В процитированных авторами «Литгазеты» высказываниях Соловьёва, Флоренского и описании нравственной сути порывов Булгакова содержалось свидетельство восприятия нашими дореволюционными классиками того мировоззренческого и «совестного» подхода, который был выработан ещё Пушкиным, а затем подхвачен его последователями, славянофилами и почвенниками. Честное принятие православия, равно и всего, что из него проистекло в отечественной истории, – вот вклад Пушкина в отечественную мысль. Он опирался не столько на чистое государственничество, как это бывало у консерваторов-бюрократов, сколько на искреннюю религиозность. Указание на эту мысль и на данный смысл свободного консерватизма заключены в известной фразе: «…греческое вероисповедание, отдельное от всех прочих, даёт нам особенный национальный характер». Пушкин здесь предвосхитил других свободных консерваторов, которые, как и позднейшие религиозные философы, поэты, определили в качестве главного устоя народной и государственной жизни искреннюю веру во Христа Бога. Эта стержневая идея объединяла всех самобытников во времени и пространстве Русского мира, несмотря на все их индивидуальные различия. Все они принципиально отстаивали истинность общего для них отправного тезиса о первичности Веры. Именно на ней, по их мнению, покоилась христианская империя в качестве второго устоя цивилизации. Да и третья несущая опора жизни – народность, понятие, указывающее на индивидуальное «лицо народа», понимается свободно-консервативной школой как средоточие и слитие в одно целое этнографического, культурного, традиционного, ментального начал, равно оплодотворённых православной духовностью.

«Литературная газета» во второй половине 80-х годов много сделала для духовного и идейного усвоения отечественного наследия, очень часто противоестественно и искусственно разрывавшегося на противостоящие части. Создавалось всё больше предпосылок для осмысленного и прочувствованного изучения консервативно-самобытнической отечественной традиции в её преемственном единстве.

Знаменательной в этом смысле была первая, уже посмертная публикация газетой философско-публицистической работы А. Лосева «Родина», найденной А. Тахо-Годи среди рукописных материалов этого классика Серебряного века. Продолжатель национальной духовной традиции, сформированной до революции, Лосев, ополчившись против кантовского бессердечного космополитизма и родственного ему марксизма, писал: «Наша философия должна быть философией Родины и Жертвы, а не какой-то там отвлечённой, головной и никому не нужной «теорией познания» или «учением о бытии или материи».

Лосев писал, обобщая главный религиозно-метафизический вывод русской мысли, пушкинско-тютчевской, славянофильской, почвеннической, веховской: «Нет осмысления жизни вообще, если нет осмысления того общего, чему служит жизнь, откуда она порождается и во что она погибает, ибо иначе – абсолютная бессмыслица, и бессодержательное вечное повторение мимолётных жизней, и пустая, тоскливая, тупая смена сплошных рождений и смертей».

Россия, по Лосеву, сокрыта для понимания чужаков, но и мы сами не должны становиться чужими своему отечеству, отсюда необходимость жертвенного всё нового и нового единения с Родиной. Не найти смысла жизни в наблюдении потока повседневных феноменов её материальной и прозаической стороны.

Он заключал: «Если окунуться в жизнь с головой, если не видеть ничего, кроме непосредственной жизни, если не становиться выше жизни, то жизнь есть судьба, самая буквальная и настоящая, самая мрачная, бессмысленная и безжалостная, всесокрушающая и неотвратимая судьба. Но всё дело в том, что непосредственная жизнь не есть наша повседневная действительность. Всё дело в том, что сквозь неясные, мутные и едва различимые завесы жизни проступают строгие и вечные, но свои и родные лики родного и всеобщего. Сквозь трагедию сплошных рождений и смертей светится нечто родное и узорное, нечто детское <…> ради чего стоит умирать и что осмысливает всякую смерть, которая иначе есть вопиющая бессмыслица».

К поискам на страницах «Литературной газеты» возрождённой русской идеи присоединялись и другие органы периодической печати, в том числе вновь образованные. Всё это неумолимо меняло общественный климат. Даже коммунистическая «Советская Россия» в духе патриотизма участвовала в реабилитации героев нашего Серебряного века, правда, пытаясь сочетать такой подход с принципами «реального социализма».

Стал быстро меняться и весь историографический «климат». Постепенно создавались культурно-исторические условия, дававшие возможность более пристального взгляда на дореволюционный консерватизм с выделением в нём двух флангов – правительственного, официального, во многом ложно-имитационного, и общественного, свободного от приспособленчества, объединившего в своих рядах многих представителей культурной элиты. Стали переосмысливаться историко-идеологические штампы советского прошлого. Медленно, но уходили в прошлое времена, когда Пушкин воспринимался исключительно вольтерианцем, князь Вяземский – «декабристом без декабря», славянофилы – либералами и т.п. Стала восстанавливаться преемственность с дореволюционными временами, со всей историей России…

Владимир ШУЛЬГИН, КАЛИНИНГРАД

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Русский вопрос

«Скифский» вихрь

КНИЖНЫЙ 

  РЯД

Леонтьев Я.В. «Скифы» русской революции. Партия левых эсеров и её литературные попутчики. – М.: АИРО-ХХI. – 328 c.

«Это вихрь! На Руси крутит огненный вихрь!.. Старый Запад закрутит, завьёт наш скифский вихрь. Перевернётся весь мир!»

Этот отрывок из романа-хроники Алексея Ремизова «Взвихренная Русь» даёт наглядное представление о «скифстве» – идейно-политическом и литературно-эстетическом явлении начала ХХ века. В узком смысле слова под ним понимается литературное объединение, выпустившее в первые годы революции два сборника «Скифы». Его поэтическим манифестом можно считать хрестоматийное стихотворение Александра Блока. В более широком смысле имеется в виду попытка построить политическую идеологию, замешанную на философско-эстетической концепции «скифов» и политических идеях левых социалистов-революционеров.

В «скифстве» было намешано много всякого, в том числе и взаимоисключающего, что естественно для революционной эпохи с её болезненно-нервическим восприятием событий. В ней видели и анархическое бунтарство, восходящее к идеализации Разиных и Пугачёвых. И идолопоклонство, даже пресмыкание перед народной революционной стихией. И возвращение к Пушкину – «этому великому «скифу»… Максимилиан Волошин считал, что «скифство» проникнуто духом русского большевизма, но отнюдь не партийного, социал-демократического большевизма, а того гораздо более глубокого чисто русского состояния духа, в котором восхваление собственного варварства соединяется с антигосударственностью.