Заповедник «Лес на Ворскле»: справа — главное здание, каким оно было во времена Малышева; слева — пятый квартал, мостик через Ворсклу.

Малышев огородил заповедную зону непроходимо плотной зеленой полосой из облепихи, лоха, акации, терновника. В заповеднике открылся музей местной природы с богатыми коллекциями насекомых, мастерски, выполненными чучелами зверей и птиц. Франц Францевич Шиллингер с дочерью засняли кинофильм о заповеднике: могучие деревья, подлесок со всходами луба, липы, клена; колонии серых цапель на вершинах еще голых дубов ранней весной и они же летом, когда дубы покрыты густой зеленой шубой, а цапли парами кружат над лесом; белые аисты, обитающие в восточной зоне заповедника, и золотистые щурки, голубые сизоворонки и слепыши, зайцы, барсуки, ежи, кроты, горностаи, куницы…

Не раз демонстрировался фильм в «Народном доме», и жители слободы стали гордиться своим «Лесом на Ворскле», стали его охранять. Подводя итог переменам, Малышев свидетельствовал: Здесь нет ни уральских казаков, ни кавказских горцев — всего лишь два сторожа-наблюдателя. Но теперь явилось новое средство воздействия на массу населения. Это — пропаганда просвещения, науки, охраны природы, не стесненная условиями частной собственности. Пройдет немного времени, и исследователь природы, не отправляясь в дальние страны, найдет здесь обширное поле для изучения привольной животной жизни. Плоды его трудов пожнет земледелец…

На первом Всероссийском съезде по охране природы (участников этого съезда от имени Центрального Исполнительного Комитета приветствовал один из старейших большевиков — Петр Гермогенович Смидович) выступил и Малышев. Его речь «О внедрении идеи охраны природы в массы населения» была рассказом о работе защитников «Леса на Ворскле».

В 1964 году заповедник — над ним тогда, как и ныне, шефствовал биологический факультет Ленинградского университета — отмечал сорокалетие. Малышев не смог принять участие в празднике и в ответ на приглашение написал: «Я рад был бы вновь взглянуть на близкие мне места и даже на отдельные великаны деревья — дубы и ясени с памятными мне габитусами, пройти через десятый квартал…»

После Борисовки Сергей Иванович свыше трех десятилетий работал в Хоперском заповеднике и не раз, проезжая на юг мимо Новоборисовки, вглядывался в темную полосу лесов патриарха советских заповедников.

Годы прошли с тех пор, когда горячая тревога за судьбу древнего леса подсказала Сергею Ивановичу счастливую мысль обратиться за помощью в Совнарком. Готовя письмо в Кремль, молодой натуралист из Борисовки не думал, что своим обращением поможет ускорить принятие первого советского закона об охране природы, закона, положившего начало организации в нашей стране первой сети заповедников, тех самых, в зоне которых Малышев обнаруживал впоследствии редкие и редчайшие виды пчел и ос.

Похоже, именно изучение перепончатокрылых неожиданно помогло Малышеву вписать новую страницу в историю охраны природы в нашей стране. Впрочем, так ли уж неожиданно? Ведь Сергей Иванович изучал пчел и ос, а пчелы, опыляя цветы растений, продолжают их род, осы же, вскармливая потомство, уничтожают множество насекомых, в том числе, разумеется, и вредителей. Таким образом, два этих подотряда — каждый по-своему — участвуют в поддержании природной устойчивости.

Не думал, не гадал Сергей Иванович, отправляя написанное с Шиллингером письмо, что оно такую помощь окажет ему впоследствии, что на всю жизнь сделает счастливой его охоту «в царстве пчел, в прянстве смол, в ханстве ос>, как сказал поэт Леонид Мартынов о лесе. Именно здесь, в заповедниках, не переставал Сергей Иванович изучать перепончатокрылых. Он изучал их до последнего дня жизни.

Скончался Сергей Иванович 9 мая 1967 года в возрасте 83 лет. Скончался по дороге из Ленинграда в Хоперский заповедник, где надеялся еще сезон провести, изучая своих перепончатокрылых.

О том, как оправдалось предвидение профессора В. М. Шимкевича, и о том, как одновременно С. И. Малышев его опроверг

Читатель, надо думать, не забыл о том, как в свое время профессор В. М. Шимкевич повторил новому ассистенту С. И. Малышеву предупреждение, сделанное когда-то Владимиру Вагнеру.

— Имейте в виду, молодой человек: вы изрядно осложните себе жизнь, если станете изучать одно только поведение животных. Настоящим человеком науки у нас считают анатомов или, скажем, эмбриологов, но поведение, инстинкты… Я ничего вам не навязываю, только не стройте себе на этот счет никаких иллюзий…

Однако Сергей Иванович Малышев не внял продиктованному лучшими чувствами совету учителя. Продолжая идти своим путем, он неустанно собирал и накоплял данные о повадках одиночных и общественных перепончатокрылых. Не так уж много во всем мире было и есть ученых, посвятивших себя лишь перепончатокрылым. Малышев стал одним из этих немногих. После уже известной нам «Топографической способности насекомых» он напечатал десятки статен, сообщений, обзоров в журналах СССР и за рубежом.

Его работы публиковались в «Известиях биологической лаборатории имени П. Ф. Лесгафта», в «Трудах русского энтомологического общества», в «Русском энтомологическом обозрении», в «Трудах ленинградского общества естествоиспытателей», в «Научно-методических записках главного управления по заповедникам», в «Известиях» и «Докладах Академии наук СССР», в «Журнале общей биологии», в «Трудах» институтов имени А. Н. Северцева и имени И. М. Сеченова, в «Успехах современной биологии», в «Природе»… Многие важные работы увидели свет в зарубежных изданиях, начиная со знаменитых немецких «Цайтшрифтов», «Ярбухов», «Гандбухов», в известном испанском энтомологическом журнале «ЭОС» и т. п.

Свои соображения о путях и условиях развития и о происхождении разных групп перепончатокрылых Малышев свел позже воедино. Так родился главный труд его жизни.

Конечно же, профессор Шимкевич не без основания тревожился о судьбе ученика.

Книга Малышева, она вышла поначалу совсем небольшим тиражом, прошла почти незамеченной. Автору исполнилось в то время 75 лет, но его имя было известно только самому узкому кругу исследователей отряда перепончатокрылых. Между тем сочинение Малышева было новым словом в науке. Сам Дарвин, его ученики и последователи развивали учение о происхождении видов, опираясь на данные морфологии, анатомии, эмбриологии, физиологии. Сходство же и различие инстинктов, вступающих в действие на разных этапах жизни животных, ни Дарвином, ни первыми его последователями не учитывались. Здесь ничем не могла помочь палеонтология: от повадок животного не остается обломков костей, отпечатков в меловых или каменноугольных, сланцевых или песчаных отложениях; не сохраняются они в условиях вечной мерзлоты. Сколько насекомых и пауков разных видов, живших много миллионов лет назад, дошли до нас в полной сохранности в сланце, в минерализованной смоле — в янтаре. Но о жизненных нравах, о повадках этих существ памятники минувших эпох почти ничего достоверного не сообщают.

Малышев отошел от традиции и попытался рассмотреть, как усложняется и совершенствуется поведение пилильщиков, рогохвостов, орехотворок, наездников, ос, пчел, муравьев. Он ограничил себя исследованием собственно одного лишь материнского инстинкта в пределах одного лишь отряда. Но то, что открылось здесь новому взгляду на старые факты, стало еще одним подтверждением учения об эволюции.

Конечно, отдельно взятый инстинкт каждого вида не больше, чем песчинка в пустыне, не больше, чем капля в океане, не больше, чем снежинка в Антарктиде, не больше, чем туманная точка во Млечном Пути. Но если из этих туманных точек построить ряды, окажется: аналогичные инстинкты связаны, родственны. В повадках можно рассмотреть прошлые эпохи, сохранившиеся в сегодняшней, они как бы сосуществуют. Анализируя собранные факты, сопоставляя их, Малышев не избежал смелых предположений, но самая идея — использовать черты поведения как еще один компас в исследовании путей эволюции — оказалась плодотворной.