Не менее, если только не более, характерен другой факт, относящийся к этому времени: закон 218 года, запрещавший сенаторам заниматься торговлей. Закон этот имел троякое значение: во-первых, он, по крайней мере временно, обеспечивал римскую политику от преобладания торговых интересов над государственными; во-вторых, он разбивал аристократию на два класса, из которых один ради почестей и политического влияния отказывался от торговых спекуляций, а другой ради наживы и материальных выгод – от непосредственного участия в государственных делах; наконец, в-третьих, закон заставлял сенаторов обратить свои капиталы на приобретение земельной собственности и заменить таким образом по возможности потерянные доходы от спекуляции.

Существенное, огромное влияние этого закона, впрочем, стало выясняться более определенно лишь после второй Пунической войны, и влияние это, устраняя одну несомненно очень вредную и опасную черту существующего порядка, тем не менее, по своим последствиям было роковым. Наряду со второй Пунической войной этот закон содействовал истощению среднего римского сословия, гибели крестьянства – этой основы римского государства и римской армии – и образованию голодного пролетариата рядом с олигархической, полуземельной, полуторговой плутократией.

Мы стоим на рубеже римской истории: несмотря на всю по временам очень значительную затруднительность своего положения, римский крестьянин в течение стольких столетий цепко держался своего клочка земли и, в случае необходимости, всегда умел заставить аристократию покориться. Последний век для народа принадлежал к самым лучшим в продолжение всей его долгой истории; это ему дало силу сравнительно легко вынести страшное испытание 24-летней первой Пунической войны. Теперь настало второе, еще более тяжелое нашествие Ганнибала. И народ его вынес, но из последних своих сил.

Не Фабии и Марцеллы, не Ливии и Сципионы, а римский крестьянин победил Ганнибала – римский крестьянин, не отчаявшийся в судьбе своего отечества, когда ряд страшных поражений и ужасное опустошение Италии поколебали верность союзников и подданных, когда один налог за другим лишал его последних грошей, когда целые семьи почти поголовно были принуждены становиться под знамена и погибали в страшно кровопролитных битвах и осадах; римский крестьянин, без ропота давший сенату упрочить свою пошатнувшуюся власть, дабы придать единство и силу военным и дипломатическим действиям; римский крестьянин, наконец, выставлявший в поле в один год по двадцать три легиона, сражавшийся одновременно и в Италии, и в Сицилии, и в Сардинии, и в Испании, и в Африке, и в Греции. Да, римский крестьянин победил Ганнибала, но такое страшное напряжение всех его экономических, физических и нравственных сил не прошло для него даром.

Экономическое положение Италии после 17-летней войны, в продолжение которой враг не переставал опустошать ее поля, было отчаянным: не говоря уже об этих опустошениях, укажем лишь на то, какие суммы должны были уходить на содержание войска, жалование солдатам и так далее. Требовались огромные средства, выписывались и огромные военные налоги – а между тем поля разорены, не могут приносить плодов по целым годам, – и вот приходится отдавать последние гроши. Но на возобновление потрясенного хозяйства ведь потребуются новые и весьма значительные средства – откуда их взять? Придется войти в долги, а выпутаться из них при огромной высоте процентов в Риме[2] трудно. Итак, пред нами возобновляется картина задолжавшего крестьянства былых времен.

Положим даже, наконец, что деньги на восстановление хозяйства есть; откуда тогда взять рабочую силу? Ведь Ганнибалова война истощила не только экономические, но и физические силы народа, – и это неудивительно. Ни одна война никогда не была для римского народа столь тяжелой и напряженной, как эта. До 23 легионов сражались ежегодно с врагом, то есть, считая около 5 тыс. солдат на легион, всего около 120 тыс. римских граждан. Притом война была ожесточенной, а следовательно, и очень кровопролитной. Число римских граждан, доходившее в 220 году до 270 тыс., к 204 году снизилось до 214 тысяч, то есть на одну четверть, и замечание одного из историков, что в продолжение войны погибло около 300 тысяч италиков, преимущественно земледельцев, весьма вероятно. В результате – окончательный упадок крестьянского хозяйства.

Наконец, завоевание отдаленных провинций, вроде Испании, где нужно было держать крупные отряды, тяжелым бременем легло на народ. Старались, правда, свалить эту тяжесть на союзников, составляя оккупационные войска главным образом из них, – но и в этом заключалась большая опасность. С одной стороны, союзники пострадали от войны не менее римлян, с другой, – такая мера могла вызвать среди них опасное брожение.

Очевидно, народу угрожала опасность утратить свою экономическую, а вместе с тем и политическую самостоятельность, а это, в свою очередь, не могло остаться без рокового влияния на всю государственную жизнь. Для предотвращения гибели римского крестьянства, то есть при условиях римской экономической жизни среднего сословия вообще, необходимы были серьезные и крупные меры. Удовольствоваться паллиативами, устраняющими последствия, не устраняя причин, значило не понимать важности минуты. К сожалению, таковыми именно оказались меры государственных людей Рима.

Правда, истощение экономических, физических и нравственных сил народа не ускользнуло от их внимания. Но они не были в состоянии, да большей частью и вовсе не желали вникнуть в суть дела и ограничивались бесплодными полумерами.

Что же было необходимо? Прежде всего – мир, освобождающий крестьян от воинской повинности и от тяжелых военных налогов, а затем – меры для восстановления крестьянских финансов – с одной, для ограждения их от капитала – с другой стороны, то есть возобновления разделов завоеванной земли в крупнейших размерах, с государственной помощью для основания нового хозяйства, и отдача земли в наследственную аренду без права продажи наделов, то есть именно то, что впоследствии предложил Тиберий Семпроний Гракх.

Несмотря, однако, на всю настоятельную необходимость этих мер, мы в конце концов не видим ни того, ни другого.

О сохранении мира нечего и говорить: за Ганнибаловой войной немедленно последовала вторая Македонская (200 – 197), потом Сирийская (192 – 190), далее постоянные испанские экспедиции, третья Македонская (171 – 168), третья Пуническая (149 – 146), Греческая (146) и так далее, и так далее: интересы внешней политики и казны для сената оказались более важными, чем интересы народа.

Что касается другой задачи правительства – восстановления и обеспечения экономического благосостояния народа, – то здесь, правда, были предприняты кое-какие меры, но далеко не в достаточном размере. Ветераны Сципиона за долголетнюю испанскую службу были награждены наделами в размере двух югеров за каждый год, проведенный вне Италии, так что, например, на тех, которые прибыли в Испанию еще в 218 году вместе с отцом и дядей Сципиона, приходилось по 36 югеров.

Наряду с этим вскоре после войны были основаны восемь морских колоний, в 300 человек каждая, – всего 2400 колонистов, а впоследствии – ряд других колоний, огромные, по римским понятиям, наделы которых должны были примирить латинских колонистов с их бесправным в политическом отношении положением. Впрочем, и здесь мы после 177 года не видим новых мер, за случайным исключением одной, основанной в 157 году, колонии.

Не говоря уж о том, что число 2400 римских граждан, получивших от имени государства поземельную собственность, конечно, до смешного мало, даже если к нему прибавить еще максимум 20 тыс. ветеранов Сципиона, и эти незначительные колонии не имели успеха. Несколько лет спустя после их основания оказалось, что некоторые из них были покинуты колонистами, отвыкшими в продолжение долгой войны от труда и предпочитавшими возвратиться в Рим, чтобы увеличить его голодный пролетариат.