- Ну что? - прервал молчание Подболотов.

- Первая форма - стандарт. Я думал, круче дела! - и Дудин снова замолчал.

- Да не тяни ты, скажи, что обо всем этом думаешь?

- ...Машинка - фээргешная, с шаровой головкой на три шрифта, лента нейлоновая, не больше двух раз протянута... бумага тоже, прямо тебе скажу... не оберточная...

- Да ты по существу! - рассердился Подболотов.

- По существу? - Дудин как бы незаметно отошел к дверям, резко распахнул их - в тамбуре никого не было, по плавной дуге приблизился к окну, посмотрел в него и вздохнул - метель!

- А по существу, - он понизил голос, - скажу я тебе, Петр Иванович, подпись на письме своя! Не факсимильная! Чтобы такой человек обычным шариком за семнадцать копеек!..

- Ну и что? - подавленно спросил Подболотов.

- А то, что являемся мы, ты - дорогой Петр Иванович! - квадратиком в мозаике, частью какого-то чертовски сложного плана, понять который во всей его масштабности я не то что не могу, а и пытаться не стану. И тебе не советую! Мой опыт подсказывает, - Дудин вздохнул, - поручили тебе стать винтиком, значит, складывай крылья в угол. На время! На время! А потом крутанется Солнце пару раз вокруг Земли, и опять ты... Только я думаю, что в этой истории ты так винтиком до конца и останешься - слишком уж все... Дудин подыскал слово, - фундаментально.

- Ты меня не пугай - я винтик и есть. Я просто не знаю - о чем писать.

- Как это не знаешь? - удивился Дудин. Он снова взял со стола письмо и поднес его к глазам. - Тут же ясно сказано: "в двухдневный срок... отделение хляби от тверди вообще... завершение строительства Вавилонской Башни, в частности..." Вот и напиши, как любишь эту землю, которая даже гроба не принимает, как хочешь, чтобы она вся расцвела, подумаешь, делов-то!

- Ты хоть знаешь, где он, этот самый Вавилон? - с тоской перебил его Подболотов.

- За границей! - сказал как отрезал Дудин. - По-моему, где-то там Иран с Ираком воюют...

- Да кому это все надо?! - прямо-таки взвыл Подболотов.

- А это мы уже по второму кругу пошли... - Дудин аккуратно положил письмо на стол.

- В одном я тебе по старой нашей дружбе помочь могу, Петр Иванович. Есть тут у нас один человек из тех, кто Библию писали. Не то что я его пасу... но приглядываюсь я к нему. Вреда от него пока нет, но сомнения он вызывает определенные... праведным своим поведением. Если хочешь, я пришлю его к тебе для консультации, так сказать. Только ты с ним поосторожнее - у него допуска нет! Впрочем, очень может быть, и не помощь это вовсе.

- Ну приведешь ты его ко мне, что я у него спрошу? Он мне - не Христос, я ему - не Пилат!

- Вот я и предупреждаю: может быть, и не помощь это... Но Библию он знает, верные люди говорят - днюет и ночует с ней.

Легкую зависть и горечь ощутил Подболотов: сколько же людей на свете есть, которые больше него знают!

- Кто хоть он такой?

- Ты только не смейся, ночной сторож на двенадцатой площадке, ничуть не смутившись, а даже несколько вызывающе ответил Олег Степанович.

- Хорош сторож, если твоего внимания сподобился!

- Да ведь смешалось: теперь какой-нибудь научный сотрудник безвредный, а в сторожа нынче, знаешь, кто уходит? - как будто повинился в чем-то Дудин. - Вообще-то, мне его силком навязали, не через отдел, а лично мне: надо, мол, в обязательном порядке баптиста-отказника трудоустроить... я туда-сюда, как угорь на сковороде... ничего не вышло... впрочем, пока что особых неприятностей от него нет. Правда, люди смеются третью зарплату на зоосад переводит.

- Если в наши мероприятия верит, значит, действительно, святой пришли-ка его ко мне после планерки.

Вроде не о чем больше стало говорить Подболотову с Дудиным: простуженный день стоял вокруг, и для каждого из них своя стезя открывалась в этом дне. Исчез Олег Степанович из вагончика, оставив после себя дух вьетнамского бальзама от колотья в висках, а Петр Иванович уселся добриваться перед планеркой: пятнадцать минут у него еще оставалось.

И свирепо вращая глаза - чтоб

чего-нибудь муха не съела

перламутровая стрекоза на чело это

бедное села... И по-новому каждый

открыл трепетание радужных крыл...

Семен Белинский.

"Я МЕРТВЫЙ БЫЛ... НАВСЕГДА..."

Никогда на планерке не шли так хорошо у Подболотова дела. Одно радостнее другого узнавал он события.

Не подвели транспортники. Со все большим и большим опережением сетевого графика "перт-тайм" развели они уже тридцать восьмой по счету мост, чтобы досрочно доставить сюда гордость Академии наук - три инфракрасных спектрографа, каждый размером с Александрийскую колонну. И пока никакого ЧП не произошло - зря, выходит, опасались в Академии, что где-нибудь между Вислой и Ангарой их раскомплектуют на самогонные аппараты.

И порадовал Подболотова председатель профкома, когда попросил выступления вне очереди и сообщил, что третья вахта на южном земснаряде вытянула из самого центра Земли неизвестного науке, но огромного зверя. Санслужба уже провела экспертизу, и теперь стройка надолго обеспечена мороженым мясом, а густой шерстью уже утепляют палатки добровольцев, прибывающих на стройку неведомо откуда по комсомольскому набору.

И даже прохиндеи-снабженцы, всю неделю увиливавшие от прямого ответа, наконец-то с точностью до минуты сказали, когда же, наконец, прибудет хлористый кальций, из-за отсутствия которого второй месяц лихорадит великую стройку.

Непривычно хорошо шли сегодня дела...

Но среди всего этого загадочного благополучия по-прежнему щемило сердце у Петра Ивановича, когда искоса, одним глазком поглядывал он на прикрытый позавчерашней газетой столик. Не этого, не победных реляций ждали от него _т_а_м_, за период перестройки _т_а_м_ к подобным новостям уже привыкли и ждали от него, как он понимал, чего-то нового, свежего, качественно другого...

Поэтому болело сердце у Петра Ивановича... и даже не болело, а время от времени на какие-то томительные секунды покидало его жесткое, задеревянелое тело и уходило в жаркую, отдельную от всего темноту, но и там ему было не по себе, и поэтому словно бы нехотя, неверными спотыкающимися шагами возвращалось сердце обратно.

И - странное дело - под самый конец планерки, после неожиданного сообщения секретаря парткома, что у него никаких вопросов нет, сквозь эту сомнительную и, в общем-то, позорную боль (испугался чего-то на старости лет Подболотов!) прорезалось в Подболотове новое, непривычное ощущение. Как будто бы впервые увидел он дощатые, обработанные для красоты паяльной лампой стены, мягкий, словно мыло, грязный серый линолеум, прожженные окурками подоконники, а главное - своих товарищей, собравшихся здесь сегодня, как и вчера.