...Сквозь выплавленный на малое время, исчезающий иллюминатор смотрел на круг своей жизни Семен, на свою восемнадцатилетнюю маяту в стране милосердия и сострадания, и задыхался, и плакал, как тогда, в метро, потому что за все эти годы не смог он, в общем-то, по-настоящему помочь ни единой живой душе - ни в Молдавии, куда он бросился работать за харчи сразу после дивного своего открытия, ни в других городах и весях... казалось бы, огромная территория - шестая часть чего-то там - была доступна ему, а вот поди ты, не было ему нигде места...

А стройка спала.

Ночь покрутилась-покрутилась вокруг гигантского котлована, похожего на цыганский табор, и решила уходить - все равно у этих ребят ей ничего не отломится!

Рассветало толчками.

Толчки были мягкие, но мощные, со все нарастающим размахом, пульс природы пошел вразнос - взбесившийся часовой механизм - и Петру Ивановичу Подболотову казалось во сне, что кто-то несобранный размашисто подключает к нагрузке один энергетический агрегат за другим. Из серо-черного кошачьего мрака, как будто со дна морского, всплывали, проявлялись то здесь, то там белые округлые предметы. В Батавии это походило бы на сексуальную игру космических сил, но в этом суровом краю не хватало витаминов для простого продолжения рода, поэтому сексуальные игры были отменены.

Свет ударил сквозняком, последнее стремительное ускорение духа подхватило Петра Ивановича, он задергался, закричал что-то жалобное, окончательно проснулся и к душевному облегчению признал в подозрительных предметах монтажную всячину, занесенную снегом.

И тут раздался стук в дверь.

Позднее, когда придет пора разбираться во всей этой истории, чтобы раздать по заслугам синяки и шишки, все заинтересованные стороны, словно сговорившись, примутся танцевать именно от этого стука, как будто именно он явился причиной последующих невероятных событий. Но это не так. Все началось пол-года или пол-века тому назад, а вернее всего искать эту первопричину как можно дальше и глубже - например, в затонувших городах Атлантиды, где она, запорошенная временем, возможно, и сейчас валяется на какой-нибудь полке в обнимку с Надеждой на Завтрашний День.

Итак, послышался стук в дверь, потом она приоткрылась, и сквозь клубящийся мороз в верхний угол просунулся совсем уж противоестественный в этих местах предмет - голый череп, такой круглый и полированный, как будто злые подземные воды толкали, мытарили его с мамонтовых времен и наконец выкатили - вот вам, Петр Иванович, информация к размышлению!

Однако, голубенькие глазки черепа светились младенческой мудростью не мог он быть таким древним, не мог, поэтому Подболотов спохватился: ошибся со сна, черт попутал, и сказал:

- Заходите, товарищ, заходите. Что случилось?

Лысый сначала продвинул толстый портфель, потом вошел сам и с порога прижал палец к губам:

- Тише, Петр Иванович, тише! Извините за раннее беспокойство, скорее поставьте вашу собаку!

- Какую собаку?

- Музыку! Я вам потом все объясню.

- Да кто вы такой, черт возьми?! - не выдержал Подболотов и осекся: вспомнил, что где-то видел лысого, раза два встречался с ним на совещаниях о-го-го какого масштаба и, значит, играл тот в гармонии сфер определенную роль, играл, хотя и сидел оба раза скраешку, на кончике стула, как бы подчеркивая этим свою непричастность к текущему моменту.

- Да поставьте вы пластинку!

Нехотя, Подболотов вылез из-под одеяла и зашлепал к столу, по дороге обернулся и еще раз поглядел на пришельца. Тот стоял как вкопанный, не спешил шевелиться, и по этой основательности Петр Иванович окончательно поверил, что пришелец в своем уме.

Щелкнул автопуск, и сквозь легкое газированное шипение понеслись по вагончику сладкие звуки про дождь, похожий на дым, в котором растворяется, исчезает прошлое, и остается только легкое личное воспоминание о благословенной стране, но и оно оседает вроде воздушного пирога - пш-ш-ш...

Комната наполнилась временем% недели, месяцы, годы летали по вагончику, как большие желтые бабочки и щекотали Петра Ивановича пониже уха, возле сонной артерии. КАк всегда, он закрыл глаза, но какая-то посторонняя нота властно вплелась в томительный хоровод. Петр Иванович напрягся вслепую, словно дирижер, чтобы выхватить эту постороннюю ноту, вскинуть кверху фальшивым солнцем и с размаху потушить - переломить о колено...

Но не дернулся Петр Иванович, не совершил справедливое, в общем, деяние, потому что настырный звук затрепетал совсем рядом, за спиной, неясный ритм оформился в нем, возвысил его в ранг музыки, и когда Подболотов резко повернулся, он увидел, что лысый подобрался совсем близко и бубнит что-то, не разжимая губ. Петр Иванович, как лошадь от змеи, отпрянул было назад, но в насекомом гудении пришельца явственно послышалось:

- Петрываныч-вам-пакет-петрываныч-вам-пакет-петрываныч-вам...

Такую уж фразу тот поставил на конвейер и малым этим трудом вернул Подболотова к обстоятельствам.

Петр Иванович - чтобы не поворачиваться к незнакомцу спиной - завел руку назад и выключил проигрыватель, музыка, утончаясь на конце, скользнула пестрой лентой - блл-у-у! - и исчезла, как вода в раковине.

Лысый тотчас же снова приложил палец к губам, полез в портфель и вытащил толстенный пакет, весь заляпанный сургучом и мастичными печатями. Потом он с трудом подмигнул - видно, нелегко давалась ему эта роль, большому человеку - и протянул Подболотову пакет.

- Это, Петр Иванович, материал по седьмому кессону, помните,

Вы запрашивали?

- Ничего я не запрашивал, у меня и пятого кессона нет! - хотел было отмежеваться от странного посетителя Подболотов, но у того черт знает откуда, вроде бы из рукава, словно шпаргалка на экзамене, выскочила красная книжечка, три черные буквы прочертили в белесом воздухе некое козлиное слово, и Петр Иванович святым духом понял, что - по словам одного мудрого человека - прошло время уклоняться от объятий и настало время обниматься.

- Оставьте материал. Я потом посмотрю.

- Нет, нет, Петр Иванович. У вас могут появиться вопросы, посмотрите, пожалуйста, при мне, чтобы я потом Вас не беспокоил.