обманывал, нет, за правду выдал то, во что сам глубоко верил, чего не могло не быть: «Героями пали, до последней капли крови защищая родную землю». Похоронную процессию красочно описал, массовой и величественной, какою хотел ее увидеть. Хищных птиц не упомянул, и это правильно. Тут их не было — они еще в тайге разлетелись…
Совещание продолжалось, и тем временем за соседа взялись. У него в этот год всякое случалось, и не скажешь с ходу, что с ним делать — к высокой ли награде представить или сурово наказать.
— Хвастаетесь, что много контрабандистов задержали и перебили, а скажите, как могло случиться, что китайские контрабандисты, возможно, и невооруженные, посмели напасть на парный пограничный наряд, убили одного, ранили другого, коня и оружие в Китай утащили? Как ваша совесть терпит такое?
Совесть, опять она. Объяснить бы все случайностью, и в этом не было бы большого греха. Но тут эта совесть вмешалась и свое диктовала — не смей! Конечно, случайность была, но случайности не с неба сваливаются.
Пограничная охрана безоговорочно признавала превосходство частей армии, гордилась опытом армии и возможностью учиться на этом опыте. И конечно, пограничники должны уметь делать все, что делают подразделения армии, но не за этим опытом их на край света послали. Пограничники обязаны уметь больше — уметь охранять границу, уметь даже общие задачи мелких подразделений решать по-особенному, по-пограничному. Они должны уметь выполнять требования армейских наставлений — стрелять с места, лежа, по неподвижным целям или «перебежкам» вдоль фронта. Но пограничников надо бы в ту пору пуще всего научить стрелять с коня, на скаку, в движении, в тайге при ограниченной видимости, в горах, навскидку в упор, по удаляющимся целям: надо бы обучать их приемам рукопашной схватки, снабжать ножами-кинжалами.
Об этом иногда поговаривали, но останавливались на одном и том же — где брать часы для такой дополнительной учебы, патроны и кто такую самодеятельность благословит?
Показания раненого пограничника частично прояснили обстоятельства этого происшествия: по узкой и очень крутой тропе на гору поднимались два пограничника. Шли один за другим, держась за хвосты коней. На крутом повороте, где тропа еще резко поднималась и сворачивала вправо, из-за валуна кто-то ударил переднего пограничника по голове. Тот упал и в бессознательном состоянии остался лежать на тропе. А конь остался верен службе — несмотря на израненные ноги, с болтающимся под брюхом седлом, он прискакал к вечеру на заставу. Тут же была выслана поисковая группа…
Совещание вышло тяжелым, действительно озадачивающим, и только его конец оживило неожиданное обвинение:
— Знаете ли вы, что ваш ковочный кузнец молодую казачку обрюхатил? Знаете ли вы требования об уважительном и дружеском отношении к жителям пограничной зоны?
Такого факта командир не знал, но предполагал, что без дружеских отношений такое бы не случилось.
Вспоминается и другое совещание. Новый начальник отряда себя напоказ не выставлял, не обвинял нас, не говорил о своих заслугах, несомненно значительных, и не грозил. Зачитал директиву Полномочного представителя ОГПУ по Дальневосточному краю, в которой говорилось: «Наши государственные границы и революционный правопорядок мы охраняем в интересах человека, советских людей». Значит, в первую очередь надо охранять самого человека. Не человека будущего, а советского человека сегодняшнего дня, со всеми его слабостями. Не человека-мечту, а того Ивана или Онуфрия, с которыми встречаемся ежедневно, едва замечая их…
Остались позади бои и стычки, вызванные вооруженным конфликтом на КВЖД. Вскоре в Маньчжурии пала власть гоминдана и образовалось вассальное государство Маньчжоу-го, формально управляемое японской марионеткой Пу-И. Тут же на пограничную полосу пришли японские войска, появились эмиссары из числа сбежавших в Китай войск Семенова, Калмыкова, Унгерна и других — одиночками или небольшими группами проникали они на нашу территорию, совершали террористические акты.
Полномочные представители ОГПУ, старшие оперативные начальники, опытнейшие чекисты информировали, помогали советом и конечно, требовали: «Выполняйте свой служебный долг!» И мы старались, не жалея времени. Как-то удалось прощупать готовую к переходу на нашу территорию бандитскую группу Пескова, известнейшего в Забайкалье белобандита, через атамана Семенова связанного с японскими диверсионными центрами в Маньчжурии. Все было известно — состав группы, ее цели, примерный маршрут движения и даже место перехода границы, а время перехода — в пределах нескольких дней.
Сведения были настолько точные, что вызывали сомнение у старших начальников:
— Вы уверены, что вас не провоцируют, что все это не «липа»? А если банда Пескова пойдет совсем не туда и совсем не там перейдет границу? С вами так случалось…
— Посмотрим. На худой конец буду каяться.
— Идите!
Все было ясно, и я был уверен в успехе, но тут случилось непредвиденное. Огромная масса холодной воды прорвалась с китайских гор и многометровым валом нахлынула на Аргунь, затопила ее долины, и только в далекой, более возвышенной излучине реки зеленым островком виднелись деревья, в дупле одного из которых находился наш «постовой ящик». Надо было уточнить, не изменилось ли что в планах Пескова. Две керосиновые лампы, установленные на разных концах станицы, указывали мне прямой путь в кромешной тьме. За обратный путь не опасался — конь дорогу к кормушке всегда найдет!
Когда нахлынувшая на луг холодная вода достигла груди коня, я слез с седла, слегка опустил переднюю подпругу, связал с поводьями перекинутые через седло стремена и дал коню добро:
— Беги домой, друг! А то воспаление легких схватишь…
С трудом, почти на ощупь, разыскал дерево с дуплом. В ящике оказалось сообщение о том, что Песков был на месте и решил переходить границу именно тут, используя для маскировки выход колхозников на пересушку замоченного сена.
Все было готово к приему гостей. Но тут я заболел, внезапно и тяжело, рвота, головные боли. С трудом, превозмогая себя, объяснил заместителю обстановку, задачу. Пришла машина, и повезли меня в иркутскую больницу. Машина была новая, но из неудачной серии «автогаров», в пути часто ломалась, потек радиатор, кончилось масло, лопались скаты. Только через неделю добрался до места. В пути я почти выздоровел — исчезла отечность, головные боли прекратились. Врачи объяснили, что у меня был острый почечный приступ, вызванный тяжелым переохлаждением организма. Но в больнице оставили.