Но и эта неудача не смутила проповедников. В Цюрихе в это время заседал Швейцарский синод. Они немедленно отправляются туда и в ярких красках рисуют опасность, которая грозит Евангелию в Женеве. Они готовы согласиться, что бывали иногда слишком строги, и при этом предлагают синоду 14 статей, под условием принятия которых они согласны вернуться к прежней деятельности. Требования эти были еще очень значительны и вряд ли были бы приняты в какой-нибудь другой швейцарской церкви. Синод отказался передать их женевцам и даже посоветовал выказывать вперед “больше христианской кротости”, но согласился написать в их пользу женевской общине. Кроме того, решено было снова поручить Берну хлопотать об их возвращении.

Тогда Кальвин и Фарель снова возвращаются в Берн. Но на этот раз их ожидал прием далеко не дружелюбный. Выяснилось, что сообщения изгнанных проповедников были преувеличены, что реформации в Женеве не грозит никакой опасности. Кальвин никогда не мог забыть тех унижений, которые ему пришлось претерпеть в то время. Целых восемь дней им пришлось дожидаться, пока согласились их выслушать. Наконец, после всяческих унижений, уступок, обещаний придерживаться вперед всех бернских “обычаев”, оба проповедника добились у совета, чтобы вместе с ними было отправлено в Женеву посольство хлопотать об отмене приговора от 23 апреля.

Жан Кальвин. С гравюры неизвестного автора

Но и эта попытка окончилась неудачей. Весть об их возвращении вызвала в Женеве настоящий взрыв народной ярости. Еще за милю от города бернское посольство было встречено уполномоченными совета, которые, на основании приговора об изгнании, строго-настрого запретили проповедникам вступать в город. Таким образом, они, скрепя сердце, принуждены были положиться на одно ходатайство бернских уполномоченных. 26 мая, по настоянию последних, было созвано народное собрание. Уполномоченные говорили в пользу изгнанных с таким жаром, что многие были потрясены. Казалось, победа склонялась уже на их сторону. Но тут поднялся один из синдиков и начал читать известные уже 14 статей, в которых обвиняемые ставили свои условия обвинителям. После этого дело проповедников было окончательно проиграно. Среди гневных восклицаний и угроз отсутствующим почти единогласно постановлено было оставить приговор в полной силе.

Впечатление, произведенное этой последней неудачей на обоих проповедников, было потрясающим. Вернувшись в Берн, они, несмотря на все уговоры друзей, спешат поскорее уехать из этого города, где испытали столько унижений, и, не простившись с советом, отправляются в Базель. Казалось, сами стихии вооружились против них. Разлившиеся горные потоки преграждали им дорогу и даже чуть не потопили одного из них. “Но волны были более милосердны, чем люди”, – писали они Вире об этом приключении. Наконец, измученные всеми перенесенными тревогами, они прибыли в Базель. Даже здесь общественное мнение было вначале против них. Друзья Кальвина громко осуждали его за неуступчивость. Луи Тиллье видел в женевских событиях перст Божий. “Подумай, – писал он в это время Кальвину, – не выказал ли этим Господь своего порицания твоему образу действий, не захотел ли Он смирить тебя”...

Мало-помалу, однако, первые тягостные впечатления стали сглаживаться. Кальвин первым оправился от овладевшего им глубокого уныния. Он утешал себя мыслью, что случившееся – дело Провидения, и твердо верил, что его роль в Женеве еще не кончилась, что наступит день, когда он будет торжествовать над своими противниками.

Материальное положение изгнанников также скоро улучшилось. Фарель был приглашен проповедником в Невшатель, а Кальвин, по приглашению Бусера, отправился в Страсбург.

Женитьба Кальвина и его материальное положение. – Сношения с немецкими теологами. – Вормс и Регенсбург. – Послание Садолета и ответ Кальвина. – Женева снова приглашает к себе Кальвина

Французские эмигранты называли Страсбург “новым Иерусалимом”. Действительно, после Виттенберга вряд ли какой-нибудь другой город принимал такое живое участие в религиозном движении того времени. Здесь можно было встретить представителей всех религиозных течений. Лютеране, цвинглианцы, анабаптисты, последователи Эколампадия и других второстепенных германских реформаторов – все они пользовались почти неограниченной свободой проповеди. Таким образом, в этом городе, в котором, так же как и в Женеве, германский мир приходил в близкое соприкосновение с романским, совершался непрерывный обмен идей, и тому, кто захотел бы следить за движением религиозной мысли, проникнуть в смысл происходившей вокруг него великой борьбы, трудно было бы отыскать более удобный пункт для наблюдений.

Но Кальвин так же мало думал тогда о преимуществах новой открывающейся ему арены деятельности, как и при своем первом появлении в Женеве. Бусеру стоило больших усилий уговорить его приехать в Страсбург. Неудачи в Женеве оставили неизгладимый след в сердце изгнанного проповедника. Им снова овладело глубокое отвращение к общественной деятельности, он не хотел больше борьбы, жаждал покоя и на все приглашения Бусера отвечал вначале упорным отказом. К тому же он не хотел расставаться со своим другом и товарищем по несчастью, Фарелем. Но когда последний получил приглашение в Невшатель и сам стал уговаривать его принять предложение Бусера, Кальвин наконец сдался.

Впрочем, опасения его оказались напрасными. Принятый весьма радушно местными теологами и многими уважаемыми гражданами, он скоро совершенно освоился со своим новым положением. Его назначили лектором при академии и проповедником при французской церкви Св. Николая. Городской магистрат совершенно не вмешивался в дела французской общины и предоставил проповеднику полную свободу действий. Здесь, среди эмигрантов, пострадавших за свою преданность новому учению, ему, конечно, не предстояло иметь дело с такими враждебными партиями, как в Женеве. Он имел поэтому полную возможность осуществить на новом месте тот идеал церковной и нравственной дисциплины, к которому стремился в Женеве. И действительно, результаты, достигнутые им в этом отношении, были громадными. Уже в первые недели после своего назначения ему удалось ввести ежемесячное причащение и церковное отлучение всех недостойных. Всякий желавший быть допущенным к причастию должен был раньше подвергнуть себя испытанию своего духовного пастыря и обещать исправиться; не исполнявшие это требование исключались из общения с верующими. Правда, и здесь, несмотря на отсутствие противодействия со стороны светских властей, новые меры вызывали вначале сильное неудовольствие, но Кальвин оставался непреклонным и настоял на своем. Благодаря его энергии община французских эмигрантов получила такую образцовую организацию, которая приводила в изумление немецких пасторов.

Таким же успехом сопровождалась деятельность Кальвина как лектора. Так же, как в Женеве, он комментировал своим слушателям послания апостола Павла, принимал участие в публичных диспутах и все увеличивал число приверженцев своего учения. Ему даже удалось обратить многих анабаптистов. Совет относился к нему с величайшим уважением, часто спрашивал его мнение в важных делах. Лекции Кальвина привлекали массы слушателей из разных концов Франции; его приезжали слушать даже из Англии.

В Страсбурге же Кальвин снова вернулся к своим литературным занятиям, на которые ему не хватало досуга в Женеве. Уже летом 1539 года было готово к печати второе издание “Христианской институции”, представляющее самую значительную из всех переработок этого сочинения. В том же году он издал свое толкование “Послания к римлянам”, одно из лучших экзегетических произведений реформатора. Наконец к этому же времени относится и его “Небольшой трактат о св. причастии”, предназначавшийся для обыкновенной читающей публики и потому написанный по-французски.