Голос. Значит, если б к вам вернулась юность, вы бы иначе жили?

Старик. Факт, иначе. За что-нибудь такое взялся, что с годами не уйдет, не отменится.

Голос. Но кем вы были прежде?

Старик. Кем был?.. Да обыкновенным человеком. Не «крупный», «известный» или там «значительный». Рядовой, как все. Правда, большинство ведь так и есть: на первые, не вторые, даже не третьи, а просто на заводе работают, в конторе считают. Но ведь проходных, второстепенных ролей в жизни нету. Для своей собственной биографии каждый, кто бы он ни был, все равно главный герой. Так неужели же… Слушайте, я опять сбился. Пожалуйста, давайте кончать, хватит.

Голос. Вы ощущаете себя одиноким и ненужным?

Старик. Нет, не знаю… Дома обо мне все заботятся. Даже слишком — вот это и мучает. Они вообще-то неплохие — зятья, невестки, внуки. И все время в командировках, экспедициях. Друзей у них много, с которыми они там, в пути, сходятся. Квартира большая, постоянно новые люди. А сами родные уезжают часто и передают меня с рук на руки, чтобы я один не оставался. Утром, бывает, выйдешь в столовую — там совсем незнакомые люди. Меня увидали: «Здрасте, Пал Иваныч, здрасте. Мы тут завтрак приготовили, и эти таблетки вам обязательно принять». Но видно же: у них на столе свои бумаги, в голове свои дела… Словом, путаюсь я тут, отвлекаю. Решил уйти.

Голос. Куда?

Старик. Пройду последний раз места, где воевал, строил. Где молодым был, не стариком, как сейчас. В деревню загляну, откуда сам родом, может, работу какую немудрящую найдут. Я же для людей делать привык, а дома все делают для меня, и я никому ничего… Знаете, как неловко, что внучка Таня по два раза в день прибегает? У нее в институте дел хватает, да и девушка молодая, погулять надо. А она ко мне. Говорю, не надо, мол, так часто, разок в неделю хватило бы. Но разве им докажешь?

Голос. Выходит, они хорошие, настоящие люди.

Старик. Родня-то?.. Хорошие.

Голос. Вероятно, они не без вашего участия стали такими?

Старик. Без. Я их не воспитывал. Они, между прочим, и не родные. Только так считается… Ну извините, пора мне. Пойду. До свидания.

Голос. Алло, алло! Как же вы уйдете, когда нам нужно еще много узнать? Подождите! Неужели не увлекает возможность говорить с будущим? Ведь это впервые за всю историю… Итак — почему только считается, что родные?

Старик. Все, ухожу. Собрался уже. Спасибо большое за разговор. Узнал, что вы есть, человечество продолжается. И хватит с меня… Да; кстати, а Земля? Она-то еще существует?.. Вы сами на Млечном Пути, а планета наша как? Бросили?

Голос. Нет, что вы! И теперь живут. Земля — столица всех планет.

Старик. Вроде музея?

Голос. Нет, почему? Но то, что нужно было сохранить, сохранено… Между прочим, нашу беседу Земля сейчас тоже слушает, как и другие многочисленные миры.

Старик. Чего-то я не понял… Вот сейчас слышат люди?

Голос. Слышат.

Старик. Прямо сейчас? И то, что мы говорим?

Голос. Миллиарды миллиардов. Это же первая передача.

Старик. Вот это попал. Что же вы не предупредили, вы меня прямо в краску. Я жалуюсь, ворчу…

Голос. Вы не сказали ничего, за что может быть стыдно. Давайте продолжать, пока есть время.

Старик. Вы меня этим просто оглушили. Ну ладно, теперь пойду окончательно. Надо торопиться, а то внучка застанет, будет уговаривать. Цветы вот зачем-то принесла… Мне, между прочим, с будущим не так и охота толковать, мое-то все в прошлом.

Голос. Можем соединиться и с прошлым! Павел Иванович, как раз в эти минуты вторая группа связалась с началом двадцатых годов вашего века… Нет, немного раньше. Вас можно соединить… Вы слышите меня?.. Алло!

Старик (издали). Ну?.. Пока еще слушаю… Где у меня пальто?.. В шкафу?

Голос. Конец десятых годов — время вашей молодости. Там у телефона юноша. Он-то как раз хочет говорить с будущим — и с вами и с нами. Ему интересно, он удивлен и горит… Возьмите трубку. Юноша на проводе. Поговорите с ним, это опять-таки информация для нас.

Резкие телефонные звонки.

Голос. Павел Иванович! Павел Иванович, внимание!.. Конец десятых годов.

Старик. Каких еще десятых?.. Ладно, слушаю… Алло, у телефона!

Юноша. Алле, алле, барышня!.. Хотя какая барышня?

Старик. Ну давай, давай, я слушаю.

Юноша (очень торопясь). Кто на проводе, алле?! Слушай, верно, что будущее — другое время?.. Неужели может быть? У тебя-то голос вроде нашенский, а тот ровно медный… Алле, слышишь? Ты чего не отвечаешь?.. Наши пошли на позицию, мне командир велел в штабе имущество собрать. И вдруг вызов…

Старик. Постой, не части! Ты же меня спрашиваешь, ответить не даешь.

Юноша. Ну да! Я же тебе и говорю. Наши пошли на позицию, и вдруг вызов. А он разбитый — аппарат. Миной попало. И провода нет. Трубку беру, там голос… Значит, правда, что будущее?

Слышна отдаленная канонада.

Старик. Правда. Я тоже сначала не поверил. Но вижу, что так… Ты сам-то сейчас где? Который у вас год?

Юноша. А ты? На небе, что ли? Которые раньше говорили, сказали, в небе живут, на звездах… А у тебя какой год?

Старик. Семьдесят четвертый… тысяча девятьсот. Ты как — на фронте сейчас?

Юноша. Ого, полста лет, больше!.. Я-то на фронте. (Понижая голос.) Слушай, а тут положение тяжелое. Германец наступает, армия кайзера Вильгельма. У них свой рабочий класс задавленный. С Риги идут, Двинск уже захватили. И здесь наступают. Хотят выйти на Гатчину, там до Петрограда прямая дорога. Нашей власти четыре месяца, а они — чтоб задушить свободу. Старые царские полки стихийно откатываются, открыли фронт… Канонаду слышишь? Германские пушки.

Старик. Постой! Вы где находитесь?

Юноша. Положение отчаянное. (С возрастающим энтузиазмом.) Но они не знают, они не знают, что перед ними теперь не серая скотинка, а революционные отряды! Такого они еще не видели. Мы умрем, как один, но не пустим… Вторую неделю здесь. Вчера выгнали двух провокаторов, расстреляли одного развращенного, который грабил. Вечером митинг, постановили — трусов не будет. И сегодня, как начнет германец, сами перейдем в атаку. Знаешь, какое настроение… Любой в отряде может речь держать, всю пропаганду высказать — про мировую революцию, всемирную справедливость… Алле, на проводе! Ты чего молчишь?

Старик. Да здесь я, здесь! Скажи…

Юноша. Ты давай рассказывай скорее, как у вас. Мы-то изнищали вконец. По деревням ни соли, ни железа, в Петрограде продовольствия на три дня. Но все равно народ горит против капитала… С какого года сам, вроде голос старый?

Старик. С девяносто девятого. А вы где стоите?

Юноша. Так и я с девяносто девятого! Как же выходит?.. Откуда говоришь, не из Питера?

Старик. Из Москвы.

Юноша. И я же московский… Ты сейчас-то где, на какой улице?

Старик. На проспекте Мира… в общем, на прежней Мещанской. Даже дальше. Возле ВДНХ.

Юноша. Чего-чего?

Старик. Возле Выставки достижений народного хозяйства.

Юноша. А что, уже есть достижения? Мать честная, ребятам сказать — обрадуются… Трамваи ходят в Москве?

Старик. Трамваев мало…

Юноша. Вот и сейчас не ходят. Мы в Питер собрались — с Конной площади на Николаевский вокзал пехом. Скажи, а керосин есть, дрова?

Старик. Нету, потому что…

Юноша. У нас тоже. Старые бараки ломаем, от холода спасаемся. У вас ломают бараки?

Старик. Последние сносят. Но не оттого…

Юноша. А говоришь, достижения. Подожди, сейчас за стену выгляну — мы тут в доме сгорелом стоим. Может, пора уже?

Грохот орудий.

Юноша. Нет, пока стреляют, готовятся. Но скоро пойдет германец. Только им неизвестно, что у нас пушки тоже есть. С Путиловского вчера привезли. Две трехдюймовки. Уже на позиции поставили, окоп для снарядов, все… Они пойдут, а мы как жахнем. А потом конница наша налетит. Васька Гриднев, кавалерист, собрал по мужикам лошадей.

Старик (в сильном волнении). Погоди!.. Гриднев… Василий?

Юноша. Седел нет — из мешков поделали, стремена навили лыковые. Неделю он учит ребят ходить в атаку — кусты рубят шашками. Лошаденки маленькие, брюхатые. Но ничего. Сегодня ударят во фланг противнику.