Приказ есть приказ, и я подчинился. Правда, у моего «окна» этот человек появился еще только раз — туда и обратно.

В тот раз в кабинете Мессинга, кроме обычных Салыня и Шарова, был еще кто-то из москвичей — Пилляр или Стырне, точно уже не помню. Разговаривал со мной только Мессинг. Остальные молчали, и было заметно, что обо всем уже договорено и мне остается только выслушать решение.

— Как прошел Радкевич и баба эта?

— Радкевич еще вчера прошел, а эта женщина сегодня, около полуночи. Он, как обычно, был «под мухой», но не сильно пьян и не шумел. Она жаловалась, что вода высокая и холодная, разделась, и ее одежду пришлось через речку перенести мне. Саквояжа опять не доверила — сама в руке держала. В ее поведении ничего особенного не заметил. Была, возможно, более спокойная, чем обычно…

— А знаете, что и она, и Радкевич имели специальное задание тщательно еще раз проверить ваше «окно»? Говорите, ничего особенного не заметили?

— Нет, ничего не заметил. Правда, и времени для беседы оставалось не больше часа.

— Сильно устали?

— Не особенно, но все же две ночи опять…

— И еще впереди по крайней мере три бессонные ночи. А теперь послушайте внимательно. О вашей работе знает Феликс Эдмундович и высоко ее оценивает. Потому вам и доверяется задание чрезвычайной важности: сегодня переправьте в Финляндию вашего старого знакомого, Якушева. Вернется он обратно завтра, и в следующую ночь к нам переходит человек, который по нынешним условиям в сто раз важнее Савинкова. На какую бы станцию, по вашему мнению, лучше всего его поставить? Нам, — кивок головы в направлении москвича, — рекомендуют Песчаную.

Выбор станции мне не понравился, и я высказал сомнение в целесообразности менять станцию. Люди, «гости» наши, знают Левашово и Парголово, и дорога туда очень хорошая, глухая лесная вдоль Выборгского шоссе…

— Ну что ж, Парголово так Парголово, — и с Мессингом все согласились. — Этого господина — фамилии его я вам не назову — в пути следования никто не должен видеть, он не может исчезнуть в пути, не может быть убит. Как самая крайняя мера — разрешаем вам нанести ему ножевые раны, но не смертельные. Никакие случайности не могут иметь места! Никакие! Вся охрана по пути вашего следования и на станции Парголово будет снята, а за все остальное ответственность несете только вы, и подчеркиваю, — если он будет убит кем бы то ни было или сбежит, вас постигнет самая суровая кара. Не исключено возвращение этого господина в Финляндию, и поэтому чрезвычайно важно, чтобы он вашей настоящей роли не понял. Если все сделаете, как наметили, то вас ждет высокая награда. Вы все хорошо уяснили?

А что ж тут уяснять? И так все ясно. Хочешь кары — ошибись. Не хочешь — не делай ошибок! И я ответил уверенно — все будет в порядке!

Показали мне двух чекистов, из Москвы, должно быть:

— Посмотрите внимательно, чтобы после узнать. Только этим товарищам, и больше никому, вы имеете право передать того господина из Финляндии в тамбуре последнего вагона первого утреннего поезда на станции Парголово. Билет купите вы. Запомнили?

— Да, запомнил.

Переброска Якушева в Финляндию и через сутки оттуда к нам не требовала больших усилий. Две бессонные ночи, и только.

Место для приема того особо важного господина я наметил отличнейшее. Дно реки ровное, высота воды только у нашего берега превышала полтора метра, повозку можно было подать почти к самой реке. Случайности исключались. Бомов сидел в Каллиловских лесах в ожидании запрограммированных командованием — Паэгле и Кольцовым — происшествий, а расположение охраны границы исключало появление пограничников в зоне моих действий. Помощнику я дал строжайшие указания: «Обстановка во многом неясная, напряженная. Сидите у телефона, никуда не отлучаясь. В случае тревоги позвоните Кольцову. Я буду у него».

Конечно, и так бы он никуда не отлучался, поел бы и свалился на боковую. Но справедливости ради надо было и ему выделить долю этих утомительных ночных волнений и тревог.

С наступлением темноты подал лошадей почти к самой реке и вскоре уловил силуэты нескольких человек, появившихся со стороны разрушенной таможни. После обычного ознакомления — те ли они и тот ли я, еще несколько заданных на финском языке вопросов:

— Все ли готово?

— Все.

— Охрана как?

— По флангам рассовал. Здесь свободно.

— Лошадь?

— Тут, в кустах на берегу. Давайте быстрее — время не терпит.

На какой-то миг все умолкло, потом до боли заостренный слух уловил осторожные, почти бесшумные шаги человека к берегу и легкие, еле уловимые всплески воды. По ним, хотя человека еще не видно было, заключил — пошел, идет! Не Радкевич, совсем не Радкевич!

У нашего берега течение образовало неширокую, метра в три промоину, в которой вода доходила до плеч среднего человека. Опасаясь, как бы этот господин не струсил, назад бы не повернул, а то, чего доброго, еще упадет и утонет, — я в одежде, скинув только шинель, бросился к нему навстречу, обнял его и затащил на наш берег. Хотя он и голенький был — завернутую в пальто одежду над головой держал, — но тяжелый, мускулистый, черт. Но ничего, осилил я и в душе радовался: «Мой ты теперь, мой!»

Тут бы нам и выехать побыстрее и подальше, но внезапно финны меня к себе затребовали, — на несколько слов, как они сказали. Ничего исключительного в таком требовании не было, и у меня не было убедительных оснований отказаться, но понимал — сейчас этого делать нельзя. Если моя игра разгадана, то им не стоит большого труда прикончить меня на том берегу и пустить по течению. А в это время «гость» с другим, знающим дорогу ездовым, переправленным через реку где-то рядом, уедет, используя мою лошадь и открытую на всю глубину границу. Значит, сегодня переходить границу я не имел права и отказался — мокрый, мол, холодно и время не терпит.

Финны продолжали настаивать, и я не знаю, чем бы это кончилось, но выручил «гость». Узнав от меня, в чем дело и почему не выезжаем, он что-то сказал финнам на непонятном мне языке, и те умолкли.

Садясь в повозку, я вынул маузер из кобуры, взвел его и положил на колени. Так я делал всегда, чтобы наглядно продемонстрировать опасность обстановки и мою боевую готовность. «Гость» тоже стал вытаскивать пистолет из внутреннего кармана, но тут я сердитым шипением остановил его:

— Не смейте! Сидите тихо, здесь я решаю.

Послушался, и это обрадовало. Значит, предупрежден о моем поведении. Всегда важно знать, какими данными о тебе враг располагает. Я был отлично вооружен — маузер на коленях, «Вальтер» на груди под шинелью и в голенище нож. Но оружие не понадобилось. Никто к нам не подходил, не останавливал, и гость тоже враждебных намерений не обнаруживал, только зло и остро высмеивал состояние наших дорог и обещал кому-то в Лондоне, помнится, Мак-Манусу, рассказать об этом. Я только слегка поддерживал этот разговор. В моей роли я дорогами не занимался, и — как не раз предупреждал Станислав Адамович — нельзя переигрывать!

На подходе к мосту через Черную речку остановил лошадь, привязал к дереву и медленно, молча пошел вперед. На вопрос гостя: «В чем дело?», заданный тоже неторопливо и как бы нехотя, ответил:

— Мост тут. Проверю, нет ли пограничников. А вы сидите!

Знал я, что у моста никого не может быть, но я его всегда таким же образом проверял, и об этом знали Шульц и Радкевич и в разговоре с этим господином о пути они не могли упустить такой немаловажной детали. Да еще Мессинг напоминал — все должно быть точно так, как всегда!

Но никогда прежде я так сильно не уставал. Вначале переправил в Финляндию проверяющего «окно» Радкевича, за ним с таким же заданием последовала Шульц, после Якушев туда и обратно, а теперь еще и этот господин. А это все ночи, одна за другой. Да еще на мне были немалочисленные обязанности начальника заставы. Вот я и вознамерился немножко облегчить себе жизнь: постою, думаю, в кустах несколько минут, вернусь и скажу: «Проверил, ничего опасного нету». Так и поступил бы, наверное, но вспомнился урок, года четыре назад полученный в лыжном отряде Антикайнена в белом тылу, когда, командуя разведвзводом, я из-за невнимательности подвел весь отряд под прицельный огонь сильной, до шестидесяти человек, засады белофиннов. К счастью, никто не пострадал, но позор для меня был великий. Полученный тогда урок вспомнился мне теперь. «Что, повторения тебе захотелось? Одного раза мало?» — выругал я себя и вышел на мост, проверил все, даже под мост заглянул, — и это спасло от беды, может быть непоправимой. Отлучился я на четыре-пять минут, но, к моему ужасу, за эти минуты «гость» исчез. Медленно — торопливость могла бы быть еще одной ошибкой — я осматривал кустарники возле подводы и ругал себя: «Болван, разиня, такого зверя выпустил! И на черта этот мост тебе сдался…» Но тут, и тоже со стороны моста, появился этот мой «гость». Каким милым он мне показался в тот миг! Я был готов его обнять, расцеловать, как лучшего друга после долгой разлуки, но проявление радости было бы тоже ошибкой, и я ограничился скупым ворчанием: «Вам, господин, надо соблюдать мои требования». Ясно было — гость прошел по моему следу и проверил, что я на мосту делаю. Но почему я этого не предвидел и не уловил его шагов? Хорош пограничник с претензиями на звание чекиста!